Абу Нувас - Бетси Шидфар

Девушки засмеялись, а одна из них насмешливо крикнула:

— Что же ты, Суда, теперь горожане ославят теперь нас повсюду, ведь у них болтливые языки!

Неожиданно Суда встала. Взяв несколько сухих палок, лежавших поблизости, бросила их в костер, и он ярко вспыхнул. Потом она быстрым движением руки расстегнула широкий ворот рубахи и сбросила с головы платок. Рубаха скользнула к ее ногам.

Пораженные юноши, не отрываясь, смотрели на бедуинку. Она было похожа на мраморную статую, воспетую царем всех поэтов Имруулькайсом. Колеблющееся пламя костра бросало желто-красные блики на стройные ноги, высокую грудь, отражалось в сверкающих глазах, подведенных до висков сурьмой. Маленькие змейки, — спирали, вытатуированные у нее на подбородке и на лбу, — казалось, плясали, придавая ей грозный вид языческой богини.

Так Суда стояла несколько минут, а потом, подхватив платок и рубаху, скрылась, будто растаяла в темноте. Девушки, стихнувшие от неожиданности, закричали:

— Ну, что вы скажете теперь о девушках нашего племени?

Фадл вскочил и хотел броситься за Судой, но Хасан удержал его:

— Могут вернуться мужчина племени, не подвергай нас опасности!

Но тот, потеряв голову, побежал к палаткам Бану Фазара, и Хасан поневоле последовал за ним.

Неожиданно Суда вышла к ним. Она была в рубахе, но без платка, и Хасан снова поразился ее красоте. Подойдя вплотную к юношам, девушка прошептала, — Тот из вас, кто смелее, пусть ждет меня в той пещере на склоне холма, но пусть придет один! — и снова исчезла.

Фадл, не слушая уговоров спутника, направился к пещере. Тогда Хасан бросился назад, надеясь встретить стражников. Он увидел их за палатками Бану Фазара и, задыхаясь, указал на холм.

У него не хватало дыхания, и он остановился. В это время он услышал голос Фадла: «На помощь!» Потом раздались крики его людей, послышались глухие удары. Через несколько минут стражники возвратились. Они вели огромного зинджа с закрученными за спину руками. Он вырывался и на все лады поносил их. Фадл в разорванном кафтане шел сзади. Он прикрывал ладонью большую ссадину на лбу. Наконец один из стражников сказал Фадлу:

— Разреши, господин, мы отрубим голову негодяю, который осмелился напасть на тебя. Без сомнения, он беглый раб, которого эти разбойники укрывают у себя

— Насильники, злодеи, да проклянет вас Аллах! — завопил зиндж. — Вы сами негодяи, нападающие на женщин в отсутствие мужчин, покушающиеся на их честь!

Фадл молча махнул рукой, и стражники, отпустив зинджа, подтолкнули его в спину. Он упал лицом в песок, а потом, вскочив, бросился бежать в степь.

Фадл обернулся к Хасану:

— Бедуинка обманула нас, в пещере вместо нее оказался этот зиндж, который едва не раскроил мне лоб камнем.

Вернувшись в лагерь, Хасан, едва войдя в палатку, бросился на постель и сразу же уснул. Во сне он видел костры Бану Фазара и сверкающие глаза Суды.

XII

Правду говорит древняя пословица: «Ветры дуют не по воле кораблей». Казалось бы, все шло хорошо. И тут вдруг это злополучное племя Бану Фазара! С тех пор, как Хасан стал свидетелем позора Фадла, тот заметно охладел к нему. Много раз поэт замечал, что покровитель отводит от него глаза. Может быть, он боялся, что Хасан сложит сатиру? Еще одна пословица приходит на ум: «Овощи месяц, а шипы вечно». Она будто сложена про Хасана. Чуть только счастье придет к нему, как его сменяет беда!

Он теперь приходил к Фадлу только тогда, когда тот посылал за ним одного из своих невольников, и не задерживался долго за беседой.

Однажды Фадл позвал Хасана в неурочное время, когда караван паломников собирался в путь после отдыха. Удивленный Хасан поспешил к нему. Фадл встретил юношу ласково, как прежде, и, усадив подле себя, сказал:

— Я узнал, что твоя Джинан тоже совершает хадж с женами и невольницами своего нового хозяина. Может быть, ты увидишь ее среди паломников в Мекке. А в награду за эту радостную весть сложи мне стихи!

Радостная весть! Знать, что Джинан где-то недалеко, и не иметь возможности увидеть ее! Хасан вспомнил, как древнего поэта Шанфару враги заставляли сочинять для них, подняв меч над его головой. Шанфара сказал им тогда: «От подобной ли радости слагать мне стихи?»

