Мир Полудня (сборник) - Аркадий и Борис Стругацкие

– Правда. А больше ничего не сказал? Нет?

– Нет. Вас сразу очень заинтересовала кушетка.

– Ага.  –  Горбовский задумчиво высморкался.  –  Вы, случайно, не знаете океанолога Званцева?

– Я знаю только врача Протоса,  –  печально сказал Кондратьев.  –  И вот с вами познакомился.

– Отлично. Вы знаете Протоса, Протос хорошо знает Званцева, а я хорошо знаю Протоса и Званцева… В общем, Званцев сейчас придет. Его зовут Николай Евгеньевич.

– Прекрасно,  –  медленно сказал Кондратьев. Он понял, что все это неспроста.

Послышалось пение сигнала.

– Это он,  –  сказал Горбовский и снова улегся.

Океанолог Званцев был громадного роста и чрезвычайно широк в плечах. У него было широкое, медного цвета лицо, густые темные, коротко остриженные волосы, большие, стального оттенка глаза и прямой маленький рот. Он молча пожал Кондратьеву руку, покосился на Горбовского и сел.

– Прошу прощения,  –  сказал Кондратьев,  –  я пойду закажу обед. Вы что любите, Николай Евгеньевич?

– Я все люблю,  –  сказал Званцев.  –  И он тоже все любит.

– Да, я все люблю,  –  сказал Горбовский.  –  Только, пожалуйста, не надо овсяного киселя.

– Хорошо,  –  сказал Кондратьев и пошел в столовую.

– И цветной капусты не надо!  –  крикнул Горбовский вслед.

Набирая шифры у окна Линии Доставки, Кондратьев думал: «Они пришли неспроста. Они умные люди, значит, они пришли не из пустого любопытства, они пришли мне помочь. Они люди энергичные и деятельные, значит, вряд ли они пришли утешать. Но как они думают помочь? Мне нужно только одно…» Кондратьев зажмурился и немного постоял неподвижно, упираясь рукой в крышку Окна Доставки. Из гостиной доносилось:

– Ты опять валяешься, Леонид. Есть в тебе что-то от мимикродона.

– Валяться нужно,  –  с глубокой убежденностью отвечал Горбовский.  –  Это философски необходимо. Бессмысленные движения руками и ногами неуклонно увеличивают энтропию Вселенной. Я хотел бы сказать миру: «Люди! Больше лежите! Бойтесь тепловой смерти!»

– Удивляюсь, как ты еще не перешел на ползанье,  –  язвительно заметил Званцев.

– Я думал об этом. Слишком велико трение. С энтропийной точки зрения выгоднее перемещаться в вертикальном положении.

– Словоблуд,  –  сказал Званцев.  –  А ну вставай!

Кондратьев отодвинул крышку и накрыл на стол.

– Кушать подано!  –  крикнул он насильственно-веселым голосом. Он чувствовал себя как перед экзаменом.

В гостиной завозились, и Горбовский откликнулся:

– Сейчас меня принесут!

Впрочем, в столовой он появился в вертикальном положении.

– Вы его извините, Сергей Иванович,  –  сказал Званцев, появляясь следом.  –  Он везде валяется. Причем сначала валяется в траве, а потом, не почистившись, лезет на кушетку.

– Где в траве? Где?  –  закричал Горбовский и принялся себя осматривать.

Кондратьев с трудом улыбался.

– Ну вот что,  –  сказал Званцев, усаживаясь за стол.  –  По вашему лицу, Сергей Иванович, я вижу, что преамбулы не нужны. Мы с Горбовским пришли вербовать вас на работу.

– Спасибо,  –  тихо сказал Кондратьев.

– Я океанолог и давно работаю в организации, которая называется Океанская Охрана. Мы выращиваем планктон  –  это протеин, и пасем китов  –  это мясо, жир, шкуры, химия. Врач Протос сказал нам, что вам категорически запрещено покидать Планету. А нам всегда нужны люди. Особенно сейчас, когда многие уходят от нас в проект «Венера». Я приглашаю вас к нам.

