Секретное досье - Лен Дейтон

– А туземный костюм вам идет.

Он затянулся сигарой, прежде чем ответить, потом аккуратно положил ее в пепельницу. Таким образом он потребовал места за столом. Он был помешан на символизме, этот Долби. Закончил непринужденный осмотр помещения и снова обратил внимание на нас.

– Я точно не помешаю? – спросил он, усаживаясь рядом с Джин.

– Джин собиралась сообщить мне свое мнение о Скакуне Хендерсоне.

– Крайне интересно было бы послушать. – Маленькие блестящие глаза Долби внимательно изучали меню. У меня мурашки бежали по телу, когда он так делал. Совсем как йог, он направлял свой взгляд на предмет или на лист бумаги, чтобы сосредоточиться. У Джин была такая же привычка. Интересно, я тоже так делаю и связался ли Росс с ним насчет досье?

– Ну, он казался почти испуганным.

Я наблюдал за Долби, его глаза застыли на одном месте в меню. Он слушал.

За соседним столиком громко говорил мужчина с американским акцентом:

– Солдат, сказал я, это личный багаж моей жены, и ты уберешься назад в камеру хранения…

– Испуганным? Боялся меня, вы хотите сказать?

Похоже, в присутствии Долби я всегда оказывался втянутым в идиотский разговор. Я пожалел, что Джин завела его. Просто она никакого понятия не имела о Скакуне Хендерсоне. О Скакуне Хендерсоне, который поехал в Корею и дал взять себя в плен, чтобы разузнать о коллаборационизме в лагерях военнопленных; который вернулся в Вашингтон с тремя штыковыми ранами, с туберкулезом легких и досье, поставившим многих из побывавших в плену начальников в трудное положение. После этого Скакун долго оставался капитаном. У друзей пленных были друзья. Но испуганным? Скакун? Имевший помощником единственного чернокожего офицера в ЦРУ, Барни Барнса, и сохранивший его при себе, несмотря на все возражения, какие могли придумать. Она просто не знала, каким был Скакун. Непринужденно улыбавшийся Скакун. Двадцать лет, и они наконец сделали его майором и прикрепили к нему майора, чтобы слушал его ночные кошмары.

– Нет, – сказала Джин. – И я не имею в виду, что он боится своего ручного полицейского. Я не имею в виду боится чего-то. Боится за что-то. Он все смотрел на вас, как будто хотел запомнить, очень хорошо запомнить по какой-то причине. Почти что прощальный взгляд.

– Значит, вы подумали, что он… К Скакуну приставлен громила, – пояснил я для Долби. – А к вашему мальчугану тоже приставили или у него достаточно высокий ранг, чтобы ему доверяли?

Долби ответил, не отрывая взгляда от меню:

– Думаю, не стоит слишком ударяться в паранойю в отношении Хендерсона. В свое время он наделал много глупостей. Ситуация вызывает большую тревогу, и лично я считаю, что полицейский Скакуна Хендерсона находится там по крайней мере с его согласия, а может, это вообще была его идея. Это дело не хотят предавать слишком большой огласке и таким образом блокируют информацию, не обижая друзей старого друга.

– Да, – сказал я, – так и слышу, как Маккоун лежит всю ночь, не сомкнув глаз в переживаниях, не лишились ли мы со Скакуном прекрасной дружбы.

– О, это я могу понять, – сказала Джин. – Вполне стоит немного потрудиться, если, затратив небольшое усилие, можно сохранить ценных агентов.

– Меня это все равно не убеждает. Скакун без труда мог прекратить расспросы. У него никогда в жизни не было проблем со словом «нет».

– Это верно, – заметил Долби. – Если бы со своими «нет» он обращался более расчетливо, то был бы сейчас генерал-лейтенантом.

Мне стало интересно, не означает ли это, что Долби ясно и недвусмысленно согласился на предложение Росса купить досье «Джумхурии». Я попытался поймать взгляд Долби, но если его слова и были намеком, он ничем это не подтвердил. Долби все свое внимание направил на то, чтобы залучить к себе официанта, и преуспел в этом.

– Ну что, ребята, что будем есть? – Молодой мускулистый военный официант мягко оперся на стол. – Сегодня у нас в меню очень хороший бифштекс, есть салат из свежих омаров, замороженный и доставленный с материка. Значит, три бифштекса, один с кровью, два средне прожаренные. С чего начнете? «Коллинз», «Роб Рой» или мятный джулеп, а как насчет одного из фирменных коктейлей нашего бара – «Манхэттенский проект» или «Токве»?

– Вы шутите? – спросил я.

– Нет, сэр, – ответил молодой официант. – Это действительно отличные напитки, и у нас есть еще один, который называется «Гринбек» [21] , и еще один…

– Хватит этих сложностей современной жизни, – заявил Долби. – Дайте нам простое сочетание джина с вермутом, которое называется, если мне не изменяет память, мартини.

Официант стал продираться назад сквозь толпу и дым. Вибрация от самолета, пробежавшего по главной взлетной полосе, сообщила, что ветер неожиданно изменил направление на ЮЮВ. Одна или две женщины из армейских согласились потанцевать, а несколько секретарш из гражданских, выдержав подобающую паузу, снизошли до медленного передвижения по кругу.

