Журнал «Вокруг Света» №10 за 1976 год - Вокруг Света

...Культура народа никогда не исчерпывается храмами, дворцами, курганами царей и вельмож. Она — и в предметах обихода простых земледельцев и ремесленников, в архитектуре их жилищ и погребальном обряде рядовых общинников. И в этот год основные наши усилия были направлены на поиски именно таких обыденных, каждодневных когда-то памятников культуры Бактрии бронзового века — мы раскапывали лачуги, мастерские, некрополи тех, кто жил у подножия дворцовых и храмовых стен.

Как оказалось, жители Бактрии с большим почтением относились к усопшим родичам и при их погребении помещали в могилы множество разнообразных сосудов, металлические и каменные орудия, оружие, украшения. Можно сказать, что даже самый последний бедняк того времени считал своим долгом положить в могилу хотя бы 2—3 сосуда, иногда даже сняв их со своего стола (в таких случаях археологи находят на донцах таких сосудов явственные следы стертости от употребления в повседневном быту)! Но что тогда говорить о зажиточных бактрийцах, особенно о знати, составлявшей верхушку местного общества? В таких, хотя и единичных, могилах мы находили то изделия художественной бронзы, то украшения из полудрагоценных камней, а то и золотые и серебряные предметы.

Неожиданное обилие находок там, где, по совести говоря, мы ожидали куда меньший «урожай», обрушилось на нас буквально с первых же дней работы. А так как разведкой выявилась огромная территория для раскопок, то и надежды наши были самыми радужными.

...Но вскоре мы столкнулись с неожиданным. Дело в том, что за тысячелетия под действием дождей и ветров большинство погребений оказалось чуть ли не на поверхности. И когда кончали работу археологи и до следующего сезона покидали место раскопок, местные жители приступали к грабежу древних могил. За последние годы размах этих грабительских раскопок принял буквально «производственный» масштаб. Вся стоящая добыча идет в антикварные лавки Кабула. Подпольные маклеры выезжают на место «раскопок», чтобы там же и отсортировать добытые изделия, покупая их за гроши, продавая потом местным, европейским и американским туристам, коллекционерам. Афганские археологи, сотрудники музеев не могут пока справиться с этим хищничеством.

Словом, огромное количество произведений древнего искусства практически пропало для науки. Не всегда удается проследить путь найденных произведений, не всегда даже удается хотя бы сфотографировать их или перерисовать прежде, чем осядут они в частных — далеко не всегда открытых — собраниях. А ведь даже то немногое, что удалось нам сфотографировать и зарисовать из витрин антикваров, говорит об исключительности, нередко уникальности отдельных изделий, открытых грабительскими раскопками древнебактрийских могил.

И вот в антикварных витринах и на фотографиях, которые подарили нам местные археологи, сотрудники музеев, мы увидели печати, во многом напоминающие те, что нашли мы в стране Маргуш. Особенно выдающиеся печати сохранили подчас уникальные изображения. Вот обнаженная человеческая фигура с крыльями и птичьим лицом, сидящая на извивающемся драконе, — явно мифологический персонаж не дошедших до нас преданий. Вот горбатый бычок, возможно, индийской породы, стоящий на ладье, корма и нос которой, в свою очередь, изображены в виде змеиных голов. Обе эти печати пока вообще не имеют себе подобных изображений в искусстве Передней Азии. Они уникальны. В кабульских лавках можно увидеть небольшие, миниатюрные бронзовые флаконы, украшенные головами то диких муфлонов, то быков, булавки с разнообразными фигурными навершиями то в виде птиц, то коровы, ласково облизывающей теленка, то горного козла, стоящего в гордой позе с круто закрученными назад рогами. И наконец, увидели мы в лавках кабульских антикваров и бронзовые сосуды, отлитые в виде животных — по преимуществу все тех же бычков и горных козлов.

И не почувствовать сходство между этими сосудами и тем, уникальным, что был открыт нами в земле Маргуш, было просто невозможно.

Итак, уже можно подвести первые итоги.

Культуры Бактрии и Маргуш были близки (наиболее смелые из нас считают, что они вообще были идентичны) уже за 35 веков до наших дней! По-видимому, где-то в середине II тысячелетия до нашей эры, в эпоху бронзы, на эти земли приходят родственные племена, которые осваивают вначале территорию будущей страны Маргуш, затем Бактрии. На обширнейших пространствах, вблизи рек, которые спустя тысячелетия изменят свои русла, создаются десятки, потом сотни поселений древних земледельцев. Так на карте древнего мира за тысячу лет до того, как на Бехистунской скале высекли первые знаки, появилась новая — одна из древнейших — цивилизация Земли, открытие которой только начинается.