Наступило молчание. Горбовский, ни на кого не глядя, истово хлебал суп. Званцев тоже начал есть. Кондратьев крошил хлеб.

– Вы уверены, что я справлюсь?  –  спросил он.

– Уверен,  –  сказал Званцев.  –  У нас много бывших межпланетников.

– Я в высшей степени бывший,  –  сказал Кондратьев.  –  Таких у вас нет.

– Изъяснись подробнее,  –  сказал Горбовский,  –  чем Сергей Иванович может у вас там заниматься.

– Можно смотрителем на плантации ламинарий,  –  сказал Званцев.  –  Можно в охрану на планктонные плантации. Можно в патруль, но там нужна очень высокая квалификация, это со временем. А лучше всего  –  китовым пастухом. Идите-ка вы, Сергей Иванович, в китовые пастухи.  –  Он положил нож и вилку.  –  Вы представить себе не можете, как это хорошо, Сергей Иванович!

Горбовский с любопытством на него посмотрел.

– Рано-рано утром… Океан тихий… Розовое небо на востоке… Всплывешь на поверхность, распахнешь люк, выберешься на башенку и сидишь, сидишь, сидишь… Вода под ногами зеленая, чистая, из глубины поднимется медуза, перевернется и уйдет под субмарину… Рыба большая лениво так это проплывет… Хорошо!..

Кондратьев взглянул в его лицо, мечтательно-ублаготворенное, и вдруг ему так нестерпимо захотелось немедленно, сейчас же на океан, на соленый воздух, что он даже дышать перестал.

– А когда киты переходят на новые пастбища!  –  продолжал Званцев.  –  Знаете, как это выглядит? Впереди и сзади идут старые самцы, по два, по три в стаде, огромные, иссиня-черные, мчатся плавно, будто и не они мчатся, а вода несется мимо них… Идут по прямой, а молодняк и щенные самки за ними… Старики у нас ручные, ведут, куда мы хотим, но им помогать надо. Особенно когда в стаде подрастают молодые самцы  –  те всегда норовят стадо расколоть и увести часть с собой. Вот тут-то нам и работа. Вот тут и начинается настоящее дело. Или вдруг косатки нападут…

Он внезапно очнулся и посмотрел на Кондратьева совершенно трезвым взглядом.

– Одним словом, здесь все есть. И просторы, и глубины, и большая польза для людей, и добрые товарищи… и приключения… если захотите особенно.

– Да,  –  с чувством сказал Кондратьев.

Званцев улыбнулся.

– Готов,  –  сказал Горбовский.  –  Ну их, эти звездолеты. Хочу, как ты, на башенке… и чтобы медузы…

– Теперь так,  –  деловито сказал Званцев.  –  Я отвезу вас во Владивосток. Занятия в школе переподготовки начинаются через два дня. Вы уже пообедали?

– Пообедал,  –  сказал Кондратьев. «Работа,  –  думал он.  –  Вот она, настоящая работа!»

– Тогда поедем,  –  сказал Званцев, поднимаясь.

– Куда?

– На аэродром.

– Прямо сейчас?

– Ну конечно, прямо сейчас. А чего ждать?

– Ждать, конечно, нечего,  –  растерянно сказал Кондратьев.  –  Только…

Он спохватился и принялся быстро убирать посуду. Горбовский, доедая банан, помогал ему.

– Вы езжайте,  –  сказал он,  –  а я тут останусь. Полежу, почитаю. У меня рейс в двадцать один тридцать.

Они вышли в гостиную, и штурман оглядел комнату. Он с отчетливостью подумал, что, куда бы он ни приехал на этой Планете, всюду в его распоряжении будет такой вот прекрасный тихий домик, и добрые соседи, и книги, и сад за окном…