Я - грозный любовник. История Сида и Алисы - Эрмес Леал

– Убей гада, – сказал Мальро, которому тоже не нравилась моя нерешительность.

– Нет, погоди. Сперва пусть скажет, для чего он так со мной поступил. Говори, сука, кто тебя послал? Никто за здорово живешь насиловать парня не станет – кругом баб как собак нерезаных. Говори, кто тебя послал, а то убью.

– Да я тебя впервые вижу! Отпусти меня, – сказал этот кретин.

– Вы его похитили, отвезли в заброшенный дом и надругались над ним. Вспомнил? – начал допрос Масиел.

– Ну, давай, гад, говори, кто тебя послал? – не унимался я.

– Китаец, – прохрипел несчастный.

– Что еще за Китаец? – спросил Масиел.

– Китаец мне заплатил, чтобы я тебя отделал, – признался преступник, глядя мне в глаза.

– Это Алисин отец. Китаец – это его кликуха. Он же мафиози. У него сообщники вроде этого, – вмешался Мальро.

Пока он говорил, я снова навел оружие на мерзавца и готов был спустить курок.

– Китаец велел мне сделать то, что сделали с его дочкой. Насильник достоин смерти, он же дочь его изнасиловал, и Китаец мне сказал, что пусть моя совесть будет спокойна. Я не виноват, раскаиваться не в чем. Он мне помогает. Я скоро подохну. Лишь бы больно не было. Мне очень больно. Убейте меня, если хотите. Жизнь мне не дорога.

– Сколько заплатил тебе Китаец? – задал вопрос Масиел, поглядывая на дверь и окна, дабы убедиться, что за нами не следят.

– Он целую гору наркоты мне дал. Больше-то мне ничего не надо, все равно подохну скоро. Только бы не мучиться, – проговорил подонок. Он и вправду одной ногой стоял в могиле.

– Сейчас я убью тебя, несчастный.

– Кончай с ним скорее! Стреляй! Не тяни резину, – сказал Масиел.

– Можешь и не стрелять, раз не хочешь. Я и так насилу живой. Не видишь, что ли? – тоскливо произнес обреченный. Ему даже говорить было тяжело.

– Он же заразный! У него СПИД! Наверняка он тебя заразил! Мать твою за ногу! – заорал Масиел, совершенно обезумев, как будто заразили его, а не меня. Тут только до меня дошло, что я обречен, осужден на медленную и мучительную смерть, и что больше мне не спать ни с одной бабой.

Я спустил курок. Раз, другой, третий.

Прогремели выстрелы. Извращенец растянулся в луже крови.

Мы переглянулись и пустились наутек, словно мертвец собирался за нами в погоню.

На улице меня ласково обнял туман, защищая от скотов вроде Алисиного отца.

Да, наверняка я заразился. Стал ВИЧ-инфицированным.

Мне хана! Осталось только найти Алису и бежать с ней на край света. Ничего не поделаешь. Вот беда! А может, найдется выход? Может, научатся лечить этот гребаный СПИД и я смогу остаться с Алисой навсегда?

Нас мутило от запаха крови. Кого бы ты ни убил – петуха, свинью, человека – сразу начинаются рвотные позывы. Меня вырвало.

Выстрелы всколыхнули землю и пронеслись над городом, точно пылевая буря. Нас преследовало гробовое безмолвие до тех пор, пока мы не вернули машину. Масиел попрощался и сказал, что ему нужно идти по каким-то делам. Он велел нам сохранять хладнокровие и держать язык за зубами.

Где уж там!

Я ушел вместе с Мальро, думая только об Алисе. Кроме нее, ничто меня не интересовало в жизни. Хотя какая это жизнь!

29

Знаете, почему ночь так приятна? Потому что более эгоистична. Наверно, у меня недостает времени искать иных отличий, так же как выискивать разницу между моим отцом, которого я ненавижу, и отцом Алисы, который ненавидит меня. Ночью мне почему-то не кажется, что я должен умереть. Мальро пошел домой и сказал, чтобы я тоже отправлялся к себе, но вместо этого я пошел в больницу к Алисе.

Не спеша, я иду туда, где мне могут оказать помощь. Потом пущу все на самотек, подобно тому, как электрический ток сам по себе течет из генератора по проводам и, попадая в источник света, разоблачает преступников и убийц в их собственном доме. Я никогда не размышлял о жизни. Что о ней раздумывать – пускай все идет своим чередом! Чему быть, того не миновать. Все происходит помимо моего хотения. Никуда от этого не деться.

Дураки живут подолгу. А бессмертных никогда по-настоящему и не было.

Я буду жить, покуда предаюсь порокам. Человек живет, пока грешит. Моя природа, если можно так выразиться, – из дерева и камня, как на запущенном кладбище в деревне, где живет Боб Марли. Все на этом свете подобно мне – преходящее, преисполненное противоречий, движущееся неизвестно куда. Больница тоже может оказаться скопищем людских отморозков. Если там есть родильное отделение, то оно подобно небу. Все может оказаться не тем, что есть. Кроме меня.

Я таков, каков есть.

