Пожиратель - Лоренца Гинелли

Как?.. Когда?.. Она не помнила. Сердце ускоренно забилось, голова закружилась. Алиса села на кровать. Ей бы хотелось, но она не смогла заплакать. Она пришла в ярость. Резко встала, вышла из комнаты и остановила первого встречного санитара:

— Где врач, который занимается пациентом из палаты номер двадцать семь?

— Он сейчас не принимает.

— Меня примет. Я воспитательница мальчика из двадцать седьмой, и мне необходимо немедленно с ним поговорить.

Санитару совсем не хотелось скандалов.

— Пойду посмотрю.

— Я пойду с вами.

Санитар подумал, что в следующий раз он найдет другую отговорку. И — с Алисой, дышащей ему в затылок, — постучал в дверь заведующего отделением.

— Входите.

Алиса влетела внутрь, саркастически прошипела: «Здравствуйте!» — и с силой шлепнула рисунок Пьетро на стол:

— Объясните мне, почему свидетельство единственного очевидца признается недостоверным?

Заведующий нахмурился:

— Прежде всего, сядьте и успокойтесь.

Алиса не села и не успокоилась:

— Аутист, а в особенности Пьетро Монти, — это человек с расстройством личности высокого уровня функционирования. Он отнюдь не идиот, если вы еще не заметили.

Заведующего она окончательно взбесила. Он ненавидел спорить с людьми, ненавидел спорить с молодыми девицами и ненавидел прерывать компьютерную игру в нарды, раскрытую у него на экране. К счастью, экран был не виден за его спиной.

— Послушайте меня внимательно, синьорина. Не думаю, что воспитательница должна напоминать мне, что такое психическое расстройство высокого уровня функционирования. Никто не считает Пьетро Монти идиотом. Но в случае, если вы кое-что пропустили: Пьетро Монти находится под воздействием шока.

— Конечно, он под воздействием шока! И думаю, он поразится, узнав, что вы не верите его показаниям!

— Показания?! — Заведующий схватил листок, который Алиса положила на стол, и замахал им в воздухе. — И этот рисунок вы называете показаниями?! Знаете, что я вам скажу? Что ваш Пьетро — большой художник, синьорина. Но чтобы остановить маньяка, надо поискать что-нибудь получше обычного хорошего рисунка!

— И все-таки это портрет! Рисунок верен! Вы — заведующий отделением психиатрии. Вы обязаны были передать этот рисунок полиции.

— Мужчина, всасывающий ребенка глазами, — это фантастика. Вы об этом подумали, нет? Пьетро подписал внизу: «Человек-Призрак». И его мать заверяла нас неоднократно, что Пьетро снился этот тип, перед тем как исчез Дарио Монти. И еще, свои обязанности я и сам знаю. А вы думайте о своих.

— Пьетро он снился и до исчезновения Дарио, а именно после смерти Филиппо, Франческо и Луки.

— Я прошу вас выйти, синьорина.

— Последнее, доктор. Может, это вы забыли кое-что? Вы считаете этот рисунок полной фантазией. Прекрасно. Я напомню вам, доктор. Люди с расстройством личности высокого уровня функционирования, аутисты с синдромом Аспергера, не способны символически мыслить. А это значит, они могут рисовать только то, что видят. И если аутист изображает человека, он изображает его так, как тот выглядит в реальности, а не как он себе его вообразил. Вы когда-нибудь пытались использовать метафоры в разговоре с человеком, у которого расстройство личности высокого уровня функционирования, доктор? Он их не понимает. Вы когда-либо просили человека с расстройством личности высокого уровня функционирования передать соль, а тот не соглашался бы и не передал ее вам, доктор? Аспергеры не лгут, аспергеры не придумывают, когда рисуют. Они показывают, доктор. А мы — те, кто мог бы сделать хоть что-нибудь для них, — даже не слушаем их.

В глазах жгло. Алиса резко повернулась и вышла. Только сейчас она заметила, что санитар все это время стоял у двери с выражением изумления на лице, с выражением, больше присущим вдруг задумавшейся заднице. Он отступил, пропуская ее.

— А тебе чего надо? — спросил заведующий.

Санитар закрыл дверь и исчез.

— Пойду посмотрю, что за гений… — прошептал он себе под нос.

Заведующий взял в руки рисунок. Эта девчонка была права насчет аспергера. А тот ребенок, которого засосали глазами? Не пересмотрят ли ученые-врачи некоторые свои тезисы, потому что в любом случае это не может быть правдой. Хотя старик, пожалуй, может…

Он закрыл нарды. И позвонил в полицию.

Ровно в десять вечера Алиса выключила свет. День был длинный и насыщенный, хотелось закончить его быстро. Даже не успев подумать, насколько еще рано, она уже дремала.

