Крымская война 1853-1856 гг. - Игорь Бестужев

С высокой требовательностью к солдату и матросу Нахимов умел соединять волнующую по своей теплоте заботу о нем. Враг всякого педантизма, он, по свидетельству хорошо знавших его морских офицеров, становился самым неумолимым педантом, когда дело касалось заботы о нуждах воинов. Нарушить отдых солдата или матроса без особой на то необходимости он считал тягчайшим преступлением.

«Матросы! — писал Нахимов в одном из своих приказов по гарнизону. — Мне ли говорить вам о ваших подвигах на защиту родного вам Севастополя и флота? Я с юных лет был постоянным свидетелем ваших трудов и готовности умереть по первому приказанию. — Мы сдружились давно; я горжусь вами с детства»[74]. Для николаевской России подобный приказ адмирала был неслыханным явлением.

За доверие и любовь русские солдаты и матросы платили Нахимову такой же любовью и доверием. Современники единогласно свидетельствовали об «огромном авторитете» Нахимова среди солдат и матросов, о его «неограниченном влиянии» на них[75].

Нахимов пользовался большой любовью и уважением не только у солдат и матросов, но и у прогрессивно настроенных офицеров, особенно у морских офицеров, его воспитанников. Деятельность Нахимова, протекавшая в непрерывной борьбе с рутинерами, находила также поддержку у некоторых генералов и адмиралов, сочувствовавших его передовым методам руководства обороной города. Постепенно вокруг него сплотилась плеяда талантливых военачальников, таких, например, как контр-адмирал В. И. Истомин, вице-адмирал Ф. М. Новосильский, генерал-лейтенант С. А. Хрулев, контр-адмирал А. И. Панфилов, генерал-майор А. П. Хрущев, полковник В. И. Васильчиков, капитан первого ранга А. А. Зорин, капитан второго ранга Г. И. Бутаков, военные инженеры Э. И. Тотлебен, В. П. Ползиков, А. В. Мельников и другие. Они сыграли выдающуюся роль в организации обороны Севастополя, обеспечив продуманное и оперативное управление боевыми действиями защитников города.

Царь и окружавшие его сановные крепостники с большим неудовольствием смотрели на многочисленные отступления Нахимова от буквы и, главное, от духа николаевских уставов, на резкую прямоту его высказываний о грубых стратегических ошибках бездарных царских генералов, о вопиющих недочетах военной системы тогдашней России. «Ему бы канаты смолить, а не адмиралом быть», — злобно отзывался о Нахимове Меншиков в кругу своих штабных офицеров. Но правящей верхушке невыгодно было открыто выражать свое негодование поведением Нахимова: имя его гремело по всей России и значение его как вдохновителя и организатора Севастопольской обороны, приковавшей к себе основные силы противника, было слишком очевидным. Поэтому в Петербурге вынуждены были мириться с пребыванием Нахимова на одном из самых ответственных участков обороны государства и даже награждать его.

Доверие войск к своему руководителю было немаловажным фактором успешной обороны Севастополя в течение столь длительного времени и имело в напряженной борьбе под Севастополем тем большее значение, что у англичан и французов наблюдалась в этом отношении как раз обратная картина. Там Канробер ушел с поста главнокомандующего французскими войсками, публично признав, что он не имеет среди своих солдат и офицеров должного авторитета. Преемник его — генерал Пелисье за свою кровавую «систему атак» снискал себе в рядах французских войск такую ненависть, что на его жизнь производились покушения. Смерть Раглана летом 1855 г. от болезни и замена его другой, столь же бесцветной личностью — генералом Симпсоном были встречены в английской армии с поразительным равнодушием.

VI

В середине августа Горчаков в последний раз попытался отвлечь силы противника от Севастополя, предприняв наступление со стороны реки Черная против обсервационного корпуса союзников, состоявшего к тому времени из 20-тысячного французского, 10-тысячного сардинского и 10-тысячного турецкого отрядов, а также из двух французских и одной английской кавалерийских дивизий.

Обсервационный корпус союзников занимал выгодную оборонительную позицию перед Сапун-горой, прикрытую рекой и протекавшим за ней водопроводным каналом, к которому круто спускались Федюхины и Гасфортовы высоты. На Федюхиных высотах располагался французский отряд, а на Гасфортовых — сардинский. Оба отряда имели сильные предмостные укрепления на противоположном берегу реки Черная. Первое из них прикрывало так называемый Трактирный мост перед Федюхиными высотами, а второе, расположенное на Телеграфной горе, — мост перед позициями сардинцев. Турки обороняли высоты перед Балаклавой. Кавалерия находилась в тылу корпуса, образуя резерв.

