Город лестниц - Роберт Беннетт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Смотри, как визжат и трясутся эти предатели, эти грешники! Смотри, как трусливо они бегут! Глядите на меня, о грешники! Бойтесь меня, ибо пришел час расплаты!»
Его соратник подбегает к бару и ударом ноги опрокидывает стойку. Бутылки бьются, зал окутывают пары алкоголя. Чейшек с братьями по оружию кричит: на пол! На пол, на пол, на пол, сукины дети! Чейшек направляет самострел на какого-то мужчину, который не спешит пугаться, рычит этому грешнику в лицо и валит на пол.
Как прекрасно быть орудием Божества. Как это прекрасно – сражаться во имя праведности.
Какая-то женщина заходится в крике. Чейшек грубо затыкает ее – нечего тут.
Быстро же они управились с этими мягкотелыми ублюдками. Другого от этих рафинированных тварей ждать не приходится. Губернатор полиса, кстати, здесь. И им приказано не трогать ее даже пальцем. Но почему? Почему?! Почему они должны простить человека, который подписал столько несправедливых приговоров?!
Заложники покорно попискивают на полу. Предводитель – имени Чейшек, естественно, не знает, да и зачем им имена? Они единое целое! – прогуливается между развратниками и вздергивает каждого за волосы – чтобы в лицо заглянуть.
Потом тяжело роняет:
– Тут нет.
– Ты уверен? – спрашивает Чейшек.
– Я знаю, кто нам нужен.
И он оглядывает толпу заложников. А потом подходит к пожилой женщине, нацеливает самострел прямо ей в левый глаз и жестко спрашивает:
– Где?
Та плачет.
– Где, я спрашиваю?!
– Я не понимаю, о чем вы!
– Кто-то о-ооочень важный здесь отсутствует, не правда ли? – издевательски ухмыляется он. – И где же эта важная персона, а?!
Старуха, всхлипывая, указывает на лестницу.
– А ты не врешь?
– Нет! – вскрикивает она. – Вотров и та женщина – они наверх пошли!
– Женщина? – Тут предводитель на мгновение задумывается. – Так он не один? Ты уверена?
– Да! И… – Она принимается оглядываться.
– Что? Что такое?
– И еще один был тут… в красном пальто… Тоже нет его…
– Кого-кого?
Женщина не отвечает, он прихватывает ее за волосы и встряхивает:
– Ты о ком? – взревывает предводитель.
Женщина всхлипывает, явно потеряв дар речи от страха.
Тогда предводитель отпускает ее и указывает на троих:
– Вы – остаетесь здесь. Глаз с них не спускать. Кто дернется – убить на месте.
Потом указывает на Чейшека и еще четверых:
– Вы – за мной. Идем наверх.
Они неслышно взбегают вверх по лестнице, подобно волкам, мчащимся сквозь зимний лес. Чейшек весь дрожит от радости, возбуждения и ярости. Он сейчас – воплощение карающей праведности, он выныривает из холодной ночи и обрушивает возмездие на предателей, грешников и погрязших в мерзости невежд. Он, правда, ожидал большего: сплетения обнаженных тел, оргии с заграничным спиртным, тяжелого запаха ладана, плывущего в воздухе над потерявшими стыд… Чейшек слыхал, что под Кивосом, к примеру, есть места, где – с подачи мерзостного Сайпура, естественно, – женщины ходят по улицам в платьях, что едва прикрывают их… их…
От одной мысли об этом он краснеет.
«Самая мысль о таком греховна! Изгони скверну из разума, очисти свой дух!»
И вот они на втором этаже. Предводитель поднимает затянутую в перчатку руку. Они замирают на месте. Предводитель крутит головой, внимательно оглядывая коридор сквозь черные щелки маски. Потом жестом приказывает Чейшеку и двоим другим – обыскать этаж. А сам с остальными идет выше.
Чейшек бежит по коридорам, заглядывает в комнаты. Никого. Огромный дом, а как пусто! Вот она какая, нечестивая роскошь и страсть к излишествам! Родине нужен камень, а Вотров его впустую использует!
Подбегает к углу и дважды стучит по стене. Прислушивается: вот ответный стук. А вот и еще один слышится вдалеке. Он кивает: товарищи близко. И бежит дальше.
Выглядывает в окна. Никого. Осматривает комнаты. Пусто, кругом кровати. Может, он здесь любовниц своих держит, этот Вотров? По одной на комнату? От самой мысли бросает в жар и хочется помыться…
Так, не отвлекаться. Смотреть внимательней. И он снова стучит по стене. Слышит откуда-то из глубин дома ответное тук-тук, а потом…
Потом – ничего.
Он застывает на месте. Прислушивается. Снова стучит. И снова – второй откликается, а третий – нет.
Может, товарищ слишком далеко и не слышит? Но Чейшек исполняет отданный на такой случай приказ: возвращается в коридор и к лестнице.
