Закон волка - Андрей Дышев

Леша поморщился.

— Ты преувеличиваешь умственные способности убийцы. Подумаешь — поддельное письмо! Почти каждый человек в годы своей юности подделывал, например, подписи учителей, когда надо было поставить себе в дневник лишнюю пятерку. Это несложно. Как, в общем-то, и достать образец твоего почерка.

— Но все это надо было готовить заранее! — воскликнул я. — А ты же говоришь о сплошном экспромте: случайно оказались на мысе, случайно взбрело в голову подняться на яхту и так далее.

— Ну хорошо, — сдался Леша. — Экспромт отменяется. Но почему, собственно, мы не можем предположить, что два наркомана в поисках денег на омнопол или морфин спланировали захват в заложники Милосердовой? Старый Караев при жизни был весьма болтлив и любил выпить, он вполне мог сболтнуть в какой-нибудь пивной о том, что в ближайшие дни яхту возьмут в прокат богатые клиенты. Это стало известно двум наркоманам, которые и провернули свое грязное дельце.

— Но ты же только что говорил, что в действиях наркоманов напрочь отсутствует логика! — напомнил я. — А теперь утверждаешь, что они спланировали достаточно сложное дело.

— Ну говорил, говорил, — поморщился Леша. Оказывается, он не любил и не умел проигрывать. — Мало ли что я говорил! Запутался сам и меня хочешь запутать… Подумай над этой версией, не отметай ее напрочь.

— Хорошо, — согласился я. — Подумаю как-нибудь на досуге. А пока я прошу тебя составить мне компанию. Я хочу навестить господина Гурули.

— Кто такой Гурули?

— Это коммерческий директор «Милосердия».

— Ты уверен, что он станет с нами разговаривать?

— Уверен.

19

Это была бы совершенно невыполнимая задача — разыскать господина Гурули, если бы не помощь Володи Кныша. Следствие по делу об убийстве Милосердовой было приостановлено, все меры пресечения сняты, но тем не менее мудрая и многоопытная милиция ненавязчиво держала в поле зрения коммерческого директора скандально известного АО.

— Он теперь на вершине славы, — шепнул мне в коридоре Кныш, передавая листок бумаги с адресом и телефоном Гурули. — Страдалец, отсидевший несколько суток в сизо, борец с коррумпированной милицией. Куда нам с ним тягаться!

Он проводил меня до дверей, ведущих во дворик отделения. Протягивая руку, сказал напоследок:

— Иди через черный ход, не то вкладчики морду набьют… Зря ты все-таки занимаешься этим делом.

Он сделал ударение на слове «этим».

— А чем оно хуже тех, которыми мы когда-то с тобой занимались?

— Не понимаешь? — Нет.

— Тогда ты безнадежен, — резюмировал Кныш и скрылся за дверью.

Мне пришлось сделать большой круг, чтобы вновь очутиться на центральной улице. Митинг у входа в отделение милиции распалялся со скоростью пожара на картонной фабрике. Толпа людей, взявшись за руки, скандировала:

— Мен-тов в тюрь-му! День-ги лю-дям!

В глазах рябили плакаты и транспаранты: «Закрытие дела Милосердовой санкционировали воры народных денег», «Довести следствие до конца!», «Требуем отставки прокурора республики!», «Гурули, где ты закопал денежки?»

Я обошел митингующих на почтительном расстоянии, вынул из кармана лист бумаги, который дал мне Кныш, и прочитал: «Ялта. Чехова, 137. 2-19-89. Виктор Резоевич».

Ялта, конечно, не Бог весть как далеко, но этикет требует сначала позвонить. Я спускался вниз по улице как раз по направлению к междугородному переговорному пункту. Решения я привык принимать быстро и, приняв, уже особенно не задумывался над последствиями. Я включался в игру, которую мне навязали. Счет, который мне кто-то услужливо открыл в «Милосердии», естественно, предназначался для иной цели — скорее всего для того, чтобы навесить дополнительную улику против меня. Теперь же, когда дело Милосердовой было закрыто за отсутствием состава преступления, эту улику сам Бог велел мне использовать в качестве ответного удара.

Я заказал десять минут разговора с Ялтой и, не готовя заранее речи, полагаясь только на экспромт, набрал номер господина Гурули.

Достаточно долго из трубки тянулись длинные, всевозможных звуковых оттенков гудки. Затем раздался сухой щелчок, и я услышал низкий и как будто сонный голос:

— Слушаю.

— Мне нужен Виктор Резоевич.

— Кто его спрашивает?

— Моя фамилия Вацура. Недолгая пауза.

— Я вас не знаю. Кто вы?

— Вкладчик «Милосердия».

— Что вам надо?

— Я вам уже говорил.

