Главный бой - Юрий Никитин

Степняки кивали, а Ковыль сказал уважительно:

— Ты и раньше был мудр. Но только здесь ты смог применить свое умение видеть людей и события.

Узун сказал честно:

— Я верю, что эти земли не знали лучшего правителя.

Отрок засмеялся:

— Дорогие друзья! Я должен бы засмущаться и сказать что-то вроде: ну что вы, я не самый лучший… Но если честно, мне прочли все старые хроники этих земель! Ну, скажу вам, это только в этих богатых землях можно было выжить при таких правителях. Я не лучший, я просто… просто правитель. Но что мы все обо мне и обо мне?.. Расскажите, что в родных степях творится.

Он откинулся на подушки, черные глаза блестели живо и счастливо. Правая рука привычно ухватила гроздь винограда с такими огромными и лопающимися от сладкого сока ягодами, что Ковыль не удержался, громко сглотнул слюну.

Отрок нетерпеливым жестом повел в сторону стола: все в вашем распоряжении, угощайтесь. Бесцеремонный Узун тут же принялся хватать все подряд и засовывать в пасть, гнусно чавкая и брызгая соком. Ковыль ел степенно, памятуя о возрасте и достоинстве. Но и у него сочные фрукты то сплющивались в корявых пальцах, больше пригодных метать аркан и укрощать коней строптивых, то лопались, как надутые пузыри, оставляя прозрачные капли сока на седой бороде, усах и даже падающих на лоб серебряных волосах.

— Степь в огне, — сказал Узун медленно, через силу, потому что ощущение безнадежности окаменело и залегло в душе, тяжелое и неподвижное. — Сын предыдущего кагана русов… да-да, каган Вольдемар, умело теснит нас по всей великой Степи.

Брови Отрока взлетели.

— Он решился пойти в глубь Степи?

— Нет, — признал Узун, — в глубь не идет, но он выстроил гигантский защитный вал, отныне называемый Змеевым Валом…

— Змеев Вал был всегда, — заметил Отрок. — Говорят, их герой Таргитай запряг самого властелина подземного мира и провел борозду по земле, а вывернутая из-под плуга земля и создала эти валы…

— Тот вал уже почти размыли ливни и разнесли ветры. Это Владимир, согнав массы полона, велел выкопать Валы. Кто выжил на этих страшных работах, тех велел зарубить там же во рву. Тем самым принося жертву своим жестоким богам. Кроме того, он выдвинул далеко в степь заставы… Это такие вышки, с которых следят за степью денно и нощно. Внизу оседланные кони. Как только показываются наши удальцы, на вышке сразу же огонь, дым! Это замечают с другой вышки… Словом, наши набеги пресекаются, а свои войска он постепенно продвигает. Медленно, осторожно. Он не похож на своего героического отца, но зато уж куда пришел — палкой не выгонишь. Ханы, лишившись возможности делать лихие набеги на этих презренных землепашцев, снова начали свары… Опять льется кровь, гибнут в сражениях славные батыры, исчезают в огне древние корни некогда славных родов, а вражда выплескивается на соседей…

А Ковыль, помрачнев, задержал возле губ диковинный сочный персик, откусил, положил обратно, словно потерял вкус:

— Как последнюю попытку возродить былое величие Степи… ханы сговорились собраться в Великий Поход.

— На Русь? — спросил Отрок.

— Да.

— Но как же заставы богатырские?

— Они хороши против малых отрядов. А большое войско все равно не скроешь. Князь Владимир не сумеет собрать достаточно сил, чтобы дать нам отпор. К тому же, как сообщили ромеи, сейчас, как никогда, удачное время! Из Киева уехали почти все великие герои. Защищать город некому.

Отрок с сомнением покачал головой:

— На князя Вольдемара это не похоже. Он всегда большую часть богатырей держит при себе.

— Здесь постарались ромеи, — сказал Узун горячо. — Кого посулами, кого жаждой подвигов, кого… кого как-то иначе, нам неведомо, но всех героев удалили из города! Остались только могучие силой Зарей Красный и великан Кышатич, но что двое героев против нашего объединенного войска? Мы возьмем Киев, сожжем дотла, как и все города тех земель! Мужчин убьем, а женщин и детей уведем в полон. Всю Русь превратим в ровное поле, вольную Степь, пастбище для наших коней!

Он говорил все громче, на желтых впалых щеках выступили красные пятна, а глаза загорелись. Ковыль и даже Отрок слушали зачарованно. Ковыль перестал жевать заморские яства.

— Возродить величие, — повторил Отрок мечтательно. На миг глаза затуманились, сказал проникновенно: — О чем еще так мечтали долгими зимними ночами?.. Что ж, честь вам и слава.

Его украшенные драгоценными перстнями пальцы небрежно отщипывали роскошные ягоды, ловко бросали в рот. Пухлые губы двигались, виноградные косточки ухитрялся выплевывать, в то время как Узун глотал даже абрикосовые — выбрасывать такие ценности?

Ковыль повозился на месте, было видно, как ему трудно говорить слова, которые и самому теперь кажутся пустыми, как чешуйки от чечевицы.

— Отрок… Нас послали старейшины рода. Тебя просят вернуться в родную Степь.

Отрок отшатнулся, виноградина остановилась у губ. Мгновение смотрел вытаращенными глазами, затем виноградина исчезла во рту. Отрок закашлялся, побагровел, глаза полезли на лоб. Узун с готовностью постучал бывшего степняка по спине, виноградина вылетела, как камешек из пращи, покатилась по роскошному ковру.

— Ч-ч-что? — переспросил Отрок. — Что?

— Просят вернуться, — повторил Ковыль убито.

— К-к-кто просит?

— Старейшины, — повторил Ковыль снова. — Самые знатные люди.

Отрок отдышался, но лицо осталось багровым. Грудь вздымалась, как волны моря в прибой.

— Старейшины, — повторил он. Голос его задрожал от старой ненависти. — Это те, которые меня изгнали? Которые требовали казни?

Ковыль и Узун молчали, потупив головы. Ковыль сказал тихо, униженно:

— Времена меняются. Теперь они готовы тебя простить… во многом.

Отрок вспыхнул, все ожидали крика, бешеного гнева, но правитель совладал с собой, а голос его прозвучал негромко, только в нем было доверху горечи:

— Простить?.. Да еще и не полностью? А знают ли, что не готов их простить я? Что я все помню?.. И позор изгнания, и слова, которые выкрикивали вслед?.. А здесь я — настоящий правитель. Которого чтят, которого слушают не из-за его острого меча, а потому что… потому что уважают! Идите и скажите… Нет, не надо говорить ничего из того, что говорил я. Просто расскажите, что видели. Какой город. Каков здесь народ. Какой у меня дворец и какие слуги. Просто расскажите! У меня не будет более сладкой мести.

Ковыль и Узун опустили головы. Ковыль сказал тихо:

— Мы все скажем, как ты велишь. Но… Отрок, умоляю тебя! Ты должен вернуться!

Отрок прошипел, лицо нервно дергалось: