Тени Королевской впадины - Владимир Михановский

Шофер глянул на него: давно уже лицо начальника не выглядело таким хмурым.

«Вмешивается не в свои дела, как будто так и надо, — продолжал размышлять Андрей Федорович. — Загоняет в лагеря возвращающихся разведчиков, и никакие прошлые заслуги не принимаются в расчет. Но так или иначе, нужно действовать. Что-то придумать, чтобы спасать Талызина… Ничего, авось бог не выдаст, свинья не съест».

Андрей Федорович опустил боковое стекло кабины и подставил руку под мелко сеющийся дождь.

На мгновение мелькнула сумасшедшая мысль: а что, если пробиться на прием к Сталину и объяснить ему ситуацию? Может, и впрямь он многого не знает?! Но нет, едва ли такое возможно… Нужно трезво все взвесить и самому попытаться спасти Талызина. Припомнилась фраза Берии: «Человек, побывавший в руках у немцев, является потенциальным шпионом и диверсантом. Это аксиома».

Машина мчалась, разбрызгивая маслянисто поблескивающие лужи. Шофер лихо осадил ее у знакомого старинного особняка, освещенного двумя фонарями.

Экзаменационную сессию Талызин сдал удачно — по крайней мере, без «хвостов», хотя по геофизике он и висел на волоске.

Их группа решила отметить окончание сессии и начало зимних каникул. Собрались в кафе, наискосок от института. Было шумно, весело, пельмени исходили паром, пиво лилось рекой. Ну, если не рекой, то, по крайней мере, ручьем…

Компания поначалу чинно разместилась за разными столиками, затем было решено объединиться, сдвинув столы. Талызин, не успевший сесть, в некоторой растерянности огляделся: все места близ него оказались заняты.

— Сюда, Иван! — услышал он сквозь шум и гам. Талызин повернул голову: ему призывно махала рукой Ляля, сокурсница, с некоторых пор кидавшая на Ивана неравнодушные взгляды.

— Есть плацкартное место! — перехватив его взгляд, Ляля похлопала по стоящему рядом стулу.

— Что, детинушка, невесел? — спросила Ляля, лукаво улыбаясь.

— Что головушку повесил? — подхватила ее смешливая соседка и прыснула.

Незаметно за столом разговор перешел на серьезную тему: по какому пути пойдет страна, которая совсем недавно победила в страшнейшей из войн. Подавляющее большинство сходилось на том, что самое трудное позади, и светлое будущее не за горами.

— …Так давайте выпьем за великого Сталина — вдохновителя и организатора всех наших побед! — с энтузиазмом провозгласил тост комсорг курса, рыжий долговязый парень, к которому Талызин с первого дня занятий почувствовал безотчетную антипатию, хотя тот вроде всегда произносил верные слова. Впрочем, антипатия, кажется, была взаимной.

Все шумно поднялись с мест, чокнулись пенящимися кружками.

Наблюдательный Иван успел заметить, как сидящий напротив него Володя-Молчун, вечно хмурый молодой человек примерно одного с Талызиным возраста, поставил на стол свою кружку, только поднеся ее ко рту, но не пригубив.

Иван знал, что родители Володи были репрессированы в 1937 году. Отец, ведущий инженер одного из оборонных заводов, обвинялся в том, что хотел организовать покушение на Сталина. А спустя четыре дня забрали и мать. Когда началась война, отца Володи выпустили, и он налаживал производство взрывчатой смеси для борьбы с фашистскими танками. Потом отец Владимира добился, чтобы его, несмотря на больное сердце, приняли в ополчение, и уже глубокой осенью сорок первого погиб под Москвой.

Мать из лагерей так и не вернулась.

Каким-то образом сын получил от нее несколько писем с далекой, почти мифической Колымы, о чем он под большим секретом рассказал Талызину, когда они поближе познакомились. Посвящать в детали Ивана он не стал, однако и услышанное ошеломило Талызина настолько, что он не знал: верить или не верить?.. «Я твердо знаю одно, — шептал ему Володя, горячечно блестя глазами, — мой отец не мог быть врагом народа. И мать тоже».

Теперь он сидел перед полной кружкой, не поднимая головы. Остальные уже шумно закусывали, перебрасываясь короткими репликами.

— А тебе что, Молчун, особое приглашение нужно? — раздался голос комсорга, и разговоры за столом притихли.

Володя, малость помедлив, протянул руку к своей кружке и, неловко задев за край, опрокинул. Пиво пролилось на стол, образовав лужу.

— Ну, и как прикажешь расценивать твой поступок? — спросил комсорг. В голосе его прозвучали зловещие нотки.

— Понимай как хочешь…

— Давно я, Молчун, собирался заняться тобой, — повысил голос комсорг, — да все времени не было. Ты тянешь назад весь курс, и твое политическое лицо…

— Угомонись, Шустов, — перебил комсорга Талызин. — Видишь, у парня руки трясутся.

