Аттестат зрелости - Евгения Изюмова

- Подумаешь, заболел! - беспечно махнула рукой Осипова. - Выздоровеет. А мне некогда к нему бегать. У меня вот Алёша приехал.

Она подошла к Алексею и обняла его. Потом включила магнитофон:

- Вы тут потанцуйте, а я кофе приготовлю.

Алексей с готовностью подхватил Настю за талию. Был он высок, Настя едва доставала ему до груди, пожалуй, она могла бы и под мышкой у него спрятаться.

Алексей слегка качнулся. От него пахнуло вином. Медленная мелодия закончилась, и молодой голос запел: «Моя гитара восхищает местных жителей». И Алексей начал подпевать:

- «Ну, как не злиться мне, ну чем я не жених?» Настенька, чем я не жених, а? По-моему, для Виточки самый жених подходящий. Да?

- Да... - еле слышно прошептала Настя, за рёвом магнитофона Алексей не мог её услышать, но догадался, что девушка ответила, заулыбался радостно, подхватил её за талию и приподнял над полом. Настя почувствовала, что он сделал это без особого труда - такие у него сильные руки.

В этот момент в комнату с подносиком в руках вошла Виктория.

- Ой-ой, Алёшенька, смотри у меня!

Алексей подхватил подносик с миниатюрными кофейными чашечками и на ходу поцеловал в щеку Викторию. Настя опять спросила Осипову:

- Ты пойдешь к Василию?

- Да нет же, разве тебе не ясно? - Виктория повела бровями в сторону Алексея и снисходительно улыбнулась.

Настя вышла в прихожую, начала одеваться, а Осипова, опершись плечиком о дверной косяк, полупрезрительно наблюдала за ней. Она думала: вот Веселова с Рябининой - подруги, а так снисходительно говорить с Рябининой Виктория не смогла бы. Характерец у неё не тот, своим прищуром серых глаз Светлана отбивала всякую охоту к насмешкам, а беззащитность Насти Веселовой раздражала Осипову, и она не удержалась:

- Постой! - сказала она, когда Настя открыла дверь, чтобы уйти. - Я знаю, Васька тебе нравится, – Виктория с наслаждением наблюдала за растерянностью Насти. - Да не красней ты! Знаю, и всё! Не такая уж я дурочка, как меня ваша Рябинина представляет. Сходи сейчас к Ваське в больницу, не будь глупенькой, он свободен сейчас, пожалей его, он же болеет. А я никогда его не любила, - Виктория даже зевнула, - так, от скуки ходила. А он ничего, целуется неплохо, - и засмеялась, с откровенной наглостью окинув Настю с ног до головы, одетую в старенькое пальто.

- Ты... ты... - Настя задохнулась от гнева. - Ты - Инфанта! Ты самая подлая дура. Ты - самая последняя... Ты сама на шею Серёжке Герцеву вешаешься! Ты... ты... - Настя не находила, не знала таких слов, чтобы высказать Осиповой, особенно ненавистной сейчас, всё, что накипело на душе. - Вася тебя любит, а ты... Да ты хоть Алексея этого любишь? - Настя ткнула пальцем в сторону комнаты, где был офицер.

Осипова ошарашенно молчала. А потом начала неожиданно оправдываться:

- Да не любит меня Окунь. И не любил. Тоже со скуки ходил со мной. Он вообще никого не любит, Окунёк ваш...

- А ты любишь? Любишь кого-нибудь, кроме себя? - наступала Настя яростно на Осипову. - Весь класс рассорила, Чарышева с Тимирязевой развела!

Неизвестно, чем бы это всё кончилось, если бы не выглянул в прихожую Алексей:

- Что за шум, а драки нет, девочки? - спросил он весело, и Настя выскочила за дверь.

И вот теперь, сидя перед Окунем, Настя решилась задать самый свой главный вопрос:

- Ты любишь Осипову? - так и спросила прямо, чувствовала, что сейчас иначе нельзя, и что Окунь ответит не менее прямо.

- Не знаю, - подумав немного, ответил он. И повторил твердо: - Нет. Не люблю. Просто - она самая красивая девчонка в классе, мне было приятно, ну, лестно, что ли, ходить с ней. Идёшь по улице, а на неё парни оглядываются, я и рад, что она со мной, а не с кем-то. Тётки шепчутся: ах, какая пара. А мы пара никакая, - и повторил убежденно: - Нет, не любил я её.

Настя засобиралась домой.

- Поздно уже, я поехала. - И опять пошла к двери, не прощаясь, как и накануне, ожидая, что скажет Окунь вслед.

А он ничего не сказал, поражённый своим откровением перед ней.

Кончились каникулы, но Настя всё равно продолжала ежедневно ходить в больницу к Окуню. Василий не признавался, что с нетерпением ожидал её прихода, но светлел весь, как Настя появлялась в палате, которую уже знали все дежурные медсёстры и без слов давали халат. Настя рассказывала о школе, ребятах, объясняла домашние задания, ругалась, если Окунь не выполнял их. При этом соседи по палате, куда был переведён Окунь из бокса-изолятора, Иван Петрович и дядя Коля, одобрительно посмеивались:

- Давай ему жару, давай! - басил дядя Коля, оглаживая рыжие пушистые усы. Лишь четвертый, Костя, презрительно фыркал, глядя на всех, а когда Настя уходила, Костя говорил Окуню:

- Лопух! От бабы терпишь! Попробовала бы она у меня так! Я бы ей!!!