Смех теперь стал громче, и наш официант умело защищал локтями наши мартини. Полуобернувшись на стуле, Долби разглядывал помещение с небрежно-деловым видом. Официант со стуком поставил большие стаканы, огромные оливки покачивались, как глаза.

– Не расплатитесь за выпивку, ребята?

Я открыл бумажник и нащупал пальцами новенькие долларовые банкноты.

– Один двадцать пять.

Когда я доставал деньги, мои пальцы коснулись жесткого пластикового края карточки-пропуска.

Я сделал глоток ледяного напитка. Несмотря на кондиционер, в клубе становилось жарко. Теперь танцевало больше пар, и я лениво наблюдал за темноволосой девушкой в просвечивающем платье из шифона. Она учила меня вещам, о которых Артур Мюррей даже не мечтал. Ее партнер был на несколько дюймов ниже ее ростом. Когда она наклонилась к нему, стараясь услышать, что он говорит, я увидел в толпе Барни Барнса.

Скакун позволил мне сделать вывод, что Барни еще в США, а Барни был не из тех людей, кого можно не заметить на маленьком острове. Музыка теперь прекратилась, и пары стали расходиться. Барни держал в руке дамскую сумочку, а девушка, с которой он пришел, скидывала красный с золотом вечерний жакет из тайского шелка. Розоволицый парень перекинул ее жакет через руку и повел эту пару к столу под громадной картой, нарисованной на стене, где пухлые херувимы гнали ветер на золотые галеоны.

– Барни Барнс… друг Скакуна Хендерсона… я должен к нему подойти.

Поверх эмалевой пудреницы, на крышке которой была изображена позолоченная гробница Тутанхамона, Джин подняла в мою сторону красиво выщипанную бровь.

Долби сказал, хотя я не видел, чтобы он хоть раз посмотрел в ту сторону:

– Лейтенант в форме, сидящий под Австралией.

– Я не знала, что он негр, – призналась Джин. – Вы имеете в виду того высокого негра с короткой стрижкой? Который сидит с капитаном из службы статистики?

Статистика, подумал я. На этом атолле чересчур много статистиков. Мне даже стало интересно, не нарыл ли Карсуэлл чего-нибудь в конце концов и не связано ли все это.

– Вы знаете ее? – спросил я у Джин.

– В прошлом году она была прикреплена к посольству в Токио и ходила там почти на все вечеринки. Она постоянно собиралась за кого-то замуж.

– Можно заказать для вас блюдечко молока?

– Но это правда, и вам следует предупредить вашего друга Барни Барнса, если вы действительно его друг, – сказала Джин.

– Послушайте, Джинни, Барни прекрасно справлялся в течение ряда лет и никогда не нуждался в помощи подобного рода, которую я мог бы оказать ему, поэтому уберите локоть из глаза его подруги.

– Если мне еще хоть сколько-то придется ждать этого стейка, – вступил в беседу Долби.

– Эй, с возвращением к человеческой расе! – воскликнул я. – Я думал, что мы оставили вас далеко позади, выполняющим приказы генерал-лейтенанта Скакуна Хендерсона.

– Через стол от нас посетители сменились уже дважды, а мы все сидим и пьем этот жуткий джин, который, вероятно, перегнал в одной из дивизионных халуп какой-нибудь скупой капрал-снабженец.

– Перестаньте волноваться, – сказала Джин. Во внеслужебное время она обладала способностью возвращаться к доминирующей женской роли в жизни, не нарушая приметным образом субординацию. – Вы же знаете, вам нечем будет заняться, если мы закончим ужин, кроме как спорить с официантом, что бренди совсем не такое, к какому вы привыкли у себя в замке.

– Черт меня побери, если я когда-нибудь встречал более язвительную пару.

– Вы не можете чертыхаться в гавайской рубахе, – заметил я Долби.

– Особенно той частью рта, которая на девяносто процентов занята двадцатипятицентовой черной дешевой сигарой, – поддержала меня Джин.

– Но поскольку у официанта не получается заставить корову стоять спокойно, пойду-ка я переброшусь парой слов с Барни… о статистике.

– Сидите смирно, где сидите. Светская жизнь подождет, пока я поем.

К этому времени я уже достаточно узнал Долби, чтобы уловить недовольство в его голосе. Он не шутил и удовольствия от наших дурачеств не получил. Чтобы порадовать Долби, следовало выслушать его и посочувствовать ему, каждой мелочи, которая отравила его день, а затем принять меры к исправлению ситуации. В понимании Долби, я должен был сейчас стоять на кухне и следить, чтобы на заправку для его салата пошел уксус из лучшего ферментированного вина. Наладить повседневное общение с работодателем нетрудно. Парочка «дасэр», когда ты знаешь, что на самом деле надо сказать «никогда в жизни». Несколько раз выразить сомнение в вещах, на доведение которых до совершенства ты потратил всю жизнь. Забывать пользоваться сведениями, противоречащими поспешно сформулированным, но потрясающе удобным теориям. Это нетрудно, но требует на 98,5 процента больше, чем я когда-либо предполагал отдать.