На лестнице он снова дважды стучит по стене. Прислушивается.
И в этот раз ему не отвечает никто. Ни третий, ни второй товарищ.
Внутри нарастает паника. Он снова стучит.
Ничего. Чейшек судорожно оглядывается: что происходит? И тут он видит – кто-то сидит в темной прихожей. Сидит, развалившись в плюшевом белом кресле.
Чейшек поднимает самострел. Человек в кресле не шевелится. Он, похоже, вообще его не замечает. Чейшек отступает к стене и осторожно крадется в ее тени, не спуская самострела с сидящего человека…
И тут он подбирается совсем близко и видит: на сидящем серая одежда, а на коленях лежит серая маска.
Чейшек опускает самострел.
Это один из его товарищей. И тем не менее – маску он снял. А им приказывали никогда не снимать маску.
Чейшек делает два осторожных шага и замирает. Обнаженную шею человека пересекает красно-багровая полоса взрезанной плоти. Неподвижный взгляд уперт в потолок. Живые так не смотрят.
Чейшека тошнит. Он отчаянно вертит головой: на помощь! Постучать в стену, позвать товарищей! Но нет. Здесь, в этих стенах, бродит еще кто-то. И этому кому-то нельзя выдавать, где он.
Этого не может быть. Не должно было случиться такого! Они всего лишь богатые бездельники, художники…
И тут он застывает на месте.
Что это за звук доносится из северного коридора? Рвота, что ли, у кого-то открылась?
Он вскидывает самострел. Кровь колотится в ушах. Он осторожно ступает по полу, огибает угол и…
Вот его товарищ. Стоит в дверях комнаты, его плохо видно. Стоит и дрожит, плечи дергаются, руки безвольно висят вдоль тела. А на маске что-то такое есть, что-то большое, бело-розовое и неровное, и тянется это что-то за дверь, а дальше Чейшек не видит.
И он подходит ближе, и понимает: это что-то на лице товарища – на самом деле две здоровенные ручищи, и они обхватили голову соратника, а большие пальцы глубоко ушли в глазницы! Ушли по самые костяшки!
Товарищ хрипит и булькает горлом. Из-под больших пальцев выплескивается кровь, заливает запястья, стены, пол.
Теперь Чейшек все видит.
В тени за дверью – человек гигантского роста. Стоит! И убивает его соратника голыми руками!
Тут здоровяк поднимает взгляд. Единственный глаз вспыхивает бледным огнем.
Чейшек орет от ужаса и стреляет, не целясь. Гигант отскакивает, бросает тело соратника, опрокидывается назад. И растягивается на полу во весь рост. И лежит неподвижно.
Чейшек плачет навзрыд. Подбегает к павшему товарищу и срывает с того маску. Увидев, во что превратилось лицо соратника, он взвывает от горя.
Баюкая тело товарища в руках, Чейшек стонет. Вот что случается с лучшими сынами отчизны. Вот участь праведных во времена торжества мерзости… Но выговорить все это он не может, мешают всхлипы.
– Но я убил его, убил… – выговаривает он наконец, обращаясь к мертвому соратнику. – Молю, пусть этого хватит. Пожалуйста. Я убил человека, который сделал это с то…
И тут до ушей доносится недовольное ворчание. Чейшек, опешив, замолкает и вскидывает взгляд.
С удивительным упорством здоровяк ворочается, а потом медленно садится. И осматривает лежащие на коленях ладони.
Открывает левую. А в ней в свете газовых ламп поблескивает болт. Болт из самострела Чейшека. Здоровяк просто выхватил его из воздуха, и тот не успел поразить цель.
Гигант смотрит на болт с веселым удивлением, как на причудливую детскую игрушку. А затем смотрит на Чейшека. И единственный его глаз исполнен холодного серо-зеленого спокойствия, подобного сердцу айсберга.
Чейшек пытается перезарядить самострел. Что-то мелькает совсем рядом. На горле его смыкаются пальцы, к глазам приливает кровь, пол исчезает из виду, и последним Чейшек видит летящее ему навстречу оконное стекло. Стекло разбивается вокруг него, и он падает в объятия холодной ночи. А следом – на холодную улицу внизу.
* * *Когда двое врываются в комнату, Шара полностью готова: она сидит на кровати и не шевелится. С поднятыми вверх руками. А вот Воханнес совершенно не желает следовать ее советам: он вскакивает, выставляет перед собой на манер рапиры трость и сыпет проклятиями.
– Руки вверх! – орет один из налетчиков.
– Именно это я и сделала, – спокойно сообщает Шара.
– На пол! Лечь на пол! – ревет другой.
Все они одеты, отмечает она про себя, в одинаковые серые робы, перетянутые на локтях и коленях и вокруг шеи. Какие-то церемониальные одежды, не иначе. И на всех – странные плоские серые маски.