— Пива давно не пил! — дурашливо добавил кто-то в напряженной тишине, пытаясь разрядить атмосферу.

— Не перебивать! — поднял руку Шустов. — Да и ты, Талызин, темная лошадка, — перевел он взгляд на Ивана. — Видали мы, знаешь, таких героев, которые вместо армии в кустах отсиживаются.

Иван поднялся. Темная волна ярости затопила его.

— Это кто же в кустах отсиживался? — спросил он, сжав кулаки так, что суставы побелели, и тихо, звенящим голосом добавил: — Я тебя пришлепну, негодяй, как муху, если ты не возьмешь свои слова обратно.

Ляля испуганно дернула его за рукав пиджака и прошептала еле слышно:

— Ваня, садись! Да садись же. С ума, что ли, сошел?

— Между прочим, зря, Талызин, в бутылку лезешь, — произнес примирительно Шустов, спесь которого заметно поубавилась. — Я отталкиваюсь от твоего личного дела, а в нем довольно странные пробелы. Не собирался об этом говорить всем, да сам вот заставил.

— Рот как? Мое личное дело?

— Да.

— А кто тебе, интересно, дал право совать нос в чужие личные дела? — спросил Талызин спокойным голосом, не предвещавшим ничего хорошего. — Я в этом разберусь, обещаю тебе.

Шустов пробормотал что-то невразумительное.

— Да будет вам, ребята, — взяла на себя мирную инициативу Ляля. — Дело-то выеденного яйца не стоит. Выпьем пива и забудем ссоры-раздоры…

Кто-то, взяв солонку, тщательно тряс ее над пивной лужицей, которая успела впитаться в несвежую скатерть.

Соседка Ляли наклонила наполовину опорожненную бутылку над кружкой Володи.

— Спасибо, подруга, что-то не хочется, жажда пропала, — покачал Молчун головой и отодвинул ее руку.

Постепенно шум за столом возобновился, снова зазвучали молодые голоса.

Угрюмый Талызин, играя желваками, тяжело опустился на стул. Он слишком хорошо понимал, что таится за обмолвкой Шустова о его личном деле, которое должно храниться в сейфе, за семью печатями. Значит, этот рыжий деятель имеет доступ и к другим бумагам, которые лежат в отделе кадров. Ясно, что такая возможность предоставляется только людям известного сорта…

Иван побарабанил пальцами по столу. Боже, до чего все это мерзко! До этого момента Талызин только предполагал, что на курсе имеется законспирированный стукач. И теперь вот самолично имел сомнительное удовольствие в этом убедиться.

Есть не хотелось. Он слушал жужжание голосов, рассеянно ковыряя вилкой в тарелке.

Вспомнилась его последняя «одиссея», лагерь для военнопленных, француз, Гамбург и полный приключений путь домой через нейтральные страны.

— Что с тобой, Ванюшка? — спросила с улыбкой Ляля и ласково погладила его по плечу. — Не грусти.

— Наоборот, я сегодня весел, как никогда, — мрачно возразил Талызин, наливая в стакан пива.

Ляля придвинула ему винегрет.

— Отощал ты после сессии, — заметила она.

— Потому что на скудных харчах, — не преминула вставить ее соседка.

— Столовка наша — кошмар, — покачала головой Ляля. — Однажды я там пообедала…

— Нормальная столовая, — возразил Талызин, налегая на винегрет.

— А знаешь, Иван, приходи к нам обедать после занятий! — тряхнула косой Ляля. — Я так готовлю — пальчики оближешь!

— Спасибо, — поблагодарил Талызин.

Соседка, наклонившись к Ляле, что-то шепнула ей на ухо. Иван в общем веселом гаме разобрал лишь два слова: «напрасные хлопоты».

Разошлись в десятом часу вечера.

Выйдя на морозную вечернюю улицу, Талызин вытащил кошелек и пересчитал деньги, оставшиеся после складчины. Затем взмахнул рукой, и проезжавшее мимо такси остановилось. Улыбнувшись тому, что загаданное сбылось, сел рядом с водителем.

Решение пришло внезапно. Талызин почувствовал, что ему совершенно необходимо увидеть Веронику Николаевну, хотя бы издали.

«Пройду мимо ее дома, может, хоть в окошке увижу», — подумал он и в этот момент вспомнил, что даже адреса ее не знает.

— Куда едем? — спросил таксист, так и не дождавшийся, пока пассажир соберется с мыслями.

— По маршруту троллейбуса, — произнес Талызин и назвал номер маршрута.

— По маршруту так по маршруту, — согласился водитель, трогая машину. За свою долгую беспокойную работу он привык к разного рода клиентам и потому ограничился вопросом: — До какой остановки?