По замыслу русского командования 15-тысячный отряд генерала Реада должен был взять штурмом французские укрепления перед Трактирным мостом, а отряд генерала Липранди, численностью также в 15 тысяч человек, — выбить сардинцев с Телеграфной горы. После этого, смотря по обстановке, Горчаков предполагал ввести в действие на том или другом направлении свой резерв, насчитывавший до 20 тысяч человек пехоты, до 8 тысяч человек кавалерии и несколько батарей артиллерии. Такой план давал возможность сосредоточить на направлении главного удара до 50 тысяч человек против 10–20 тысяч у противника. При этом осадный корпус союзников намечалось сковать вылазкой 20-тысячного отряда Хрулева из Севастополя, а остальные войска из обсервационного корпуса — демонстративным выдвижением к Балаклаве и Сапун-горе незначительных наблюдательных отрядов.

Наступление русских войск началось на рассвете 16 августа выдвижением отрядов Реада и Липранди на исходные позиции. Пользуясь предрассветным туманом, отряд Липранди внезапно атаковал Телеграфную гору и отбросил с нее сардинцев за реку. Затем артиллерия русского отряда начала обстрел Гасфортовых высот. Одновременно открыла огонь и артиллерия Реада. Дальнейший ход наступления зависел от распоряжений Горчакова.

Горчаков же, вместо того чтобы избрать себе определенный командный пункт, с которого можно было бы координировать действия обоих отрядов, прибыл к отряду Липранди и фактически возглавил его, упустив из виду отряд Реада, который, согласно диспозиции, должен был продолжать артиллерийскую подготовку атаки до получения нового приказания. Между тем случилось так, что орудия Реада открыли огонь со слишком далекой дистанции и были вынуждены временно прекратить его для перемены позиции. Горчаков послал к Реаду адъютанта с приказом «начинать дело», т. е. открыть огонь. Реад же понял это туманное распоряжение как приказ начинать атаку, так как его артиллерия в это время уже возобновила огонь. Привыкнув механически исполнять команды свыше, он, не раздумывая над несообразностью полученного приказа с обстановкой на поле боя, тотчас же двинул в атаку половину своего отряда — три пехотных полка, построенные в линию батальонных колонн.

Русские полки выбили противника с предмостного укрепления у Трактирного моста, форсировали обе водные преграды и поднялись на Федюхины высоты, захватив там несколько вражеских батарей. Но этот успех стоил наступавшим колоннам громадных потерь. «На Федюхины высоты нас пришло всего три роты, а пошли полки!» — с горечью говорилось по этому поводу в популярной под Севастополем солдатской песне, сложенной Л. Н. Толстым. 20-тысячному французскому отряду нетрудно было первой же контратакой отбросить остатки втрое уступавших ему по численности русских полков на исходные позиции.

Убедившись в неудаче, Реад послал в атаку вторую половину своего отряда. Повторилось наступление семи тысяч человек на укрепленные позиции 20-тысячного отряда противника, и снова русские колонны были отброшены с большими потерями. После этого отряд Реада потерял значение активной боевой силы.

Для Горчакова атака Реада явилась полной неожиданностью. Он уже избрал направлением главного удара Гасфортовы высоты и приказал усилить отряд Липранди пехотной дивизией из резерва. Узнав о самовольной атаке Реада и считая ее недоразумением, главнокомандующий, однако, не постарался уяснить себе обстановку, а поспешно изменил решение и перенес направление главного удара на Федюхины высоты. Он приказал дивизии из резерва повернуть в распоряжение Реада, рассчитывая поддержать и развить его наступление, хотя при мало-мальски налаженной связи легко мог бы узнать, что было уже поздно: отряд Реада был сброшен со счетов, а к французам и сардинцам подошли из резерва три пехотные дивизии, что довело численность союзников на обеих высотах до 60 тысяч человек. Продолжение наступления со стороны русских стало бессмысленным, поскольку силы оборонявшихся значительно превышали силы наступавших.

Тем не менее Реад, не получая от Горчакова других распоряжений, приказал продолжать атаку силами подошедшей к нему дивизии. При этом он двинул в атаку даже не всю дивизию целиком, а лишь один полк из ее состава, что дало основание окружавшим его офицерам усомниться в психической нормальности своего начальника. Мало того, когда командир дивизии передал команду Реада своему головному полку, Реад вернул двинувшиеся было колонны и приказал послать в атаку другой полк, который, по расчету «нормального боевого порядка» дивизии, должен был начинать атаку. До такой нелепости не доходила дело еще ни у одного из николаевских генералов, слепо придерживавшихся буквы устава.