Чего же ты хочешь? - Кочетов Всеволод Анисимович

– А как это? – спросил Феликс.

– Да просто. Кто там тонны да центнеры считает когда привозят самосвалами! Земля же, не золото. Тьфу, дескать. Сунут самосвальщику десятку-другую, тот и рад. А торгуют по килограммчикам, строго: с одного самосвала до трех сотен в карманы к этим гусям может пойти. Двадцать самосвалов – и новенькая «Волга». А то, знаешь, пряжа на нитяных фабриках…– Генка увлекся, глаза его светились, он даже стал выписывать на столе цифры воображаемых кушей.

– Ты что, все способы левых заработков изучил, что ли? – сказал Феликс, удивляясь.

– Где же все! Всех сам Бендер не знал. Хотя, если по правде, он мальчик был по сравнению с теми, которые сейчас деньги делают!

– А на кой шут они, эти деньги-то? – Феликс все с большим удивлением смотрел на Генку.– Что бы ты стал с ними делать, если бы при валило?

– Что? Нашел бы. Ну – машину надо? Надо. «Мерседесик» бы отхватил у иностранцев. Дачу надо? Надо. Построил бы игрушечку. В журнале «Америка» такие картинки печатают – умрешь, не встанешь.

– Так. Дальше?

– Можно кооперативную квартиру по особому проекту оборудовать. Спецстройки для этого есть. С холлами делают, с черными унитазами, с антресолями. Как надо, словом.

– А еще?

– По мелочи остальное. Магнитофон. Кинокамеру. Цветной телик. То да се.

– А дальше?

– А дальше – чего уж тебе дальше-то! Что осталось, на книжке лежит, проценты приносит. Три процента в год. Сто тысяч положишь – три тысчонки сами собой приплывут. По двести пятьдесят целковых в месяц, как с неба. Можешь уже и не суетиться.

– А серьезная у тебя программа, Генка!

– Ну, а что! А ты бы не хотел ничего такого? Всю жизнь тебе на до вставать по утрам и по звонку куда-то топать. А где свобода, гармоничное развитие личности? Где осуществление золотой мечты человечества? Да, знаешь, забыл тебе сказать!… Баб бы завел несколько, самых шикарных и в разных планах, под разные настроения. Уныло когда – к веселенькой бы закатился, весело слишком – к мечтательной…

– Холодно – к горячей, – подхватил Феликс, – жарко – к прохладненькой?…

– Смеешься, а в этом что-то есть.

– Ты опоздал, Генка, родиться. Так в царской России разбогатевшие купчики жили. Именно так. Но у них размаху было больше. У тебя скромнее.

– Чудило! Так они при капитализме мыкались. И вообще, ты зря думаешь, что я шучу. Я серьезно. Хватит прибедняться. Когда-то жрали одну картошку да физкультурой занимались.

– Стоп! – сказал Феликс.– Это ты однажды уже говорил. Какие, мол, девчата у нас стали – мечта! Не то, что во времена культа,– с картошки да с физкультуры. Ты откуда это взял?

– Из головы, откуда же? Что я сам не шевелю извилинами, что ли?

– А хочешь, я тебе скажу, откуда ты это взял?

– Ну, ну! – Генка насторожился.

– Из французской газеты, из статьи о неонацизме в Западной Гер мании.

– Мы с тем французским парнем могли подумать одно и то же параллельно.

– Да не параллельно, а противоположно подумали-то, Генка. Он это о гитлеровской Германии написал.

Генка долго смотрел прямо в глаза Феликсу, стуча пальцами по столу.

– Это Ийка тебе натрепалась? – вдруг сказал он.

– Какая Ийка? О чем ты? – Феликс даже растерялся.

– Моя сестрица. Что ж, было дело, я просил ее перевести мне из той статейки. Она же все языки знает. Ну и болтливая баба! Ну и стукачка!

Генка еще говорил и говорил, возмущаясь. Феликс его не слушал. Он растерянно думал о знакомой Липочки Свешниковой, Ие, которая оказалась сестрой такой дряни, как этот тип. Значит, она Зародова, дочь того кандидата наук и доцента. Но почему живет отдельно от семьи? Почему у нее все так странно и необыкновенно? И, кажется, она что-то говорила не об отце, а об отчиме? Расспрашивать Генку не хотелось. Феликс подал ему руку и ушел.

