Первое грехопадение - Олег Лукошин

— Всё? — смотрела Катя на Георгия Семёновича.

Тот молчал.

— Спасибо, Катя, — сказала главбух. — Я вижу, что ты поняла свои ошибки и находишься на правильном пути.

Не знаю, не знаю, — говорил на банкете по случаю международного женского дня Георгий Семёнович. — Пусть работает, претензий к ней особых нет. Только кажется мне почему-то, что не впишется она в наш коллектив. Гордая слишком. И злая.

БЕЗОБРАЗНЫЕ ДЕВОЧКИ СНОВА В МОДЕ

— Мария Сергеевна? — спросил я.

Дверь приоткрылась шире, и в проёме показалось обеспокоенное женское лицо.

— Да, — испуганно подтвердила она. — Чего хотели?

Я постарался всем своим видом изобразить добродушие и благие намерения.

— Вы на квартиру не пускаете?

Женщина была удивлена.

— На квартиру?.. — переспросила она.

Ей было лет тридцать пять, может больше. В глазах ещё читалась не до конца ушедшая молодость. Отголоски симпатичности значились на лице. Но в целом вид её был поношенным.

— Даже не знаю… — растерянно смотрела она на меня. — У нас и места-то особенно нет.

— Да мне много места и не надо. Я на работе всё время буду. Было бы где голову приложить.

Женщина пребывала в нерешительности.

— Да и дочери у меня… Беспокоить вас наверное будут.

— Я не привередливый, — улыбнулся я. — Угол найдётся — и хорошо. Да и вам дополнительные деньги.

Похоже, этот аргумент оказался решающим. По лицу Марии Сергеевны я понял, что она склоняется к положительному решению.

— Я ведь не знаю, сколько сейчас берут, — сказала она, пытаясь отыскать какие-то последние доводы для отказа.

Но я чувствовал, что инициатива на моей стороне.

— Пятьсот рублей нормально будет? — спросил я.

— Пятьсот… — повторила она.

Пятьсот было нормально, я это знал наверняка. Здесь брали и меньше.

— Ну ладно, — чуть подумав, кивнула она. — Человек вы вроде приличный, можно вас пустить.

Согласие своё она подтвердила корявой улыбкой.

Дом, в котором жила Мария Сергеевна, располагался на краю посёлка. Был он тёмным, ветхим и слегка покосившимся. Шифер на крыше отсутствовал как минимум наполовину, отчего казалось, будто её обстреляли картечью. Наличники на окнах прогнили, а вместо пары стёкол в окнах значились прямоугольные куски фанеры. Труба имела уклон градусов в тридцать.

Внутри дом оказался не лучше.

— Осторожнее вот здесь, — вела меня хозяйка. — Тут половица проваливается.

Я шёл за ней на ощупь. Было темно, вокруг висели верёвки с бельём, тяжёлый запах бил в ноздри.

— Вас как звать-то?

Мария Сергеевна открыла какую-то дверь, видимо в зал, потому что за ней моему взору открылась комната со столом, железной кроватью и старой радиолой в углу. Половину комнаты занимала печь.

— Алексеем, — отозвался я.

— Алёша, значит… Нравится мне имя Алёша. На заводе работать будете?

— Да, устраиваюсь вот.

— Берут?

— Берут. Медкомиссию только пройти. В течение недели выйду.

— Сейчас, вообще-то, всех берут. Дела на заводе идут неважно. Зарплаты маленькие.

— Ну, какие уж есть! — отозвался я. — Главное, чтоб платили.

Из вещей у меня была лишь небольшая сумка. Я поставил её у порога.

— Я вас в соседней комнате поселю, — сказала Мария Сергеевна. — Пойдёмте, посмотрим.

— Там дочери, — добавила она торопливо. — Вы не пугайтесь, они безобразные.

Я не успел открыть рот для вопроса. Мария Сергеевна толкнула дверь, и мы вошли внутрь.

На полу, в центре комнаты, сидели две девочки лет семи-восьми в одинаковых, застиранных чуть ли не до дыр синеватых сарафанчиках. Тут же валялись несколько кукол с отсутствующими конечностями. Девочки расчёсывали им оставшиеся волосы.

Предупреждённый хозяйкой, я ожидал увидеть в них что-то вопиющее, ужасное, но в первое мгновение не заметил ничего странного. Лишь когда девочки повернулись и испуганно-удивлённо посмотрели на меня, я заметил на их лицах пятна.

Я, однако, сумел не подать вида.

— Привет, девчонки! — кивнул я им весело. — Как дела?

Девочки дико засмущались, опустили головы и, не издав ни звука, продолжили теребить своих инвалидных кукол.

— Это дядя Алёша, — сказала им Мария Сергеевна. — Он будет жить у нас.

Девочки безмолвствовали.

