Сталин. По ту сторону добра и зла - Александр Ушаков

Сложности в интерпретации явных соматических особенностей начинаются уже с его левой руки, которая была на четыре сантиметра короче правой. И хотя сам Сталин объяснял плохую подвижность руки несчастным случаем, Плетнев был склонен считать укорочение и функциональное ограничение каким-то перенесенным Сталиным в детстве инфекционным заболеванием. Вернее всего, по мнению врача, это был полиомиелит. Хотя его дочь позже говорила об ошибке акушерки, из-за чего левая рука Сталина и была такой. В детстве он перенес очень тяжелую форму оспы, да и потом, в юности, ему доставалось. За годы своей бурной революционной деятельности Сталин переболел туберкулезом легких и очень тяжело перенес брюшной тиф, не говоря уже о всевозможных простудах.

При первом же обследовании Сталина Плетнев обнаружил у него заболевание желчного пузыря и «повреждение сердечной мышцы». Точных данных на этот счет нет, тем не менее можно предположить, что у Сталина уже в то время (ему было около пятидесяти лет) появились признаки начинающегося заболевания коронарных сосудов сердца. При таком заболевании нарушается снабжение сердечной мышцы кислородом, что усугубляется курением и гиподинамией. Чего у Сталина было в избытке.

Вполне возможно, что уже тогда Сталин страдал от гипертонии, подтверждением чему служат те самые йодные капли, которые он постоянно принимал и которые служат распространенным народным средством для понижения давления.

А вот первое официальное упоминание о гипертонии появилось в феврале 1945 года. Именно тогда Сталин стал жаловаться на головную боль, шум в ушах, головокружение и тошноту. Что, конечно же, усугублялось теми физическими и психическими перегрузками, которые выпали на его долю на Ялтинской конференции. Из Ялты он вернулся в еще более плохом состоянии, и теперь к его недугам добавились постоянная сильная боль в области сердца и ощущение стянутой груди, что является основным признаком стенокардии. Тогда же рассматривавший вождя профессор Мясников и заговорил о перенесенном Сталиным инфаркте, что и подтвердила кардиограмма.

В мае 1945 года Сталин перенес второй инфаркт, правда, без особых осложнений. Несмотря на советы врачей, курить он так и не бросил, за несколько дней до начала встречи в Потсдаме у него случился третий инфаркт. Его поездка в Германию была связана с определенным риском, и тем не менее он отправился в Потсдам.

Что же касается последних лет его жизни, то у него развивался атеросклероз сосудов головного мозга. По рассказам Хрущева, Сталин все чаще вспоминал свое детство и связывал его с событиями последнего времени, что является характерным симптомом цереброваскулярного заболевания. Именно этим объясняется неспособность запоминать новое и те провалы памяти, на которые Сталин стал жаловаться в пожилом возрасте. Ну и, конечно, та нескладная речь, которой он поразил делегатов XIX съезда партии.

Самым серьезным звонком стал приступ, который случился у Сталина в декабре 1949 года, который, по своей сути, был предвестником инсульта. Однако и тогда Сталин не подумал обращаться к врачам и обошелся опять же народными средствами...

Результаты вскрытия не только подтвердили диагноз кровоизлияния в мозг, но и выявили свежий инфаркт миокарда, причиной которого явилась выраженная гипертрофия стенки левого желудочка сердца на почве многолетней гипертонической болезни. Что и повлекло за собой острый отек левого легкого. Помимо всего прочего, вскрытие выявило сильно выраженные склеротические изменения всех артерий головного мозга, в чем, видимо, и крылась одна из основных причин столь неадекватной оценки Сталиным событий последних лет его жизни.

Но следов отравления, о чем так любят говорить поклонники Сталина, обнаружено не было. Хотя и здесь можно привести весьма показательный в этом отношении пример с Дзержинским, внезапно умершим в перерыве пленума ЦК. Вскрытие производил один из лучших патологоанатомов того времени, который не обнаружил никаких изменений в легких «железного» Феликса. Что само по себе выглядело странным. Особенно если учесть, что Дзержинский страдал туберкулезом, который просто не мог не оставить следов в его легких, а производивший вскрытие врач был еще и лучшим специалистом по легочным болезням.

