Золотое яблоко Фрейи - Владимир Таганцев

— Очередной парадокс, — сказал недовольно Дэвис.

— Вся ваша психология соткана из них, так что не вам удивляться… Я еще прочитаю вам проповедь на эту тему, и вы пойдете замаливать грехи!.. Дьявол, и меня обуяла гордыня. — Арчер с нахмуренным лицом, наполовину скрытым ватой, раскурил сигарету. — Это… Это как в кошмарном сне под утро: хочешь убежать от чего-то страшного, а оно все ближе, ближе… Учтено все, и ваша психология как один из важнейших моментов. Впрочем, не так — ее направленно формировали еще с пятьдесят седьмого. Нет, я был не прав, говоря, что гений тьмы…

— Я вспомнил, Арчер, вспомнил! — возбужденно перебил Томаса профессор. — Наконец-то вспомнил. Это… дурацкое слово «чимабуэ» было в записях Эдсон, в ее предсмертных записях.

— Вы уверены? — Арчер впился взглядом в собеседника. — Именно оно?

— Да, Томас, клянусь! — воскликнул профессор.

— Прекрасно. — Арчер стал постукивать зажигалкой от столик, явно выказывая возбуждение. — Этот вопрос мы проясним уже через несколько часов, хотя я начинаю смутно припоминать, что сокрыто под этим странным именем. Это то самое неевропейское слово, о котором вы вы упоминали ранее?

Профессор кивнул.

— Прекрасно. А что мы вспомнили о Сен-Адер?

— Вспомнил? — В глазах Дэвиса застыло неподдельное — изумление.

— Ну конечно. Переходите с подсознательного уровня на обычный. — Томас указал на магнитофон. — Желательно, чтобы вы изложили ваши воспоминания на более, распространенном языке, к примеру английском.

— Хватит, Том, — поморщился профессор и вдруг улыбнулся, — А то заговорю на языке с большим словарным запасом.

— Не надо, доктор. — остановил его Арчер. — У нас, слишком мало времени для шуток.

— Согласен. Мне касается, вас очень интересует, по-чему пансион в Сен-Адере называется «Черная Эльза».

— Вы читаете мои мысли, — живо отозвался Арчер. — Особенно. что значит «черная»?

— Очень просто и никакой мистики — насколько я сейчас помню, в холле этого бельгийского отеля стаяла сосновая статуя, статуя обнаженной женщины.

— Ага! Ну наконец. — Арчер удовлетворенно затянулся. — А как она выглядела?

— Как? Легко сказать. — Профессор подумал. — Высотою, наверное, около четырех футов и семи дюймов[18], на круглом мраморном постаменте. По манере работы — раннее Возрождение. Слушайте, я опять ничего не понимаю, — закончил он растерянно. — Она же слишком большая.

— Все поймете, немного терпения, док. Меня интересует цвет — это самое важное.

— Цвет? Но я же сказал — черное дерево, — недоуменно ответил профессор.

— Да нет же. — Томас досадливо поморщился. — Постамент из мрамора, он был белый?

— Белый, да. Э, вы явно уходите в сторону — мы говорим о статуе, а не о том, на чем она стояла в пятьдесят седьмом.

— Нет, позвольте. Цвет статуи и постамента — вот наша отправная точка, которой мне так недоставало! — Томас в возбуждении сломал сигарету. — В рукописи об этом не говорилось, что меня здорово смущало. А теперь… Черное и белое, разве вам это ни о чем не напоминает?

— О многом, да — опять это навязчивое сочетание мрака и света. Но разделить вашу бурную радость я не могу — я стал суеверен, как средневековый монах. И так же глуп.

— Не скажите! Вся игра вокруг Хеллингтона — лишь последствие деяний трех бедных братьев-бенидиктинцев из Дальцигского аббатства. Но каков мотив! Ей-богу, просто в голове не укладывается! — Арчер в волнении зашагал по каюте, дымя, как паровоз, новой сигаретой.

— Не хотите поделиться своими открытиями, Том?

— Поделюсь. Что еще с вами делать? Но мы должны завершить семисотлетнее дело красиво… Вот она, загадочная фигура! Да, а что вы не можете понять?

— Не позабыли ли вы в эйфории собственных открытий про комментарии Шрайдера? — прищурился Дэвис.

— А, ящик отца Марка, епископа, так? Конечно, Шрайдер писал, что длина сторон его не могла превышать и полутора футов. Это вы имеете в виду?

— Ну да — статую в него не спрячешь. И как вы сможете объяснить это маленькое противоречие?

— Светает, док. — Арчер высунул голову в иллюминатор и закричал: — Эй, вы, лохматые гении тьмы! Я еще покараю вас, я, Томас Арчер!

— Да, Том, вы правы — в ком нет гордыни, так это в вас, — заметил профессор.