— Это Лена, — показала хозяйка на одну из них. — А это Марина, — на другую. — Погодки они у меня. Лена во втором классе, а Марина в первом.

Я стал устраиваться. Девочек хозяйка из комнаты выпроводила и объясняла мне теперь нехитрые тонкости здешнего быта.

— Туалет во дворе, покажу ещё. Умывальник на кухне, возле печи. Отдельной комнаты я тебе предоставить не могу, — она перешла со мной на «ты», — здесь и девчонки ночевать будут. Ты здесь, а они на той кровати. Они вместе спят.

— А откуда это у них? — поинтересовался я, имея в виду пятна на лицах. — Болезнь какая?

— Нет, ожоги, — ответила Мария Сергеевна. — Мы горели два года назад. Жили тогда не здесь, на другом конце, дом хороший был. И сгорел как-то за ночь. Муж погиб у меня, а девчонок вытащили. Я тогда обходчицей работала, в ночную смену была.

— Короткое замыкание?

— Да какое замыкание! Заснул с сигаретой муженёк мой, да и всё. Пьяный был наверное.

Я пытался выражением лица изобразить сочувствие. Но хозяйка в нём не нуждалась.

— Ну и хрен с ним! — весело сказала она мне. — Я его всё равно не любила.

Весёлость, однако, была тягостной.

— Девчонок вот только жалко, — добавила она. — Вся жизнь у них насмарку. На улицу боятся выйти. В школу еле-еле ходят. Каждый день — в слезах. Дразнят их там. Я уж позволяю через день ходить. Ты на них внимания не обращай, они у меня забитые. Да глупые конечно. Младшая — совсем дура. Ссытся до сих пор.

Я лишь безмолвно кивал.

Дело шло к ночи. Хотелось есть. Попроситься на ужин к хозяйке я не рискнул — да они, похоже, поели до меня. У меня в сумке оставалось пол пачки печений, купленных ещё на вокзале в Самаре. Я быстренько умял их, разделся и лёг.

Спустя какое-то время в комнату пришла Мария Сергеевна.

— Здесь буду спать, — сказала она, застилая вторую кровать, что стояла в противоположном углу. — Боятся тебя девчонки. Как ни уговаривала, не хотят сюда идти. Ладно, пусть в зале.

Я отвернулся к стене, чтобы не смущать хозяйку. Она, открыв дверцу платяного шкафа, повозилась за ней, видимо переодеваясь, а потом улеглась.

— Не привыкла я на этой кровати… — бормотнула она, ворочаясь.

Я же был привыкшим ко всему. Вся жизнь прошла на квартирах и в переездах. Условия, в которых я оказался здесь, были далеко не самые худшие.

Через десять минут я уже спал безмятежным и крепким сном.

Следующим днём была суббота. Я на всякий случай сходил в поликлинику, но медкомиссию не прошёл. Выходной.

Объявление о наборе людей на местный завод я прочёл в бюро по трудоустройству одного из городков соседней области. Я тогда два месяца шабашил на одного сельского предпринимателя. Строили магазин. Деньги хозяин платил хорошие, но бригада наша оказалась состоящей сплошь из синяков-бухариков. Я этим делом никогда особо не увлекался, но оказавшись в соответствующей среде, как-то размяк, поддался влиянию и потихоньку пропил почти весь свой заработок. Способствовало этому и то, что хозяин щедро давал авансы. Мы тогда его за это хвалили, а сейчас я понимал, что делал он это зря.

Я позвонил на завод, поговорил с кем-то из отдела кадров, мне сказали приезжай, возьмём. Обещали устроить токарем. Причём их не смутило то, что соответствующей специальностью я не владел. Обучение на месте, заверили меня.

В дороге я сильно сомневался — не обломаться бы. К счастью никаких обломов не произошло. Видимо дела на заводе шли так плохо, что руководство было радо любому желающему. Заявление моё тут же подписали, трудовую книжку — с единственной записью «сторож», которым я был в течение двух месяцев в каком-то детском саду — забрали. Оставалось пройти медкомиссию.

Пройти я её мог не раньше понедельника.

Целых два дня делать было совершенно нечего. Я прошёлся по посёлку. Был он небольшим и грязным. В основном состоял из частных домов. Лишь несколько кирпичных зданий, почему-то четырёхэтажных, скучились с краю.

Бесцельно побродив по посёлку пару часов и исходив его вдоль и поперёк, я решил возвращаться на хату. Внутренний голос подсказывал, что с пустыми руками возвращаться нельзя.

Я зашёл в магазин и купил бутылку водки, коробку конфет и два мороженых. У дверей дома встретилась хозяйка. Она тоже возвращалась откуда-то.

— В магазин ходили? — спросил я её, помогая внести объёмистую сумку.

— Да, зашла, — кивнула она. — А так-то с работы иду.

— Вы где работаете?

— Торгую. На вокзале.