11

У издательства «New World» не было ни роскошного особняка, ни собственных типографий, ни слишком большого аппарата сотрудников. Располагалось оно поблизости от кинематографов, где шли новейшие боевики, на кипучей городской артерии Чаринг кросс, в окружении больших и малых книжных магазинов и торговли книгами прямо на тротуарах, на втором этаже ничем не примечательного старого дома. Когда подымешься на лестничную площадку к дверям этой издательской конторы, то перед тобой будет самая обычная квартирная дверь. Внутри, в тесных комнатках, посетителя обдаст запахом сургуча, оглушит стуком машинок, звоном телефонов.

Оказавшись там, Сабуров вспомнил помещение центрального руководства НДП в Ганновере. Но в конторе на Чаринг кросс было не столько темных деловых костюмов, сколько разномастных твидовых пиджаков и коротковатых брюк с пузырями на коленях, а юбочки кокетливых мисс открывали не только колени, но и значительно выше колен.

Клауберга с Сабуровым приняли в небольшом, подчеркнуто в духе модерн обставленном кабинете. Голый лакированный стол, без единого на нем предмета, без единой бумажки. Круглый столик в стороне, с несколькими очень низкими креслами вокруг него: в углах – скульптуры самого современного толка – куски железа, дерева, камня, на стенах – абстрактные яркие пятна и мрачные хаосы в рамах и без рам. Принимал приезжих вице-директор издательства, аккуратно и тщательно одетый, корректный, в меру улыбающийся; он предложил виски, джину, апельсиновой воды, кофе – кто чего хочет. Разговор пошел самый общий – об Италии, о том, насколько приятным было путешествие от Милана до Лондона и как господам нравится Лондон; к сожалению, лондонская погода в это время года весьма-таки прескверная: туманы, дожди, возможен смог – губительный, часто смертельный туман; ну, ничего, можно жить и в условиях смога, если умело пользоваться вот этим… Вице-директор поднял стаканчик с виски.

Потом явился эксперт по искусству стран Восточной Европы и России, неряшливый толстяк, оказавшийся русским, родители которого выехали из России еще до революции, до его рождения, поэтому русский язык он знал отнюдь не в совершенстве. Дожди и туманы были отставлены,– заговорили о предстоящей поездке в Россию, об альбомах, репродуцировании, о сроках работ и их объеме. Сабуров убедился в том, что издательство все уже основательно продумало и что дело здесь верное и поставлено солидно. Тем более, что в руках вице-директора был документ с грифом ЮНЕСКО, которым один из отделов столь представительной международной организации выражал готовность рассматривать задуманную издательством «New World» работу как запланированную для осуществления в рамках деятельности ЮНЕСКО, если, конечно, работа будет проводиться со строгим соблюдением всех международных правил.

В конце беседы Клаубергу и Сабурову были вручены довольно солидные суммы денег в английских фунтах – на текущие расходы, сказано, что в дальнейшем предстоят новые, уже более конкретные разговоры и что лучше всего будет, если они поселятся в отеле «Бонингтон», сравнительно недорогом, современном, а главное – расположенном в нескольких шагах ходьбы от Британского музея, в котором им обоим, Клаубергу и Сабурову, придется, надо полагать, основательно поработать до отъезда. Отъезд же… Срок его еще не установлен. Но он будет установлен, пусть их это не беспокоит; главное – хорошо подготовиться.

Два дня таскались они по Лондону, в тумане и по лужам, никто их никуда не приглашал, они могли располагать собою как им вздумается. В отеле «Бонингтон» был вполне приличный ресторан, вокруг него несколько хороших старых викторианских пивных. Тем не менее обедали и пили пиво Клауберг с Сабуровым не в отеле и не поблизости от него, а в самых различных местах Лондона. В Англии ни один из них до этого не бывал, каждому хотелось увидеть как можно больше. Все дни проходили в блужданиях по городу, который был даже и не городом, а целой страной в стране. «Оказывается, эта суетливая человеческая страсть путешествовать не проходит и к шести десяткам,– сказал однажды Клауберг, стоя на набережной Темзы. – Думал уж, ничто меня нигде и никак не удивит, все видел, все знаю. А стронулся с места, готов, подобно заправскому туристу, носиться по грязным переулкам и отыскивать дома, в которых живали некогда господа Бернард Шоу или Шерлок Холмс».