Она увидела лицо Лукреции, наползающее на лицо Дарио, и Человека-Призрака, который всасывал ее внутрь своих пустых орбит. Она увидела все в подробностях: как ноги Лукреции становились тонкими, пока совсем не исчезли, как истощалось, таяло, испарялось тело. Увидела, как Лукреция превратилась в пыль. И как была втянута жадными глазами этого нечеловеческого создания. Алиса увидела себя, свернувшуюся клубочком под деревом, обмочившуюся. Увидела себя с вытаращенными глазами. Увидела мириады туч — жестко сталкивающихся друг с другом булыжников. И кровоточащее небо. Увидела воду, текущую вспять, черную, в которой не отражается небо. Надо всем этим витал голос Дэнни, не тот, что она слышана в клинике, нет. Не голос взрослого человека. Писклявый голос ребенка, исторгнутый из тайников памяти. Голос вызывал рябь на изображении, как мертвое тело, брошенное в воду.

— Он всегда здесь, от нас не отходит и по ночам снова приходит! В темном доме, пустом, у реки, всякому здравому смыслу вопреки, небо, нарисованное на холсте, аду подобно, оттуда он смотрит на мир злобно. На него не смотри, его не ищи. Он увидит тебя, ты поверишь в него! Поверишь в него, он увидит тебя!

Во сне она осталась одна. В пустом, сюрреалистическом парке. Она-ребенок встала, пошла к дому. Дверь была открыта, крысы исчезли, только паутина, грязь, тюбики с масляной краской и одежда, идеально сложенная в стопки. Она узнала платьице Лукреции, белое с красными вишенками. Она приказала своим ногам вывести ее из дома, но ноги шли вперед, в комнату Дэнни. Дверь была плотно закрыта. Другие — нет. Другие распахнуты, а вокруг гулял враждебный ветер, поднимая пыль, танцующую в воздухе и царапающую глаза. Воняло ржаным виски. Воняло сексом. Воняло мочой. Ноги привели Алису к двери, в которую рвался ветер, словно намереваясь выломать ее из петель. Визгливый свист воздуха, проникающего сквозь щели косяков, походил на блеяние баранов, с которых сдирают шкуру. Потом ручка опустилась, и дверь открылась. На Алису смотрел черный кролик ростом с человека, как тот старик. С губ его стекала вязкая вонючая слюна, лапы были загнуты и светились красным. Ноги Алисы вросли в пол. Она опустила глаза. Трава. Трава, перебравшись через окно, протянула свои зеленые когти и теперь опутывала ей щиколотки.

Кролик указал ей на картину. На ней все так же двигались тучи, грубо сталкиваясь в небе. Но на тучах… на тучах Алиса увидела Лукрецию, и Дарио, и Филиппо, и Франческо, и Луку, и других детей с оторванными конечностями. И на их останках — черные кролики. Они пожирали их, уткнувшись мордами, разрывали плоть.

— Мы все черные. Все дети. Белый Кролик — хищник. Мы все хищники. Не лезь не в свои дела, Алиса, оставь это. Иначе тебя всю съедят. Правда.

Потом большой кролик протянул к картине лапу, просунул ее внутрь и шагнул прямо в полотно. Вцепился в оторванную руку, вырвал ее из сжатой челюсти одного из своих черных детей. Маленький кролик завизжал оттого, что у него украли еду. Завизжал, как птенчик в гнезде, у которого отобрали червяка. Большой кролик поднес истекающую кровью руку к пасти, Алиса увидела, что рука была реального человеческого размера. Все было слишком — в самом деле слишком — настоящим. Кролик впился в руку зубами и вырвал кусок.

Только сейчас она закричала. И проснулась.

Прошло всего пятнадцать проклятых минут, с тех пор как она выключила свет. В тот день она не хотела умирать.

Постель промокла от пота. И горячей мочи.

9 мая 2006 года, 23.00

Тюремная психиатрическая клиника Реджио-Эмилии

Успокаивающее не успокаивает. Помрачает рассудок и забирает силы, необходимые для сопротивления галлюцинациям. Дэнни уже не осознает, закрыты у него глаза или открыты. Осознает только то, что видит: резню.

Во время ужина он схлопотал вторую инъекцию.

В теленовостях говорили о Дарио.

В теленовостях показывали реку.

И вдалеке он увидел его: свой дом. Дом — мало интересующая людей деталь.

— Смотрите туда, смотрите туда-а-а-а! — закричал он, и все ждали следующую фразу-рифму.

Но ее не последовало. Дэнни закричал своим омерзительным воплем. Стал беспокойным. Как обычно, Святой положил конец припадку. И все остальные приступили к еде. Ритмично и монотонно жуя, остальные забыли думать об ужасе, неудержимой силе бренного существования. Никогда нельзя напоминать неустойчивому мозгу о власти хаоса. Никогда. Для этого есть санитары — чинить пробоины в плотинах жизни.