Секрет лабиринта Гаусса - Вячеслав Имшенецкий

— Шурка, откуда ты знаешь?

— Раньше моя бабка всех покойников на Байкале обряжала. А дед мой умеет всякую хворь выгонять из человека.

Вислоухий зашевелил губами и, застонал.

— Где болит у тебя? — спросила Таня.

Левой рукой он показал на поясницу.

Подошли Шурка, Петька и Тимка.

— Сейчас посмотрим.

Петька отвел Таню в сторону и прошептал:

— Заберись на бугор и следи, чтоб к нам никто не подкрался.

Таня ушла, и ребята занялись Вислоухим. Сняли куртку, подняли толстую рубаху. Позвоночник был целый, но вдоль него шли неприятные шишки. Они были твердые, словно камни. Шурка, нисколько не боясь, пощупал каждую из них. И забывшись, голосом своей бабки сказал:

— Лечение тебе, милок, обойдется в копеечку, дело тута сурьезное.

— В шишках гной? — спросил Петька.

— Ничего там нету. От простуды такое, нужно поясницу топтать.

— Как топтать?

— Обноковенно, ногами. А потом распарку прикладывать.

Таня лежала, спрятавшись в траве, и наблюдала за степью, но разговор мальчишек слышала. Не поворачивая головы, сказала:

— Шурка, а если у него не простуда, а почки,

— Что у такого кабана может быть! Какие — такие почки?

Тимка о таком лечении тоже знал, потому что молча стал помогать Шурке. Вислоухого положили на живот, к рукам привязали веревки. Шурка сбросил обувь и голыми пятками стал отплясывать на широкой спине Вислоухого немыслимую чечетку. Тот застонал, задергался. Петька с Тимкой натянули веревки. Как деревянные колотушки, стучали пятки по болезненным шишкам. Вислоухий от боли стонать уже не мог, он мычал. Но Шурка вошел в азарт и, выбивая чечетку, кажется, ничего не слышал. Дергались веревки. Стучали пятки. Пыхтел Шурка. Наконец, Вислоухий завопил, и сразу ослабли веревки, Шурка спрыгнул. Посмотрел на закрытые глаза, на отвисшие губы и спокойно сказал:

— Ничего, очухается, будет как новый.

Вислоухого накрыли телогрейкой, своими куртками, оставили возле него Петьку и пошли искать воду.

Петька, оставшись один, сбегал к высоким кустам, срезал пучок ровных веток и стал готовить стрелы. Он строгал и поглядывал в степь, в ту сторону, где осталось Жаргино.

«Почему Костоедов решил с нами расправиться?» — думал Петька. — «Ведь поверил. Карту дал. Снаряжение стал готовить. И вдруг такое. Что он мог заметить?»

И тут Петька вспомнил, что в сарае, когда они лежали на нарах, Шурка говорил о Костоедове. Петька заерзал на месте и стал ругать себя. Как он, Петька, не догадался тогда, что старик может их подслушать. Петька вспомнил, как Костоедов молился на огонь, как на груди у него раскачивался тяжелый золотой крест.

Послышались голоса. Петька оглянулся. Шурка с Таней, осторожно взявшись за железную дужку, несли котелок. Тимка шел сзади. По его глазам было видно, что он раздобыл пищу.

Между курганами им попалось болотце, заросшее камышом. В лужах с рыжей водой Тимка обнаружил малявок. Маленьких, с палец длиной, рыбок. Сумели наловить их почти полный котелок. Воду из котелка отпил Петька. Вислоухий пришел в сознание. Дали попить ему. Поила его Таня. Одна рыбка резко вильнула хвостиком, вылетела из котелка и попала прямо в рот Вислоухому. Он ее тут же проглотил.

— Лежи, дядя, выздоравливай, — сказал Петька, — а вечером пойдем, когда не жарко будет.

Развели небольшой костерчик. И стали варить рыбу. Тимка достал из мешка горсть корешков, бросил в котелок и тщательно размешал.

Таня отвела Петьку в сторону, спросила:

— Почему ты решил идти вечером, а не сейчас? Вислоухий уже двумя ногами запросто шевелит, я сама видела.

— Днем может увидеть Костоедов. Пожарище начнет разгребать, ничего не заметит и бросится в погоню.

— У него же нога больная.

— Он, гад белогвардейский, и на больной ноге побежит, и стрелять будет издали. И этот, — Петька кивнул в сторону Вислоухого, — увидит Костоедова, сразу же нападет на нас.

— Ты не веришь ему, Петька?

— Не верю. Простачком прикидывается, делает вид, что во всем сознается, и разговаривает специально, как ребенок — не бросайте меня, рабом буду… Так я ему и поверил, предателю.

— Идите шамать, — позвал Тимка.

Рыбная каша с кореньями попахивала болотом, но была хороша. Наелись быстро. В котелке осталось больше половины. Вислоухого будить не стали. Котелок спрятали между камней, сверху прикрыли ветками. Шурке дали нож, стрелы, лук и приказали сторожить.

— И не спускать глаз со степи и с этого, — Петька кивнул на Вислоухого.