Что ответить Фадлу? Хасан не обладал смелостью Шанфары — тот был бедуином, мог терпеть голод и жажду много дней, а Хасан — изнеженный горожанин. Он бросил взгляд на своего покровителя и убедился, что тот ждет, неторопливо перебирая четки. Хасан закрыл глаза, чтобы лучше видеть Джинан «глазами сердца», как говорил ему когда-то Абу Убейда, и начал:

— Разве ты не видишь, что я погубил свою жизньВ погоне за ней, а настигнуть ее нелегко.И когда я увидел, что мне не найти ничего,Что приблизило бы меня к ней и что я бессилен,Я отправился в хадж, сказав: «Джинан ушла с паломниками,Может быть, путь соединит меня с ней…»

Вдруг он почувствовал, как что-то сжимает горло — будто на шею накинута петля. Сдавленным голосом сказал Фадлу:

— Господин мой, разреши мне после совершения паломничества остаться у жителей степи. Я хочу совершенствоваться в языке, а ведь никто не знает столько редких слов, пословиц и древних легенд, как они, а речь их несравнимо чище и благозвучнее, чем у прочих.

Фадл кивнул — как показалось Хасану, с радостью:

— После паломничества я дам тебе все необходимое — коня, одежду и деньги, а ты выбери какое-нибудь племя, и мы найдем принадлежащих к нему людей в Мекке, чтобы они сопровождали тебя до становища своих родичей.

Чем ближе к священному городу, где находится «Дом Аллаха», тем оживленнее. Халиф аль-Махди приказал построить новые крепости на мекканских дорогах, обновить и вычистить колодцы и источники. Недалеко от Благородной Мекки, родины пророка, их путь пересек другой караван. Погонщики затеяли было ссору, но тут же отступили. Хасан услышал шум и увидел, как толпа паломников и местных жителей обступила одного из верблюдов, нагруженного огромными вьюками. Один из них развязался, и на землю упал сосуд из тяжелого металла. Погонщики хлопотали вокруг него, но не могли поднять. Хасан сошел с коня и подошел ближе, расталкивая людей. Те сторонились, видя его богатую одежду. Впереди кричали:

— Это хрусталь, из которого делают чаши!

— Какой хрусталь, чтобы твоей матери больше не видеть тебя, это замерзшая вода, видишь, она тает!

Один из погонщиков объяснял:

— Это называется «лед», повелитель правоверных приказал доставить его сюда с далеких северных гор в стране, называемой Курдистан, где живут дикие племена.

— А зачем повелитель правоверных приказал везти сюда «лед»?

— Его кусочки кладут в питье для охлаждения, или заворачивают в войлок и обкладывают шатер, тогда в нем прохладно в самую сильную жару, или под полом делают настил из тростника, а на него кладут лед и покрывают соломой. Тогда в доме никогда не будет жарко.

— Много чудес в этом мире и лед из их числа!

Погонщик, польщенный вниманием окружающих, продолжал:

— А есть еще непрозрачный лед, мягкий, как вычесанный хлопок, а если его растопить, то питье будет слаще и приятнее, чем вода райского источника Сальсабиль.

Носильщики наконец обернули тяжелый сосуд войлоком, уложили в сосуд остатки льда, подняли груз на спину верблюда и стали из всех сил стягивать веревки.

— О связывающие, не забудьте о том времени, когда будете развязывать! — насмешливо крикнул им высокий человек в рваном плаще. Блеснули его ровные зубы и быстрые глаза. Хасан повернул голову, чтобы его рассмотреть. Широкие прямые плечи, ноги в грубых сандалиях, кинжал за поясом, характерная осанка степняка, чьи мысли лучше всего выразил гордец и разбойник Шанфара: «Я терплю голод и отбрасываю даже воспоминания и мысли о нем, лишь бы никто не кичился передо мной своими благодеяниями!»

Заметив, что Хасан разглядывает его, кочевник сказал:

— О смотрящий на людей, не знающих твоего имени, не о тебе ли сказано: «Нос в небесах, а зад в луже»?

Хасан не обиделся. Он знал, что бедуины не любят, когда им смотрят прямо в лицо — опасаются дурного глаза. Протолкавшись к нему поближе, спросил:

— Из какого ты племени, брат арабов?

— Если ты спрашиваешь добром, отвечу тебе, что я из племени Кудаа. Мы родичи славных химьяритов, но ныне победило семя Аднана, ибо сказано: «В нашей земле воробей становится соколом».

— Сколько пословиц ты знаешь, о брат арабов?

— Мы не считаем своих слов, они у нас обильны, как песчинки в пустыне и камни на берегах потока.

«Вот у кого надо мне остановиться! — подумал Хасан. — Это мои родичи, южные арабы, а говорят они красивее, чем Бану Фазара — у тех будто камешки пересыпаются во рту».

— Я тоже из рода Кахтана. — сказал он бедуину. — Я хотел бы провести некоторое время среди вашего племени, чтобы научиться у вас красноречию.