Oh, Boy! - Мари-Од Мюрай

Барт вскочил и начал трясти ее как грушу.

— Что ты делаешь, ужас какой! — закричала Жозиана.

Ошеломленная Доротея собиралась вмешаться, но всхлипывания Морганы уже стихали. Барт, довольный собой, оглянулся на старшую сестру:

— Видишь, ее надо встряхивать.

— Зашибись! — громогласно восхитилась младшая представительница семейства Морлеван.

Десять дней спустя Барт провожал брата на первый экзамен. По философии. Письменная работа на четыре часа. Симеон, бледный, наголо обритый, дышал часто и неровно.

— Справишься? — спросил Барт, нервничая, как самая полоумная мамаша.

Симеон улыбнулся. Если усталость или волнение не вызовут обморока, он справится. Через четыре часа Барт встречал его у выхода.

— Ну?

— «Можно ли причислить к правам человека право отличаться от других?»

Это была тема, которую он выбрал.

— Имеют ли педики право жить, или им надо нацепить розовый треугольник?[8] — развил тему Барт, приплясывая перед ним посреди тротуара.

Заметив, что брат привлекает всеобщее внимание, Симеон дал ему тычка.

— Ну-ка прекрати, а то я пожалею, что ответил «да».

В этот вечер Симеон засыпал уже за ужином. Он так устал, что все следующие экзамены сдавал как в каком-то тумане, так что не мог даже вспомнить потом, что у него спрашивали и доволен ли он своими ответами.

— А теперь другие экзамены, — сказал Симеон в следующую пятницу.

Его ждала знакомая дорога в клинику. Там профессор Мойвуазен встретил братьев неприятной новостью:

— Я не могу назначать сейчас химиотерапию — очень низкий гемоглобин. Надо сначала справиться с анемией, Симеон. Сделаем тебе переливание крови, а потом недели две отдыхай у… Барта.

Профессор улыбнулся, употребив это уменьшительное имя. Бартельми воспринял известие спокойно. Но когда они остались одни в 117-й палате, Симеон дал собственное толкование словам Мойвуазена:

— Анемия — это тебе ничего не напоминает? Именно так твой д-р Шалон назвал тогда мою лейкемию. У меня рецидив, вот что.

Барт питал глубочайшее уважение к умственным способностям младшего брата. Да и не знал ничего, что могло бы опровергнуть его подозрения.

После переливания крови Симеон вернулся домой, где изрядно отравлял жизнь старшему брату. Во всем он видел тревожные симптомы — заболит ли живот, заколет ли в боку, синяк ли появится. Он сердился, что Барт не замечает явных признаков рецидива. И не меньше сердился, что тот не разубеждает его в значении этих симптомов. Ко дню, на который назначен был анализ крови, братья так друг друга довели, что уже не разговаривали. А через два дня позвонил Никола.

— Барт? Все хорошо. Скажи брату, что можно лечиться дальше.

Барта звонок обрадовал вдвойне: никакого рецидива не оказалось, да еще Никола обратился к нему на «ты».

В клинике Жоффре предупредил Бартельми, что Симеона будут держать на морфине, чтобы «ударить по нему уроганным огнем» перед предстоящими каникулами.

— Ты не психуй, как в тот раз. Твой брат будет спать, но это не значит, что он вот-вот загнется.

Барт пожал плечами. Он уже начинал привыкать к этому особому миру, к его языку и ритму. Закалился. Когда Симеона снова стало рвать, поддерживал его над судном Барт. Рутина, что поделаешь, рутина.

Результаты экзаменов на степень бакалавра были обнародованы, когда Симеон еще находился в больнице. Бартельми, у которого коленки дрожали, решил вырядиться как лорд. Победа или поражение — все равно надо будет держать марку. Директор сказал ему, что списки вывесят перед главным входом лицея. А в одиннадцать часов в холле г-н Филипп будет поздравлять и приносить соболезнования ученикам и их родителям.

Когда Барт подошел к лицею, на улице перед входом уже собралась целая толпа. Он еще издали разглядел директора и преподавателя философии и, не подходя, кивнул обоим. За своей спиной он услышал:

— Это Барт. Брат Симеона.

Шепотки сопровождали его до самого крыльца. Весь выпускной класс был здесь. По улыбкам ребят Барт понял, что Симеон получил степень бакалавра. Люди, теснившиеся перед списками, расступились, выстроившись как в почетном карауле. Черным по белому было написано:

Морлеван Симеон — степень бакалавра с отличием.

— Oh, boy, — выдохнул Барт.

Какой-то миг он стоял как оглушенный. Потом обернулся, выбросил вверх кулак и заорал:

— Йес! Он сделал это!