— Виктор Резоевич вопросами вкладов в данный момент не занимается.

Опасаясь, что мой абонент сейчас положит трубку, я поторопился сказать главное:

— Видите ли, я хотел посоветоваться с господином Гурули о деле, которое затрагивает его личную безопасность.

Возникла пауза. Должно быть, я сказал достаточно витиевато, и мой абонент не сразу понял, что я имею в виду.

— Подождите, — нехотя сказал он.

В микрофоне снова что-то щелкнуло и запиликала электронная музыка.

— Да! — отозвался низкий баритон.

— Господин Гурули? — уточнил я.

— Да, слушаю вас. О чем вы хотите со мной посоветоваться?

— Мне кажется, это дело затрагивает ваши личные интересы.

— Короче, пожалуйста.

— Два дня назад ко мне обратился представитель одной малоизвестной фирмы, которая… как бы мягче это сказать… в общем, которая способствует возврату долгов своим клиентам.

— Так… И что вы хотите?

— Вашего совета. За свои услуги эта фирма просит треть от той суммы, которая лежит на счете «Милосердия»…

— Вы меня шантажируете? — усмехнулся Гурули. — А не боитесь, что я запишу ваш голос на диктофон и через полчаса передам кассету в милицию?

— Нет, не боюсь, — признался я. — Я только что был в милиции, где мне и дали ваши телефон и домашний адрес. Я прошу у вас свои деньги.

— Надо же, какой вы храбрый! А вы уверены, что деньги в самом деле ваши?

Вот теперь начался интересный разговор!

— Видите ли, я уверен в другом: что в Крыму больше нет другого Вацуры Кирилла Андреевича, проживающего в Судаке на улице Истрашкина. А коль так, значит, счет открыт на мое имя.

— Железная логика… Секундочку, я посмотрю свои бумаги… Так, Вацура… Ого! Да у вас приличная сумма.

— О чем и речь.

Гурули сдержанно рассмеялся.

— Значит, вы хотите получить свои деньги назад?

— Совершенно верно.

— К сожалению, вы не одиноки в своем желании. Десятки тысяч вкладчиков хотят того же.

— Выходит, вы мне отказываете?

— Ну погодите, не горячитесь. Надо подумать, где взять такую сумму для самого храброго нашего вкладчика. Вы же, должно быть, знаете, что Милосердова утащила все наличные деньги с собой на тот свет? Там, понимаете ли, тоже жить надо.

— Как раз именно в этом я сильно сомневаюсь.

— В чем — в этом?

Мне показалось, что я ответил достаточно ясно и не было необходимости что-либо уточнять.

— В том, что она утащила деньги с собой.

— Ну да, конечно, — снова усмехнулся Гурули. — Вы, должно быть, материалист. Отрицание загробной жизни и тому подобное.

— Вам не кажется, что наш разговор становится бессмысленным?

— Мне так не кажется. А вы, простите, торопитесь?.. Ах да! Вы ведь по междугородному звоните. Денежки бегут быстрее, чем слова… Еще минутку, даю слово, что не стану слишком разорять вас. Дайте мне два дня, чтобы определиться с вашим вкладом. — Он произнес слово «вашим» откровенно насмешливым тоном. — А потом мы с вами встретимся и, полагаю, решим все вопросы.

— Где мы встретимся?

— Скажем, в восемь часов вечера на взлете за поселком Морское. Там, знаете, когда-то памятник большевистскому десанту стоял, но после усердия вандалов остались лишь ноги матросов. Вот прямо рядом с этими ногами я и буду вас ждать. Как вы будете одеты?

— В серый костюм.

— Хорошо. А я, возможно, подъеду на авто. Вот только еще не решил, на какой именно марке… И последнее, что я хочу вам сказать: если вы на самом деле хотите получить, так сказать, свои деньги, то приходите один, без свидетелей. Мне очень бы не хотелось, чтобы еще кто-либо из наших клиентов, подражая вам, стал брать меня за горло.

И он первым оборвал связь.

Кто утверждает, что самой недоступной тайной для каждого человека является день и час его смерти, тот глубоко заблуждается. После телефонного разговора с господином Гурули я уже мог сказать совершенно определенно: если ничего не менять и отдать себя во власть судьбы, я погибну послезавтра, в восемь часов вечера, у ног морских десантников. Скорее всего меня пристрелят из окна автомобиля, а труп сбросят с обрыва в море.

Леша ждал меня в сквере у памятника бронзового Ленина. Он был готов ехать со мной к коммерческому директору, но, увидев мою кислую физиономию, понял, что наша поездка отменяется.

— Что? — спросил он, складывая на груди руки.

— Меня, кажется, приговорили к смертной казни, — ответил я и вкратце рассказал Леше о разговоре с Гурули.