- Во-первых, она не баба, а девчушка ещё, - осаживал Костю дядя Коля, общепризнанный командир палаты. - А от тебя потому твоя жена и ушла, что ты много позволял себе.

Дядя Коля работал с Костей на одном заводе и всё про него знал. Иван Петрович, тихий интеллигентный старичок, поправлял очки на носу и тоже вступался за Настю:

- Вы не правы, Костя, что так говорите.

Окунь рассказывал Насте о своем братишке Валерке, о матери, об отце. Однажды Настя пришла одновременно с его матерью.

Вера Ивановна сидела у кровати Василия, совершенно без улыбки смотрела на красивое Васькино лицо и молчала. Окунь тоже молчал. Он первым увидел входящую Настю и улыбнулся:

- А вот и Настя! Ма, она из нашего класса. А это - мама моя, Вера Ивановна, знакомься, Настя.

Настя внимательно смотрела на Веру Ивановну. На ней было красивое платье голубого цвета с крупной шаговой белой строчкой по краю воротничка, и халат сидел на ней ловко, иначе скроен, чем у Насти.

Вера Ивановна тоже окинула взглядом Настю с ног до головы, взгляд  был грустный и усталый.

- Ну что же, Василий, я пойду. Пора на дежурство.

Вера Ивановна встала. Была она невысокого роста, очень изящная, с тонким красивым лицом. Её пепельно-седые волосы были коротко острижены. Глаза: голубые, необычайно серьёзные, смотрели в упор на собеседника. И таилась в них еле уловимая недоверчивость. Вера Ивановна щурилась, прикрывала ресницами глаза, будто ставни дома.

- Твоя мать всегда такая серьёзная? И грустная? - спросила Настя Окуня, когда Вера Ивановна ушла.

- Она очень правильная. Всегда знает, как надо поступать, а как - не надо. Да, кстати... Мать сказала, что у Анны Павловны всё хорошо, скоро её выпишут.

- Знаю, - кивнула Настя. - Мы были у неё вчера. Вася, а твой отец любил Веру Ивановну? - поинтересовалась она осторожно.

- Наверное. А вообще-то я не знаю. Он никогда не ругался с матерью. Просто ляжет, читает газету и молчит.

- Вот-вот... - в Насте проснулась женская солидарность: - Он молчит и читает, а мать всё по дому делает? А ведь она тоже работает. У нас вот папа всегда маме помогал. И варил сам, да ещё такие щи варил - пальчики оближешь, и пол мыл, и стирал. А твой - молчал и лежал!

Но Окунь ничего не ответил на возмущение Насти.

- Послушай, Вась, а почему ты старше всех нас?

- Нет, второгодником я не был, - улыбнулся Василий. - Просто, когда был в первом классе, я ногу сломал.  Мы всего недели две проучились, а в гипсе я почти до нового года был. Какая уж тут учеба? Предки посоветовались и дали мне академический отпуск. А когда в седьмой перешёл, квартиру дали новую, вот к вам и попал. А учился я раньше без троек, и вообще был примерным мальчиком, в музыкалке учился, на баяне. Вот и вся моя биография. Вопросы будут? – глянул насмешливо.

- Нет, вопросов не будет, - в тон ему ответила Настя. - Пошла я. А ребята тебе привет передавали.

- Откуда они знают, что ты ходишь ко мне?

- Я Светке сказала про тебя, а она на собрании встала и предложила дать мне комсомольское поручение - посещать тебя в больнице.

- А ребята?

- Рады-радешеньки, что ходить не надо, - пошутила Настя и пожалела об этом: лицо Окуня сразу помутнело, видимо, ему обидно, что ребята не приходят.

- Светка хотела прийти вместе со мной, да я её отговорила.

- Рябинина твоя не в счёт, она всем готова помогать, - махнул рукой Окунь.

- И вовсе не всем. Тебе, если честно, она не стала бы помогать. А парни готовятся к лыжным соревнованиям. Герцев с Оленьковым на областные поедут.

- Это почему Рябинина мне не стала бы помогать? - вскинулся Окунь, делая ударение на слове «мне». Обычно он лежал, закинув руки за спину, чтобы не спутать волосы: Окунь был верен себе и даже в больнице тщательно следил за своей внешностью. А тут подскочил, как ужаленный, мотнул нетерпеливо головой. - Это почему именно - мне, а?

- Всё из-за картошки. Если не секрет, почему ты против всех пошёл? Ведь знал же, что договаривались не идти в школу.

- Знал, ну и что? Я всё должен делать, как другие, а своя голова на что? Для соображения или подражания? - Окунь смотрел сердито.

- Неправильно или правильно мы тогда сделали, я не знаю, а ты не должен был от нас отбиваться.