Ответом был залп аплодисментов и смех. Г-н Филипп, сияя, подошел к Барту:

— Поразительно, правда?

И без лишних церемоний расцеловал юношу. Барт отошел, лопаясь от гордости, и на углу улицы, обернувшись ко всем, кто смотрел ему вслед, выбросил вверх оба кулака. Вся улица радостно грохнула.

В клинике Барт отфутболил к стенке дверь 117-й палаты и заорал:

— Есть бог на небесах, подаюсь в мормоны!

Симеон подскочил и ошарашенно уставился на брата. Он не знал даже, день сейчас или ночь. Барт присел на корточки у кровати.

— Победа, цыпленок. Степень с отличием. Прямо в яблочко. Ты понял?

Симеон поморгал, просыпаясь, потом улыбнулся.

— Одаренный, — пробормотал он в виде объяснения.

И снова уснул. Поздравления достались Барту. Все отделение перебывало в палате, чтобы порадоваться и посмеяться вместе с ним. Жоффре и Мойвуазен, услышав новость, взбежали друг за другом по лестнице, ведущей к 117-й палате. Барт ухватил Жоффре за воротник халата.

— Можешь не говорить, сам знаю, что я тебя достал, — поддразнил он его и расцеловал в обе щеки.

Мойвуазен наблюдал это, держа руки в карманах халата. Потом вынул одну и протянул Барту.

— Мы все очень рады, — сдержанно сказал он.

И ушел, чтобы уединиться у себя в кабинете. Радость переполняла его, даже слезы наворачивались на глаза. Это было глупо. Так ликовать… Но это ведь была и его победа. Победа над смертью. Возможно, у этой победы не было завтра. Но сегодня, сегодня… Позволив себе наконец расслабиться, Никола прикрыл глаза и вздохнул:

— Oh, boy…

Глава шестнадцатая,

в которой дом Морлеванов обретает крышу, а читатель должен признать, что жизнь — она такая

Перед офисом судьи по делам несовершеннолетних Барт притормозил и перебрал в уме наставления младшего брата: «Не строй из себя жертву, не приплетай к делу личную жизнь, не пори чушь ради красного словца, твердо стой на том, что мы с тобой решили».

— О’кей, — прошептал он, словно летчик после инструктажа.

Когда он вошел, Жозиана уже сидела в кабинете, без сомнения, вовсю перетягивая судью на свою сторону. Барт бросил на нее свирепый взгляд, но тут же поспешил загладить его самой очаровательной своей улыбкой с ямочками.

— Как жизнь, девочки? — спросил он почти галантно.

— Присаживайтесь, — пригласила Лоранс. — Нам предстоит многое решить.

Она посмотрела на Жозиану, потом на Бартельми. Переговоры обещали быть трудными.

— Наша сегодняшняя задача, — напомнила она, — назначить одного из вас опекуном Симеона Морлевана, пятнадцати лет, Морганы Морлеван, восьми лет, и Венеции Морлеван, шести лет.

— Шесть ей только вчера исполнилось, — встряла Жозиана. — Отпраздновали в кругу семьи.

Это был камешек в огород Барта. «В кругу семьи» означало в семье Морлеван — Танпье.

— В настоящее время, — продолжала судья, — Симеон живет у Бартельми и, насколько мне известно, у него все хорошо, так?

Вопрос был обращен к Барту, который ограничился утвердительным кивком.

— Моргана и Венеция сейчас у вас, и с ними тоже все в порядке?

Судья посмотрела на Жозиану.

— Все прекрасно, — заверила та.

Она несколько преувеличивала, чтобы не ударить в грязь лицом перед сводным братом. Венеция — та цвела, но Моргана по-прежнему оставалась отстраненной и замкнутой.

— Благодарю вас обоих за готовность взять на себя заботу об этих детях, — продолжила Лоранс, не забывшая, однако, с каким неприятием вначале пришлось столкнуться детям Морлеван.

— Теперь я хотела бы, чтобы каждый из вас высказал свои соображения относительно их дальнейшей судьбы.

Барт, вспомнив, что он мужчина, знаком предложил Жозиане говорить первой.

— Я прошу опеки над всеми троими, — сказала она, — с проживанием девочек у меня.

Барт заерзал на стуле. Лоранс сделала ему знак сидеть смирно.

— Я знаю, что Симеон очень сблизился с Бартом, — продолжала Жозиана, заставив себя улыбнуться брату. — Симеон уже почти взрослый, и если он хочет остаться с Бартом, я думаю, надо считаться с его выбором.

— Так и запишем, — сказала Лоранс, приятно удивленная таким миролюбием.

— Что же касается девочек… я совершенно не представляю, как Барт мог бы взять их к себе, принимая во внимание…

Барт уже готов был вскинуться: принимая во внимание что?