Ярослава и Грач - Алёна Дмитриевна

тоже зачем-то стоял секьюрити. Они прошли через нее, и настроение вообще резко улучшилось. Из-за чего она переживала? Яра никак не могла вспомнить. Все было хорошо. Даже не хорошо. Просто замечательно. Все вокруг было таким красивым и ярким. И музыка поселилась внутри, басы звучали словно из сердца, плыли по венам, а по коже оголенных рук заструились ручейки из нот. Яра узнала их, она два года отучилась в музыкальной школе, пока ей это окончательно не надоело, и она не заявила, что больше не переступит ее порог. Тогда-то и пошла в художественную.

Подождите… Ноты? Какие ноты?

Яра глубоко вдохнула, и резкий сладкий запах наполнил легкие, оставляя после себя приторную горечь на языке. А ноты и правда скользили по рукам, и все вокруг вдруг стало смазанным, закружилось, распалось на яркие кусочки, словно картинка в калейдоскопе…

И она узнала этот запах.

Дурман-трава. Давным-давно отец показывал ей ее большие белые цветы и рассказывал о том, какой эффект они вызывают. И взял с нее слово, что она никогда, ни при каких обстоятельствах…

Черт.

Яра попыталась затормозить, но Рита тащила ее вперед. Она дернула подругу на себя, но та лишь засмеялась.

— Рита! — позвала она. — Пойдем на улицу, подышим.

Но Рита безумно улыбнулась, и Яра поняла, что вытащить ее отсюда уже не сможет. Надо выбраться самой и связаться с отцом. Она вырвала руку из руки подруги. Та не обратила внимания, пошла дальше.

Яра огляделась, насколько это было возможно. Мир перед глазами все так же обращался цветными пятнами. Но вот взгляд остановился на чем-то. Что-то двигалось на диванчике. Несколько тел, слепленных друг с другом.

Яра выругалась. Грязно. Услышал бы Григорий, нахмурился бы и поджал губы. И обранил бы свое укоризненное «Яра…». Своего имени, сказанного им таким тоном, ей всегда хватало, чтобы все осознать и одновременно почувствовать себя и провинившейся, и наказанной. Вот и сейчас она почти услышала его и малость протрезвела. Повернулась в сторону выхода.

И сразу же поняла, что пройти вперед было легко, а вот вернуться обратно будет практически невозможно. Дверь, через которую они прошли, была плотно закрыта, и с этой стороны возле нее тоже стояла охрана…

— Вам помочь? — раздался голос над ухом. Чужая ладонь легла на талию. — Потанцуем?

Приятный мужской голос. Почему бы не расслабиться и не послушать его подольше? Только вот отчего он совсем не похож на бархатистый баритон с легкой хрипотцой, который она так любила?

Баритон. Гриша. Стоп.

— Нет, я не одна, — заплетающимся языком пробормотала Яра, сбрасывая с себя чужую руку.

Получилось вяло. Тело отказывалось подчиняться. Яра воззвала к силам, просто чтобы убедиться, что они при ней и она в безопасности, но те внезапно не ответили. Она прислушалась к себе и ощутила в венах их рваный, несвязный поток, будто что-то раздирало их в клочья, как ветер туман.

Ладно. Без паники.

Здесь все равно слишком много людей, и использовать силу значит рассекретить себя, то есть подставиться не только самой, но и подставить отца, и Гришу. Нет, нельзя.

— Ну и что, — снова произнес голос над ухом, — давай потанцуем.

«Танцуй», — шепнул дурман в голове.

Яра помотала головой. Нет.

— Я не одна, — выдохнула она.

— Конечно, теперь ты со мной, — ответили ей, и Яра обернулась и попыталась сфокусировать взгляд на лице говорившего.

Совсем молодой мужчина. Лет двадцать пять, может чуть больше. Правильные черты лица. Блондин, длинная косая челка свисает вниз.

Дальше вглядываться стало сложно. Яра попробовала проморгаться, но это не помогло. Все внутри требовало перестать сопротивляться, ни о чем не волноваться, позволить дурману подарить ей немного блаженного забытья… Разве она не заслужила чуть-чуть отдыха от своих переживаний?

— Отпусти, — из последних сил потребовала Яра.

— Зачем? — спросил мужчина. — Тебе понравится.

Яра попыталась дернуться, но он притянул ее к себе. Прижиматься к чужому телу было неприятно. Ей показалось, что даже сквозь аромат дурман-травы она уловила чужой запах, и от этого окончательно стало противно. И страшно. Чужие руки полезли под майку, Яра попыталась оттолкнуть его, но он держал крепко.

Мерзко, гадко… Не надо…

— Не надо, — выдохнула она, все еще веря, что это может помочь.

Гриша всегда останавливался, если она просила. Она могла сказать «нет» в любой момент и считала это чем-то самим собой разумеющимся. Но, видимо, это было не так.

— Вот же стойкая, — усмехнулся мужчина. — Ведьма, да? Ну ничего, так даже интереснее. И тебя возьмет.

«А ведь он не под кайфом», — поняла Яра.

Как так?

Но дурман все-таки сделал свое дело. Мыслить связно уже не получалось, на нее напала апатия, вызванная легкостью бытия. Все неважно. Получай удовольствие, пока есть возможность…

Яре вдруг почудилось, что она кукла. Красивая, фарфоровая, с удачно намалеваным лицом и ручками и ножками на шарнирах. Но она ничего не решает, не может себя защитить, не вправе потребовать перестать, ею можно играть как захочется. Даже вот так.

Одинокая слезинка скатилась по гладкой фарфоровой щеке.

Чужая ладонь сжала ее за ягодицу, чужие губы прижались к ее шее…

«Гриша…» — с ей самой неясной тоской позвала про себя Яра, уже почти не помня, кому принадлежит это имя.

И в этот момент мир наполнился громкими неприятными звуками, обрушился на голову, ее отпустили, и она расслышала…

— Работает спецназ! Все на пол! Лицом вниз! Не дергаться!

Спецназ… Чудовищным усилием Яра продралась сквозь наркотический туман в своем сознании, пытаясь понять, что происходит. Точно! Все не так, как нужно. Она послушно упала на пол и едва не расплакалась от облегчения. Все. Ей повезло. Теперь хотя бы не изнасилуют. Несколько часов в КПЗ, а потом выпустят до выяснения обстоятельств. И пусть никто и никогда об этом не узнает. Она уже совершеннолетняя, все повестки будут приходить ей.

— Проветрить бы здесь, — раздался голос над головой. — Надо их в чувство приводить. Вот же… молодые ж совсем девчонки. Жаль, что в этом мире не сажают на кол. Я б того, кто это организовал…

Голос отца отрезвил лучше свежего воздуха. Яра представила, что будет дальше. Их всех поставят к стеночке, будут разворачивать по очереди лицом вперед, и отец конечно же ее увидит. Или кто-то из его воробьев. И еще неизвестно, что хуже.

— Да я бы сам, — ответил отцу ее любимый баритон с хрипотцой.