Возникает вполне закономерный вопрос: каким образом опытный врач не сумел увидеть того, что смог бы разглядеть студент медицинского института. Так что же тогда говорить о Сталине, в чьей смерти была заинтересована чуть ли не вся «старая гвардия» во главе с Берией?

Если же говорить о полной истории болезни вождя, то она не сохранилась. Однако и по отдельным листкам можно судить о том, что Сталин довольно часто простужался и болел ангинами. Но особенно его мучила диарея, да так, что в иные дни он не мог отойти от туалета.

Как это ни покажется удивительным, но среди всех сохранившихся бумаг нет ни одной, в которой бы говорилось о сердечно-сосудистых заболеваниях, в то время как известно, что Сталин страдал высоким давлением. Что было, в общем, закономерно, и академик Петровский, повидавший на своем веку достаточно высокопоставленных пациентов, считал, что именно у политиков, которые испытывали постоянные нервные перегрузки, прежде всего изнашивается артериальная сосудистая система, что и приводит чаще всего к инфарктам и ишемическим отекам мозга.

И, конечно, после столь тяжелой войны и того нервного срыва, который Сталин испытал в ее начале, он быстро старел; он уже не мог работать с полной отдачей и стал проводить на Юге по нескольку месяцев. Но отдых не помогал, сказывалось то страшное напряжение, в котором он прожил столько лет. И самым печальным во всей этой истории было то, что его навязчивый страх увеличивался до масштабов клинической картины мании преследования. Что, конечно же, негативно отражалось на окружавших его людях.

Никто не был застрахован от растущей буквально по часам подозрительности Сталина, которому повсюду мерещились террористы и отравители. Но еще больше он боялся смерти, и этот страх буквально изводил его. «Он забыл все человеческие связи, — вспоминала Светлана Аллилуева. — Его страх в последние годы превратился в настоящую манию преследования. Крепкие нервы, в конце концов, начали отказывать. Но его мания не была плодом больной фантазии: он знал, что его ненавидят, и знал за что».

Да и как не знать? Ведь он выступал практически уже против всех. Цензура ужесточалась с каждым днем, все контакты с Западом были запрещены под нелепейшим предлогом, что Советскому Союзу нечему учиться у загнивающих западных стран.

Неожиданно для всех академик К.М. Быков вдруг оказался в роли этакого строгого прокурора, которому надлежало с подачи вождя «разобраться» и с без того до полусмерти запуганными учеными. И он оправдал оказанное ему высочайшее доверие, единолично творя суд и вынося приговоры.

Все более теряя над собой контроль, Сталин, в конце концов, перестал доверять и своим верным охранникам Власику и Поскребышеву. И ударил сам по себе, поскольку с их устранением разрушил созданную ими практически совершенную систему собственной безопасности. И не случайно посвященный во многие тайны кремлевского двора Власик пророчески заметил, что вместе с ним кончится и сам Сталин.

Отстранив Поскребышева, Сталин мгновенно лишился источника верной и важной информации. Ведь именно он возглавлял «спецотдел», который занимался не столько охраной видных государственных и партийных деятелей, сколько охраной самого вождя от заговоров и покушений. Одновременно Поскребышев возглавлял целую свору тайных информаторов, с помощью которых Сталин знал очень многое из того, что хотели бы скрыть от него даже самые преданные ему люди.

Удаление преданных и испытанных Поскребышева и Власика не могло не насторожить ближайшее окружение Сталина, которое слишком хорошо знало своего хозяина. «Судя по всему, — говорил на XX съезде партии Хрущев, —

Сталин решил отделаться от старых членов Политбюро. Он часто заявлял, что членов Политбюро следует заменить... и следует предположить, что он планировал уничтожение старых членов Политбюро».

После того как внимательно наблюдавший за политическими процессами в Польше и Чехословакии Сталин убедился, насколько сильно в этих странах влияние Берии, он, по всей вероятности, решил избавиться от своего страшного сообщника. Для чего и приказал добиться от обвиняемых компроматов на Лаврентия Павловича. «То, что он после XIX съезда партии дважды подавал в отставку, — писала дочь Сталина, — связано, скорее всего, с его болезнью».

Да, это было так, сосуды мозга становились все хуже, у Сталина появились галлюцинации и расстройство речи. Что особенно отчетливо проявилось на съезде. Он говорил всего десять минут, и тем не менее было прекрасно видно, с каким трудом дались ему эти минуты.