Наблюдатели - Сергей Саканский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ну, не кипятись!
– Утоплю его в горячей ванне? Нападу за углом в черной маске?
– Да брось ты дуру валять! Он просто отравится левой водочкой и все.
– Да? А где он ее возьмет?
– Купит в какой-то палатке.
– Ее попытаются идентифицировать, что тогда?
– Что попытаются?
– Определить, где он ее купил.
– Палаток в Москве – море разливанное. А водочка будет настоящая.
– Как это – настоящая?
– Элементарно, Ватсон! Один мой знакомый как раз недавно попался с водочкой, которая содержала цианиды. Два бомжа подохли прямо у него за палаткой. Поставщиков, разумеется, не нашли. Но водка эта по всей Москве разошлась, и менты ее знают. Так что, Микров мог эту водку в любой палатке купить.
Жан открывает шкафчик и достает бутылку водки, завернутую в яркий, подарочный пакет.
– Непроданный товар пришлось уничтожить. Я ему помогал с машиной. Ну, прихватил бутылочку на всякий случай…
Жан крутит бутылку в воздухе, забалтывает, с гулким стуком ставит на стол.
– Видишь, здесь даже змея-горыныча нет! – восклицает он.
– Кого нет? – удивляюсь я.
– Горыныча! Это когда водочка настоящая, то внутри крутится такой водоворотик, его змеем-горынычем зовут. А если это не водка, а бавленный спирт, то вместо горыныча там просто болтаются пузырьки. Смотри!
Жан берет бутылку и снова трясет ее. Я смотрю на эти взбалмошные пузырьки, и мне становится горько на душе.
– Все это хорошо, – говорю я. – Только Микров не будет пить эту водку. Он пьет только водку «Привет», кристалловского завода, или даже коньяк. Дешевый, конечно, но все-таки коньяк.
Жан смотрит на меня хитро, торжественные искры светятся в его глазах.
– А он и не будет пить эту водочку. Ты купишь бутылку «Привета» и перельешь эту водочку туда. Когда он выпьет, ты перельешь обратно, а «Привет» выбросишь в мусоропровод. Ну и… Привет!
Я грызу ногти. Возражаю:
– Есть еще одна деталь. У нас в жизни ни разу не было такого, чтобы я сама купила ему водочки.
– Да? А если ты пришла домой, стала доставать всякие продукты из пакета, невзначай достала бы эту водочку, и он бы спросил: чего это ты? А ты бы сказала: вот, подруга просила купить. А он, как алкоголик, не вытерпел бы и выпил ее… Ведь у него водка и часа простоять не может, ты же сама говорила!
– Только если она открытая. А запечатанная бутылка может и несколько дней простоять.
– А ты распечатай. Скажи, что купила себе на компресс, отлей в пузырек, а остальное – в холодильник поставь. А когда хряки наступят, перельешь и выбросишь.
– Какие хряки? Куда наступят?
– Ну, когда он кони кинет. Не понятно опять?
– Понятно.
Я хохочу, наверное – нервным смехом. Картина каких-то хряков, которые бегут, наступают на Микрова, затаптывают его… Другая картина: как я устанавливаю пластмассовую воронку, переливаю эту водочку… С пузырьками. Мне уже не смешно: я грызу ногти. Все это кажется нереальным, еще далеким во времени…
– Мы сделаем это сегодня, – говорит Жан.
Я смотрю на него умоляющим взглядом: не торопи!
21
Отрываюсь от монитора. Я уже несколько раз прочитал материалы, больше мне узнать нечего. Бездарности. Здесь и не нужен никакой генетический анализ – все и так ясно из этих формул и таблиц.
Я звоню по местному телефону, за мной приходят. Я говорю, что хочу поехать домой, все обдумать. Феэсбешник предлагает довести меня на машине. Я отказываюсь.
Возвращаюсь в свой корпус, разыскиваю адъюнкта Пульских, сообщаю, что уеду… И вряд ли буду завтра.