— А меня кто сменит?

— Я сменю.

— Как солнце в затылок засветит, без церемониев растолкаю тебя.

— Ладно, Шурка.

Таня, Тимка и Петька легли в теплую канавку и под трели, льющиеся с неба, крепко заснули. Щурка повесил на себя лук, взял стрелу, пощупал пальцем, крепко ли Петька приделал наконечник, и забрался на гребень вала. Притаившись в траве, стал сосредоточенно, как дозорный, всматриваться в холмистую даль.

Солнце задевало горизонт, когда Петька, словно от боли, дернулся и проснулся. Спал Тимка, спала, сжавшись в комочек, Таня. Спал часовой — Шурка Подметкин! В кулаке он сжал длинную стрелу с каменным наконечником. Петька посмотрел вниз, телогрейка лежала на месте. Вислоухий исчез.

ВОСТОЧНАЯ ГРАНИЦА. КРУПИНЦЕВУ.

В вашем секторе с 10 до 13 московского времени, на высоте 800 метров, в сторону квадрата В-39-И пойдет немецкий самолет «Юнкерс» с овальными контурами крыла, типа моноплан. Двухмоторный, камуфлированный под цвет скалистых гор и тайги. Пропустите. Дублирую: пропустите.

Петька вскочил на ноги и увидел Вислоухого. Он сидел у костра и с наслаждением ел рыбную кашу. Посмотрел на Петьку: уж простите, я тут без вас хозяйничаю.

— Ешь, дядя. Тебе оставили.

Петька с ненавистью посмотрел на спящего Шурку. Рядом с ним лежал лук, нож, оструганная палочка и стружки. Петька незаметно ощупал у себя пояс — карта была на месте.

— Дядя, ты идти сможешь?

— Полегоньку смогу. Я тут ходил, вон до той ямки и обратно. Слава богу, кажется, проходит, радикулит меня скрутил. Он простуды боится. А я, как бездомный пес, уж сколько времени мытарюсь, — Вислоухий сделал страдальческую мину и попытался всхлипнуть.

Петька заметил, что диверсант притворяется, но сдержал гнев и спокойно спросил:

— Дядя, а ты дорогу до лабиринта знаешь, хотя бы примерно?

— Не знаю, — он опять заговорил плаксивым голосом. — Нехай он пропадет, этот лабиринт. Мне бы добраться до жилья. А там пусть меня судят. Я плохого для СССР ничего не делал. Живым оставят или нет — все равно, я фашистские тайны знаю, все расскажу чекистам. — Вислоухий тяжело вздохнул: — Меня только не бросайте, я буду помогать вам.

«Придуривайся, притворяйся, — подумал Петька, — дай только до лабиринта дойти, там я тебе покажу, как ребеночка из себя корчить, добреньким приставляться, предательская душонка».

Петькин отряд тронулся в путь, когда степь стала розовой от заката. Вислоухий охал, но шагал довольно бодро. Постукивал березовой тростью по камням. Трость была тяжелой и толстой и походила на дубину разбойника. Последним шел Шурка. Он чувствовал себя виноватым, поминутно перекладывал капкан с одного плеча на другое и ворчал про себя на Тимку:

— Ничего же страшного не случилось, а он руками замахиваться. Расстрелять, говорит, за это мало. А забыл, как вчера все упрашивали Шурку: назовись командиром, пароль скажи. Ведь не струсил я…

Вислоухий делал шаги все короче и короче, тер поясницу. Но остановиться и отдохнуть не просил. В темноте, зацепившись за камень, он тяжело рухнул. Застонал. Но встал сам. И припадая на трость, шел рядом с Шуркой.

— Петька, может, отдохнем немножко, — попросила Таня.

Но Петька, непонятно на кого все еще сердитый, взял у Тани котелок и, ни слова не говоря, двинулся вперед. Он боялся погони.

Степь спала. За тучами спрятались звезды. Шагать стало опасно, можно было угодить в щель или в яму. Петька остановился.

— Будем отдыхать.

Из темноты доносилось журчание воды. На ощупь вчетвером спустились к реке. Тимка опустил руку:

— Теплая, но, видать, глубина.

Напились, зачерпнули в котелок для Вислоухого. Он поблагодарил. По-видимому, он смотрел на небо, потому что сказал:

— Тучи. Звезд не видно. Надо ждать луны. Вы ложитесь, а я посижу, покараулю.

— Ты, дядя, тоже ложись, здесь к нам подкрасться никто не сумеет: в воду зверь не полезет, а спереди капкан настороженный поставим, — сказал Тимка.

— Капкан у вас, ребята, мировой, в карьере я в него чуть не попался, едва заметил. Такой голову откусит в один момент.

— Подарили мне его, — из темноты сказал Шурка.

Зарядили капкан, отнесли в сторону и, нащупав ямку, поставили. Вернулись и легли на телогрейку, прижались друг к другу и накрылись Таниной курочкой. Вислоухий тоже лег, потому что под ним заскрипели камни, стукнула трость и послышалось ровное сиплое дыхание.