— Что делать — надо иногда выпускать пар, все мы не без греха. А теперь смотрите: Шрайдер писал про объем ящика — полтора кубических фута. Это он знал. Остальное — его домыслы. Кто ему сказал, что ящик был в форме куба? Да никто. А если нет? — Томас быстро посчитал на листке. — Вот, пожалуйста. Если принять за основание ящика квадрат со сторонами по двадцать сантиметров, то при том же объеме высота его будет 1,6 метра. Как, годится такой саркофаг для вашей черной подружки?

— Убедили, И я не спорю. Но все остальное?

Арчер, казалось, не слышал профессора:

— Объем, Шрайдер знал объем. Странно, эта мера применяется к сосудам… Жидкость в ящике? Нет, ерунда… Хм, непонятно… — Томас очнулся. — Извините. Вы спрашивали про остальное? Его не так уж и много. Вы не понимаете, почему и в Сен-Адере опять повторяется сочетание черного и белого, двух противоположных стихий, так?

Профессор кивнул.

— Дело в том, доктор, что это сочетание — наверняка чисто случайное.

— спасибо за разъяснение, Томас. — Профессор покачал головой. — Да, к вас определенно свои, и весьма специфические, методы расследования.

— Я их расшифрую на данном примере. Статуя в Сен-Адере была подлинная, не подделка под старину?

— Кажется подлинная. Да, конечно. — Профессор что-то вспомнил. — Самое позднее — середина пятнадцатого века. Но что с того?

— многое, доктор, очень многое. Именно эта композиция, черная Эльза на белом мраморе, и дала толчок к развитию известных событий с использованием нашим злым гением магических свойств двух стихий — мрака и света.

Магических свойств? Не хотите ли этим сказать…

— Что знание человеческой психики — весьма опасное оружие в руках мерзавца с изощренным умом. Кто из нас не боится тьмы, буде откровенны? А как мы, бедные, тянемся к свету? О солнце, сколько людей сожжено во имя твоего ослепительного блеска! — Арчер сел, отхлебнул пива прямо из банки, усмехнулся. — Что-то меня понесло в патетику. Так вот, все происшедшее с 1936 года, включая странные смерти в новолуние и феномен столь любезной вашему сердцу картины, — деяние одних и тех же рук, доктор.

— Одних, вы уверены? Не многих?

— А на что помощники? Я неточно выразился, вы правы, — у нашего спрута хватает щупалец. Да… — Банка покатилась по столу и замерла на краю. — Видите, оболочка, и без единой царапины. Так и наш гений нашел ключик к той скважине, через которую он пьет чужую жизнь, будь он проклят, паук!

— Поворачивая ключ, он превращает человека в животное, охваченное ужасом, — отозвался эхом профессор.

— Да. А статуя… Статуя, изготовленная послушником Уильямом из эбена, волею случая была когда-то поставлена на белый мрамор. И это, словно знак провидения, предопределило многое в судьбах многих людей. — Арчер вздохнул. — Сегодня мы, Томас Янг Арчер и временно ассистирующий ему Джон Кейт Дэвис, закончим дело длиною в семьсот лет. И промыслам Нечистого будет положен конец. И я освобожу вас от проклятия рода Эдсонов. Но для этого мне нужно поспать хотя бы часок. Все, док, никаких вопросов.

Арчер взбил подушку, блаженно растянулся на койке и, накрывшись пледом, произнес:

— Второй день без душа! Собачья жизнь, сэр Джон.

— Не думаю, что я вообще сегодня засну, Том.

— Тогда, — Арчер зевнул и скривился от боли, — когда я крепко усну, позвоните с трансивера Дженкинсону, пусть он поищет в Британнике[19], что значит это ваше чиба…

— Чимабуэ.

— Ага, оно самое. Там все есть, все ответы на все вопросы. Да, вы не знаете, что это за место, которое Браун назвал Горой? Имение в нашем графстве, ранчо в Штатах?

— Понятия не имею.

— Ну и ладно, раскопаем. Спокойной ночи, сэр Джон, покусившийся на запретное.

— Спите, я не засну.

— Дело ваше. Кстати, легкая пища для умозаключений: послушник Уильям родом из некоего Адерсвальда, местечко в Бельгии под названием Сен-Адер и фамилия Эдсон, которая по-немецки звучит как Адсон. Лично я ничего общего здесь не нахожу, с тем и засыпаю. Чимабуэ!

— АЙРИС, ДЕТКА, ну еще немного, ну дай же поспать, — сонно бормотал Томас в ответ на безуспешную попытку Дэвиса оторвать его ото сна. Наконец он открыл глаза, ошалело покрутил головой и изрек: — Что может скрасить столь печальное пробуждение, монсеньор?

— Большая чашка крепкого кофе, сэр.

— Пойду умоюсь. — Арчер сунул ноги в спортивные туфли и подошел к умывальнику. — Вот это да! — Он посмотрел в зеркало на свое заплывшее от удара лицо. — Такого я не видел и в фильмах Хичкока. Ага, и зуб шатается! Ну хорошо, скоро я вам выставлю счет, погодите.