Операция «Гадюка» - Кир Булычев

— Так случилось, — сказал доктор. — Этот товарищ и в самом деле мне помог, а мне еще надо вернуться в Смольный.

— Тогда зайдем ко мне.

Доктор пошел к дому Чумазиллы, открыл дверь в подъезд и чуть склонился, приглашая Чумазиллу войти.

— А я как же? — крикнул вслед рикша.

Дверь в подъезд захлопнулась.

Чумазилла остановилась.

— Теперь вы можете рассказать?

— Мне нужен адрес Людмилы Тихоновой, — сказал Леонид Моисеевич.

— Зачем?

Чумазилла поджала губы и сощурила большие глаза. Видно, полагала, что так она выглядит страшнее.

— Можете ее не защищать, — сказал доктор. — Но я боюсь, что им с Егором может угрожать опасность. Клянусь вам.

— Постараюсь поверить, — сказала Чумазилла. — Давайте я вас провожу.

— Далеко отсюда?

— Не очень.

— Как бы мне отвязаться от рикши?

— Прикажите ему ждать здесь.

Когда они вышли снова на набережную, рикша стоял возле двери в подъезд.

— Значит, так, — обратился к нему Леонид Моисеевич. — Вы ждете меня здесь. Отсюда ни шагу.

— Это приказ? — спросил рикша.

— Считайте, что приказ, — сказал доктор.

— Слушаюсь! — Рикша усмехнулся и уселся на край тротуара.

Чумазилла повела доктора по Большой Подьяческой.

До дома с надписью «Salve» было шагов сто от угла. Рикше было несложно за ними наблюдать.

Но его не было видно.

Они вошли в подъезд.

— Я не могу гарантировать, — сказала Чумазилла, — что ваши друзья сейчас сидят дома. У нас был такой сложный и радостный день! Концерт, беседы… А по дороге сюда все очарование было погублено. Возле Биржи мы натолкнулись на обезглавленные трупы. Кто-то хотел, чтобы его жертвы погибли безвозвратно.

В подъезде было сумрачно, масляная краска полотнищами отваливалась от стен, и казалось, что пахло скисшим супом, хотя запахов в Чистилище не бывает. Струйка рыжих муравьев бежала по стене, как струйка крови.

— И кто они — не опознали?

— Кто? — Чумазилла забыла о том, что сказала минуту назад.

— Вы говорили о трупах.

Леонид Моисеевич начал взбираться по лестнице, и Чумазилла последовала за ним.

— Они были обезглавлены. Но Клюкин их узнал. Он подозревал неладное. Он примчался со своей охраной и понял — это Чаянов и Лариса Рейснер.

— Этого быть не может! — Леонид Моисеевич остановился. — Кто поднимет руку на Верховного вождя?

— Вы убеждены, что его избрали Верховным?

— Почти так же, как в своем имени, — ответил Леонид Моисеевич.

— Нам ничего не сообщают.

— На каком этаже они живут? — спросил доктор.

— На третьем. Еще один пролет.

— Вам нет смысла оставаться внизу.

— Разумеется, — согласилась Чумазилла, — только дайте перевести дух.

Они постояли на площадке, потом Чумазилла закричала:

— Егор, открывай, принимай гостей!

— Егор! — Леонид Моисеевич поднимался по последнему пролету.

Дверь отворилась.

— Какие гости! — обрадовался Егор.

За время, пока Леонид Моисеевич его не видел, молодой человек исхудал, лицо осунулось.

Жизнь здесь не красит, подумал доктор, но вслух ничего говорить не стал.

Люся встретила их в коридоре.

Они прошли в комнату, где стоял широкий диван, покрытый одеялами, стол, на котором лежали листы бумаги и несколько карандашей. У стены стоял книжный шкаф, старый, столетней древности, из красного дерева. Книги, которые в нем не поместились, лежали стопками вдоль стены.

— Такой дом был бы приятен и у нас, — сказала Чумазилла, и все ее поняли.

— Садитесь, — сказала Люся.

Леонид Моисеевич любовался ею, и не только потому, что она не потеряла стройной красоты, балетной прямоты спины и изысканной сухости щиколоток. Лицо ее, как и прежде, было простым, может быть, простоватым, но гармоничным и тонко очерченным, словно оно было мраморной копией живой Люси. Румянец ушел, пропал, но Люся припудрила щеки, а может, даже клала тон, чтобы казаться живее.

Она обрадовалась доктору даже больше, чем Егор, потому что для нее доктор был первым и одно время единственным другом в этом мертвом мире, куда она впервые попала девочкой и смогла вместе с Егором отсюда убежать — первая и единственная беглянка.

Доктор защищал ее как мог, когда было совсем худо. А потом они потеряли друг друга. И Люся даже не подозревала, что доктор оказался в Петербурге.

— Садитесь, — сказала Люся, расцеловав доктора, для чего ей пришлось немного наклониться. — Мне жаль, что нельзя вас чаем напоить. Не могу привыкнуть. Ко многому привыкла, а к жизни без чая — не могу.

— Я тебя понимаю, — сказала Чумазилла.

— Да вы садитесь, садитесь. — Егор уговаривал гостей посидеть на диване. — Тут не жестко.

— Почему вы нас искали? — спросила Люся.

— Вот именно! — Тут и Чумазилла сообразила, что этот вопрос надо было задать давно.

— Я услышал имя Люси от Берии, — сказал Леонид Моисеевич. — Вот испугался и побежал.

— Почему испугались? — спросил Егор. Но и сам он напрягся.

— Мне не понравился контекст, в котором прозвучало имя Людмилы.

— А что за контекст?

— Лаврентий Павлович разыскивает Люсю, — объяснил доктор. — Он даже узнал, что Люся живет на Подьяческой, только не выяснил, на какой из Подьяческих. Вот я и кинулся сюда, мне еще повезло, я рикшу поймал.

— Который по Невскому людей возит? — спросил Егор. — Я как-то на нем ездил.

— Погоди ты, Егорка, — перебила его Люся. Хоть она и младше Егора на шесть лет, она всегда чувствовала себя старшей, потому что была бедной, битой, несчастной и страшно живучей помоечной кошкой — так ее называла мать. И все, чего она добилась, она добилась упрямством и трудом. Егорка мягкий. Егорка жил в нормальной семье, его лелеяли и любили, у него были друзья, а родители не пили. — Погоди, Егорка, — повторила Люся. — Объясните, зачем меня ищет этот палач?

— Я знаю только, что он посылал своих людей искать вас. У него есть верный агент по имени Крошка, это маленькое хрупкое создание…

— Знаю, — сказала Люся.

— Этого быть не может! — воскликнул Егор.

— Я так и думала. — В голосе Чумазиллы звучало торжество победившей справедливости. — Я с самого начала поняла неладное — как она могла случайно встретить генерала и втереться к нему в доверие? Гадина, задушу ее собственными руками.

— Эта Крошка — агент Берии? Но зачем?