В. Сарианиди, доктор исторических наук

Мне говорил Осмон

Протоптана тропка по крутым отвалам. Курчавится мелкими жиловатыми крапинками подорожника; посвечивает стрельчатыми листьями щавеля; проплешинами глинистыми рыжеет.

Старым деревом изб, нагретым белым камнем древних соборов, пыльной сиренью и свежестью Онеги-реки дышит лето в Каргополе. И густым мучнистым духом картофельной ботвы с огородов в самом центре города. И древними легендами.

Поспешаем за Леонидом Ивановичем Григорьевым (В экспедиции по сбору фольклорной прозы, кроме автора, участвовала и Неонила Криничная, молодой ученый, кандидат филологических наук.) , старым каргопольским краеведом, по давнему валу каргопольской крепости. Видит памятливый и любознательный Леонид Иванович давно исчезнувшие с этих валов рубленые стены, башни граненые. Говор стрельцов и ратников каргопольских слышит, жаркую пальбу самопалов и пушек — в давнее Смутное время.

Ныне же каргопольские мальцы попросту Валушками кличут эти заросшие травой отвалы. И находят то наконечник стрелы, то монету, похожую на рыбью чешуйку.

В старом срубе неглубокого колодца дно до камешка видно, стены — до травинки, до малой трещинки. Кажется, воды нет, и давно уж. Но склонился Леонид Иванович над срубом, улыбнулся, ковшик медный опустил — и брызнул чистейший родник, и отяжелел кованый ковш. Зубы свело от холодного хрусталя воды.

— Мне говорил Осмон, это самый старый колодец в городе. Долго-долго всматривайся в воду — узришь отражение того, кто первым склонился к этому роднику: золоченый шлем, седая борода. Князь Вячеслав Белозерский, основатель Каргополя, первым здесь воду пил... Много сот лет прошло.

«Мне говорил Осмон...» Так начинал каждый свой рассказ Леонид Иванович и потом, в горенке своего дома. Притихал внучек. Маленькая старушка Мария Константиновна — жена сказителя — старалась не звенеть чашками да блюдцами: слушала. И старинный телеграфный аппарат особенно таинственно поблескивал в углу. Служил этот аппарат молодому телеграфисту Леониду Григорьеву в те давние годы, когда будущая жена его была ученицей местной прогимназии.

— Много бывальщин слыхал я от Ивана Васильевича. Мальчонкой еще с ним познакомился, — вспоминает Григорьев. — Высокий старик с белой бородой; седая шевелюра, кудри на околыш картуза лезут, глаза из-под козырька горят, разбойные — помню! Звали его чаще по прозвищу: Осмон. Есть у нас словцо такое — «осмонать» — значит разыграть кого-то, осмеять. Осмон — это озорник, вот! Был Иван Васильевич такой осмон — добрый, незлобивый пересмешник, хотя и обид не прощал: вольный, лесной человек, охотник и рыболов, бавушник (Бавушник — забавник. Объяснение всех диалектных слов сделано автором.) .

Случайно ли, нет ли, но в Каргополье легенды да предания сохранились большей частью в семьях дружных, ласковых. «Вот что было, на веку происходило!» — норовистым речитативам с негасимой жизнерадостностью начинали онежские сказители сказывать сызмалу знакомые легенды.

Но, взявшись за перо, чтобы передать бумаге изустно бытующую историю края, попытаюсь передать особенности самобытного языка старого Осмона, о котором говорил мне в своем тихом доме Леонид Иванович Григорьев:

«И речь его была плавная, как вот наша река, без разбегов, и слова он брал те, которые знал, и людей видел насквозь, и Каргополье ему до кустышка знакомо. А потому — что сказал, то и в памяти застряло. Стану сказывать — услышите слово Осмона. А слово его — дорогое...»

Кручинины сена

— Ну, каково дошли-доехали? Нунь-то дивья... на автобусе быстренько! А раньше, коли ветер не спопутной, так и вниз по реке, ежели противу северика пойдешь, намаешься с веслами. Ладно — мы Кручины не застали...

Ведь здешний берег так и звался — Кручинины Сена. Здесь, на ветродуе, у Кручины с ватажкой пожня (Пожня — росчисть, лесная нивка, оставленная после жнивья под покос.) . С буяна-то хорошо видно, как парусники пойдут.