Остановившись напротив больницы, я задумался, зачем сюда пришел и помню ли еще об Алисе. Хотелось совершить какой-нибудь благородный поступок, пока не угасну и не умру, если вовремя не найдут лекарства от СПИДа. Мне нужна была уверенность, что Алиса выздоравливает, что я смогу ей помочь, если у нее состояние тяжелее, чем мне бы хотелось. Она должна выжить. Слухи о ее смерти распускались для того, чтобы испугать и обвинить меня. Теперь мы в одинаковом положении... и, наверное, недалек тот час, когда мы оба уйдем навсегда.

А для этого нужно, чтобы наша любовь стала вечной и чтобы мы не расставались никогда, чему так противился Алисин отец, и всегда помогали друг другу. Но перед смертью меня снова могут упечь в тюрьму. Нужно, чтобы оставалась хоть какая-нибудь надежда. Надо, чтобы Алиса меня ждала. Хочу, чтобы нас связали теснейшие узы, чтобы наши тела сплелись в единое целое, и ничто на свете не смогло бы нас разлучить. И если уж суждено мне умереть, то умру я счастливым, если она будет мне улыбаться, говорить красивые слова и поможет стать таким, каким мне всегда хотелось быть. Даже если у меня нет будущего.

Надо что-то делать.

Охранники, сидящие у входа в больницу, походили на рогатых стражей, не пускающих грешников на небеса. Настоящие демоны, преграждающие вход порочным душам в мир больных. Нужно пройти мимо них, чтобы найти Алису в том же коридоре, где побывал я. Надо рискнуть.

А если ее здесь нет? Если это все козни ее родителей?

Вряд ли. Наверно, все-таки она здесь.

Я знаю, что она встретит меня с улыбкой. Здесь или где бы то ни было. Поищу ее сначала в больнице, потом у нее дома и, наконец, у друзей.

Целую ночь готов ее искать.

Сейчас войду.

Бдительный страж даже не взглянул на меня. Я подошел вплотную к окошечку. Регистраторша говорила, тоже не глядя на меня, точно я был бесплотный дух, невидимый глазу. Никто из сидящих в холле не обратил на меня ни малейшего внимания. Облокотившись на стойку, я начал:

– Девушка, мне надо к врачу.

– А что тебя беспокоит?

– Голова болит. Очень болит. И общая слабость. Мне совсем плохо. И аппетита нет. Мне стало плохо, вот я и решил зайти к врачу по дороге домой. Боюсь, не стало бы еще хуже.

– Посиди немного. Я тебя вызову.

Она снова уткнулась в бумаги и забыла обо мне. Я остался стоять, обводя взглядом коридор.

Я спокойно прошел в дверь с надписью «Посторонним вход запрещен». Прошел мимо врачей и медсестер. Они тоже не обратили на меня внимания или не заметили меня, как будто я и вправду бесплотный дух. Лишь глаза выдавали мои намерения, да и руки говорили, что я убил кретина. Я зашел в туалет, причесался, умылся, улыбнулся собственному отражению в зеркале. Хотелось прилично выглядеть перед Алисой. Все будет хорошо. Не терпится ее увидеть. Не так тоскливо будет.

Поднявшись по лестнице, я пошел по коридору. По пути заглядывал в палаты через открытые двери. Везде лежал народ. Все спали. Кое-где оставался включенным телевизор. В конце коридора была закрытая дверь. Это была палата для тяжелобольных.

Я медленно отворил дверь. Увидев меня, санитар спросил, что я здесь делаю. Я промолчал и поманил его пальцем, дав ему понять, что разговаривать надо тихо.

Ничего не понимая, санитар обернулся, вытянул шею и приготовился меня выслушать. Уклониться от удара ему не удалось. Я ударил его по голове рукояткой револьвера – бил насмерть. Он повалился на пол, и я нанес ему еще три удара. Рука у меня залилась кровью.

Синий свет освещал белые простыни, покрывавшие койки, разделенные между собою желтыми пластиковыми занавесками. Из стен торчали провода, питавшие аппараты, которые, в свою очередь, питали искусственной жизнью больных, а те лежали как мертвые и лишь порой чуть слышно постанывали. На одной из коек, озаренной лунным светом из выходившего на улицу окна, лежала девушка с открытыми глазами. Это была Алиса.

Я подошел и прикоснулся к ее лицу. Свои окровавленные руки я вытер о покрывало. Еще раз проводя рукой по ее лицу, я тихонечко, чтобы не разбудить остальных, прошептал ее имя. Мне хотелось обнять ее всю, но мешали провода и трубочки, введенные ей в нос.

Я притронулся к ее руке, к груди, к губам. Хотелось разбудить Алису и сказать, что я люблю ее. А еще хотелось попросить, чтобы она писала мне, когда я снова сяду с тюрьму, или чтобы она бежала со мной на край света. Или чтобы каждый год, в день моего рождения, посещала мою могилу. Больше ни о чем просить бы не стал. Но она не слышала меня, так что не стоило и говорить – оставалось только проститься, раз уж никуда она со мной не пойдет.