Захожу в свой кабинет, машинально открываю сейф, достаю спирт, разбавляю, стакан теплеет в руке… Мне становится отчетливо противно: именно оттого, что я назубок знаю формулы процессов, которые сейчас идут в стакане под моими пальцами…
Знание, вообще, обременительно, оно мешает жить. Зачем-то я увлекался всем на свете, стремился сорвать с реальности ее одежды, а это какая-то нездоровая эротика. Я изучал архитектуру и механику, ботанику и медицину… В результате, когда я иду по городу, то вижу не трехмерную картинку из разноцветных стен, бликующих стекол, зелени и человеческих глаз, как это воспринимает всякий нормальный человек, а вижу чудовищное строение материи: как устроены здания изнутри, как выглядят эпюры сил, раздирающих здания, как здания продолжаются под землей, прорастая в разные стороны корнями коммуникаций… То же касается деревьев, автомобилей, организмов, шагающих навстречу… На моих глазах узконосые жуки точат целлюлозу заболоней, горючий аэрозоль стремительно летит из карбюратора в цилиндры, и в хаотическом танце трутся друг о друга бензольные кольца… И больные организмы шагают навстречу, все до единого чем-то больны, и стучат внутри них кровавые клапаны, перекачивая по тончайшим трубкам мелкий песок… Да, именно песком, сыпучим, чрезвычайно мелким и является, в конечном счете, любая жидкость.
22
Жан выпроваживает меня, мы спускаемся по лестнице, я прижимаю к груди яркий подарочный пакет с водочкой для Микрова. Вспоминается какой-то киношный тип, которого немцы вели в лес убивать, и он так же прижимал к груди узелок со своей одеждой. Так крепко прижимал узелок, будто это сможет защитить его грудь от пуль, хотя всем было ясно, что стрелять будут в спину…
Молча садимся в автомобиль. Жан везет меня домой. Молчим. Кажется, что мы больше никогда ни слова не скажем друг другу.
23
Две остановки на троллейбусе, плюс полчаса на метро, плюс десять минут на электричке… В обратном порядке утро мое. Вспоминаю безмятежные, ровные, как сама дорога, попутные мысли: о машине, иметь или не иметь, о виртуальном сексе пассажиров, об очередях при социализме, о Брянске, родине большой и малой, что изначально проистекло из сновидения – причудливого скачка в старость…
Спирт продолжает внутри меня свою уже неуправляемую реакцию. Кровь разносит его молекулы по сосудам и капиллярам, они осаждают мозг… Мне становится теплее, веселее…
Итак, «Юлия» – это моя дочь, дочь человека. Родила ее моя жена. Но сама «Юлия» – нечеловек. Следовательно, моя жена – тоже нечеловек. Иного объяснения я дать не могу.
Самое противное, что неизвестно даже, женщина ли этот инопланетянин или мужчина… Кого я трахал-то? Или это трахали меня?
Ненавижу гомосексуалистов. В этом еще одна мерзость нашей эпохи, хотя, бурное развитие однополой любви, в принципе, можно понять. Человечество ищет выхода из тупика перенаселения. Отсюда же – и массовое бесплодие, и разрушение института брака… Повышение рождаемости нежизнеспособных младенцев…
Мой-то ребенок, все же – откуда он взялся?
Выходит, все эти годы рядом со мной живет какой-то человекоподобный андроид, биологическая машина, лишенная собственного разума, способная только имитировать мышление и диалог.
А управляет ею некто чужой и страшный – тщательно замаскированный исследователь, который обитает внутри этой женщины, как в пустотелой оболочке. Может быть, это какой-нибудь юркий таракан, он бегает по пыльным стенкам ее пустого тела, выглядывает из ее глаз…
Нет, не то. Скорее, это особый вид инопланетного паразита: ничто не противоречит существованию подобных особей – они полностью или частично замещают разум носителя, словно одну программу на другую, и строчат, строчат в глубины Вселенной свои доносы…
Чем же тогда питается такой паразит? Как он присасывается, каким образом покидает тело?
Все это может быть основано на доселе не известных науке энергиях и взаимодействиях. Надо перестать думать об этом, поскольку современной научной базы не хватит для изучения подобного феномена.
Впрочем, почему же перестать? Ведь сам теоретический аппарат как раз и может сложиться в процессе исследования неизвестного феномена, который и описывается при помощи этого аппарата, поэтому я мо…
24
Меня болтает, меня трясет. Я то в упругое плечо Жана ткнусь – горячее, то в мягкость обивки – прохлада металла за ней. Машина движется медленно: пробка, пурга… Мой любовник нервничает, тихо матерится.
Ловлю себя на том, что так и подумала о Жане: любовник.
Мысли мои так же толкаются в черепе туда-сюда, как я в салоне машины.
Еду я в машине с любовником, мужа убивать еду. Это плохо.
Но тут вспоминаю, как Микров на моих глазах с другой кончал… И думаю, что правильно: надо его убить.
Думаю, что Микров закашляется, как этой водочки глотнет, глаза его выпучатся, глянет он в зеркало, а там – другой, пучеглазый какой-то человек… И не хочу я его, этого пучеглазого убивать.
