Собрание сочинений в 5-ти томах. Том 4. Жена господина Мильтона. - Роберт Грейвз

Матушка поцеловала меня и погладила по голове, а затем сказала, чтобы я продолжала заниматься делами, как будто ничего не случилось. Она снова стала со мной разговаривать ласково, как всегда, и еще добавила, что надеется, что злые языки перестанут молоть всякую чушь.

Я вытерла слезы, вежливо поблагодарив матушку, покинула комнату.

Но вскоре, хотя матушка продолжала ко мне относиться хорошо, на меня начали странно поглядывать слуги в доме, а когда я шла по улицам нашего города, горожане тоже смотрели на меня и перешептывались. Сплетни пошли гулять по городу, видно, викарий со временем расхрабрился и, хлебнув в пивной горячительных напитков, поделился кое с кем из прихожан. Конечно, неизвестно, что именно он им говорил, но слухи начали распространяться со скоростью лесного пожара. Мне было наплевать, что обо мне болтают, потому что меня согревала любовь Муна, наплевать на косые взгляды. Но мне было жаль отца и мать, они ведь тоже пострадали из-за меня.

В следующее воскресенье весь приход с нетерпением ждал конца службы и причащения святых даров, ждал, что викарий не позволит мне коснуться Чаши во время причастия, но они были разочарованы, потому что викарий вежливо поднес Чашу к моим губам. Я видела, как сильно он волновался.

Как-то за неделю до Рождества Джеймс встретил господина Ропьера (того самого, что плохо обошелся с бедным скрипачом), когда он ехал из дома сэра Тимоти Тайррелла, где он гостил. Джеймс вежливо с ним поздоровался, но Ропьер насмешливо заявил ему:

— Я слышал, что ваша мамаша теперь каждую ночь приковывает вашу шуструю сестрицу Мэри к постели амбарным замком!

Он поехал было вперед, но Джеймс поскакал за ним и, схватив за сюртук, сволок его с седла на землю, затем спешился, поднял молодого подлеца, дал ему по уху и воскликнул:

— Бери меч, подлец, и давай сразимся!

Но из этого ничего не вышло, потому что когда Ропьер оглянулся и убедился, что вокруг никого нет, он насмешливо заявил, что не собирается сражаться с младенцем! Джеймс обозвал его мошенником, еще раз съездил по уху и дал пощечину так, что у Ропьера вылетел зуб, потом сел на коня и уехал. Джеймс рассказал о случившемся мне, а Ропьер молчал: ему было стыдно.

Рождество на этот раз не было веселым для Англии. Погода была ужасной — выпало много снега и стояли жестокие морозы. Чума свирепствовала в Лондоне весь год, уносила каждую неделю двести или триста человек. Споры между королем Карлом и парламентом настолько разгорелись на день святого Стефана, что на улицах Вестминстера произошло кровопролитие, {30} и офицеры короля размахивали шпагами перед возмущенными толпами народа и подмастерьями в синих фартуках.

Для меня это Рождество было очень грустным, я пыталась сделать вид, что мне весело, чтобы показать, что мне наплевать на шепот, оскорбления и неприязненные взгляды, но, конечно же, я все это замечала, потому что не была ни слепой, ни глухой. Не стану подробно перечислять все укоры и оскорбления, не хочу вспоминать такое. Я жалела, что мы с Муном не подарили друг другу что-нибудь на память. Мне хотелось, чтобы у меня было хоть что-то, чего я могла бы касаться как свидетельства того, что ночь, проведенная в церкви, не была плодом моей больной фантазии.

Еще я очень тревожилась, не зная, где сейчас Мун. Может, он все еще в Лондоне или уже успел добраться до Ирландии? Но почему-то мне чудилось, что он до сих пор в Англии, потом я узнала, что чутье мне не изменило. Его отряд до Рождества задержался в Вестчестере, в начале нового 1642 года прибыл в Дублин.

ГЛАВА 9

Рассказ о Джоне Мильтоне

Новый год начался так же плохо, как закончился старый. Король продолжал возмущаться парламентом, который выступил против двенадцати епископов, обвинив их в предательстве. Епископов посадили в тюрьму, «как сообщников архиепископа Лода», и теперь на воле оставалось только шесть епископов, но нашего епископа Скинера среди них не было. Его Величество мог уступить парламенту во всем, но ведь его епископов лишили мирской власти, с этим он смириться не хотел. За два дня до моего шестнадцатилетия, то есть 4 января 1642 года, король вне себя от гнева явился в палату общин, заседавшую в часовне святого Стефана, в сопровождении отряда примерно в четыре сотни вооруженных людей. Они попытались захватить пятерых членов парламента, среди них мистера Джона Пима, лидера партии страны и эсквайра Джона Хемпдена, родственника сэра Джона Пайя и самого богатого джентльмена во всей Англии, обвинив их в предательстве. Эта выходка оскорбила благородных мужей и, кроме того, все были заранее предупреждены о том, что к ним явится король, так что ничего из этого демарша у Его Величества не вышло, он заглянул в зал заседаний и, увидев, как он выразился, что птички упорхнули, недовольно извинился и удалился.

В те дни все печатные станки работали на полную мощность, потому что печаталось множество памфлетов на горячую тему — нужны или нет епископы, а так как король твердо решил поддерживать епископов, стали обсуждаться следующие вопросы — «Суд или страна» и «Король и Парламент». Но до сих пор в открытую сражались только по менее важным вопросам. Брат Ричард как-то привез из Оксфорда целую пачку памфлетов, написанных в поддержку точки зрения короля. Семь памфлетов были сшиты вместе и шли под единым названием «Некоторые рассуждения, написанные разными людьми и обсуждающие старинные и новые методы управления церковью». Должна признаться, что я не стала читать эти статьи, да и позже я не осилила их до конца. Но у нас в доме часто возникали по этому поводу острые споры. Отец и Ричард поддерживали эти статьи и говорили, что они хорошо написаны и в них верные мысли. Дядюшка Джонс и викарий были настроены решительно против, считали, что они проникнуты идолопоклонством, а наша матушка говорила, что с ее точки зрения в них слишком мало идолопоклонства. Мать была протестанткой и считала, что ее конфессия — золотая середина между папистами и пуританами. Моултоны и Арчдейлы отказались от папизма, потому что он перестал быть модным, подобно огромным шляпам и большим накрахмаленным оборкам, но в глубине сердца наши родственники тяготели к папизму.

Как-то к нам приехал дядюшка Джонс и бросил на столик в холле тонкую брошюру с памфлетом, крикнув нам:

— Этот памфлет дороже всех ваших визиток вместе взятых.

Мой отец в то время отбыл по делам в Тейм и, кроме Ричарда, в доме не было взрослых мужчин, только небольшой хихикающий с толстыми щечками медлительный священник по имени Роберт Пори, которого пригласил к нам погостить Ричард. Дядюшка Джонс сказал, что памфлет чудесно написан и начал зачитывать отрывки из него. Памфлет назывался «Почему синод выступает против прелатов».

Автор выступал за сторонников пресвитерианской дисциплины в церкви, которая господствует у шотландцев, отрицал тот факт, что только епископы охраняют церковь от раскола и что если их лишить власти, то сразу появятся бесконечные еретические и независимые секты. Он писал, что если они действительно охраняют церковь от раскола, то только потому, что действуют отупляюще на души людей, а это можно сравнить с тем, что паралич охранит человека от дрожи и судорог, боли и ран, и человек перестанет ощущать тепло и холод. Автор заявлял также, что епископы виноваты в восстании ирландцев, потому что они духовно иссушили ирландцев и те стали мстить англичанам за то, что епископы не заботились об их душах.

— Подобный стиль, — заметил Ричард, когда дядюшка Джонс прочитал несколько выдержек, — более поэтичен и красив, чем стиль других авторов, мне кажется, что автор напоминает искусного ювелира, пытающегося изготовить орудия, но не может удержаться и украшает затейливой чеканкой обычные орудия войны.

— Все равно, — заметил дядюшка Джонс, — если из этого оружия выпустить пулю, то она убьет противника. Почитай и посмотри, какие дыры он пробивает в рассуждениях архиепископа Эндрюса и архиепископа Ашера из Армага. Тот, кто попытается спорить с этим молодым человеком, — ведь он еще молод, — сразу увидит, что преуспеть в этом трудно.

Ричард взял брошюру, прочитал несколько отрывков и кивнул в знак согласия. Затем поблагодарил дядюшку и сказал, что посмотрит написанное вечером. Но викарий Пори, увидевший краешком глаза имя автора, воскликнул:

— Клянусь Богом, я знаю это имя почти также хорошо, как и мое собственное. Мы с автором вместе учились в школе святого Павла, а затем в Кембридже в Крайст-колледж. Там мы жили в одной комнате и прошли весь курс обучения вместе, а затем тоже вместе отправились в университет в Оксфорд, чтобы получить ученую степень. С тех пор наши дороги разошлись. Могу поспорить на двадцать фунтов против сломанного фартинга,[30] что это тот самый человек — Джон Мильтон!