Черная беда - Ивлин Во

Когда же возникла проблема контроля над рождаемостью, его преосвященство вполне недвусмысленно дал своей пастве понять, какого ей следует придерживаться мнения. В качестве главы господствующей Церкви он созвал совет, на котором присутствовали верховный раввин, старейшина мормонов, а также представители всех имевшихся в империи вероисповеданий за исключением англиканского епископа, приславшего вежливый отказ, где говорилось, что, поскольку его прихожане — в основном англичане, которые знакомы, причем не понаслышке, с этой проблемой, а потому едва ли будут недовольны новой политикой императора, в его участии необходимости нет, однако он желает его преосвященству всяческих успехов на поприще защиты института семьи и очень просит за него помолиться. Епископ также писал, что с прогрессистами, которые угрожают снести англиканский собор, у него свои счеты и ему бы не хотелось переключаться на совсем другое дело, сколь бы благородным оно ему ни казалось.

После окончания совета патриарх составил энциклику, выдержанную в цветистом, высокопарном стиле, и разослал ее во все концы острова. Будь господствующая Церковь более влиятельной, праздник бы определенно не состоялся, однако, как уже говорилось, христианизация страны была еще настолько далека до своего завершения, что большая часть населения империи сохраняла, причем нередко совершенно открыто, свои старые вульгарные верования, в результате чего прогрессивную политику Сета поддержали, как это ни странно, жители деревень, туземцы.

Привлечь местных жителей удалось главным образом благодаря рекламе. В самые тяжелые дни, когда Сету казалось, что предрассудки его народа преодолеть невозможно, и даже Бэзил склонялся к тому, чтобы праздник отложить, среди книг, которые ежемесячно приходили императору из Европы, Сет обнаружил набор на редкость зажигательных советских плакатов. Поначалу казалось, что перепечатать их не удастся: в типографии «Курьера» копировальных станков не было. Сет уже подумывал о том, не использовать ли рабов для тиражирования его эскиза, но тут господин Юкумян вспомнил, что несколько лет назад один предприимчивый филантроп завещал ввести литографирование в программу американской баптистской школы. Как выяснилось, литографский станок, несмотря на все старания нерадивых учеников, уцелел. Господин Юкумян купил его у пастора и перепродал — с немалой выгодой для себя — отделу изящных искусств Министерства модернизации. Затем в армянской колонии Дебра-Довы — опять же не без помощи господина Юкумяна — был найден художник, который согласился сделать плакат по эскизу Сета. Плакат этот, предназначавшийся для неграмотных туземцев и превозносивший неоспоримые преимущества контроля над рождаемостью, получился большим, красочным и явился самым значительным достижением нового министерства. Господин Юкумян ходил в героях. Плакат расклеили по всей столице, он висел во всех нужниках по пути следования поезда «Матоди-Дебра-Дова», в особняках вице-королей и в хижинах туземных вождей, в тюрьмах и казармах, на виселицах и на деревьях джу-джу, под которыми творились заклинания. И где бы этот плакат ни висел, вокруг него всегда толпилась кучка любопытных, совершенно сбитых с толку азанийцев.

На плакате было два рисунка — один слева, другой справа. На левом рисунке изображалась старая, полуразвалившаяся хижина, забитая больными детьми разного возраста: тут были и увечные, и обезображенные, и слепые, и прыщавые, и полоумные; возле пустой миски сидел на корточках преждевременно состарившийся многодетный отец; в дверях, дробя мотыгой жалкую кучку зерна, стояла высохшая и согбенная от деторождения мать. Дом на правом рисунке, по контрасту, был светлый и просторный; в комнате за столом сидела молодая мать и с аппетитом уплетала громадный кусок сырого мяса, рядом, покуривая кальян (который по-прежнему считался в стране признаком сытой, досужей жизни), расположился ее муж, а между ними, с газетой на коленях, сидел их единственный, пышущий здоровьем ребенок. Между этими двумя домами было во всех подробностях изображено ультрасовременное противозачаточное приспособление, под которым стояла подпись на сакуйю: А КАКОЙ ДОМ ВЫБИРАЕТЕ ВЫ?

Интерес этот плакат вызвал необычайный. Повсюду, во всех самых отдаленных уголках острова, азанийцы задумчиво качали своими курчавыми головами, тыкали в плакат черными пальцами и что-то лопотали, прищелкивая языком и скаля белые зубы. Смысл красивых новых картинок был понятен абсолютно всем:

«Видишь, справа — богатый человек, трубку курит, прямо как вождь. Но жена у него плохой, сидит мясо ест. И муж тоже плохой — только один сын имеет.

Видишь, слева — бедный человек, есть нечего. Но жена у него очень хороший, работает хорошо. И муж тоже хороший, одиннадцать детей имеет, один совсем сумасшедший — святой, значит. А посередине императорское джу-джу; захочет — будешь ты хороший человек, бедный человек, одиннадцать детей иметь будешь».

В результате, несмотря на протесты земельной аристократии и Церкви, туземцы начали со всей страны стекаться в город на праздник, с нетерпением ожидая, что благодаря новому колдовству они обретут невиданную потенцию и плодовитость.

«В очередной раз, — писал Бэзил в передовице „Курьера“, — простой народ империи отверг притязания предвзятого и корыстного меньшинства и единодушно откликнулся на призыв своего императора следовать по пути Прогресса и Новой Эры».

Спрос на «джу-джу императора» был столь велик, что за несколько дней до праздника господин Юкумян был вынужден срочно телеграфировать в Каир, чтобы прислали очередную партию противозачаточных средств.

Тем временем несторианский патриарх стал частым гостем французского посольства.

— Теперь с нами армия, с нами Церковь, — сказал мсье Байон. Осталось только подыскать подходящую кандидатуру на королевский трон.

— Если хочешь знать мое мнение, — сказал как-то утром Бэзил вскоре после распространения плакатов, — самое трудное в нашей работе — это преданность короне.

— Господи, мистер Сил, что это вы такое говорите? За такие слова и отравить ведь могут. Что он на этот раз выдумал?

— Вот, полюбуйся. — И Бэзил вручил господину Юкумяну только что пришедшую из дворца бумагу: «Прошу ознакомиться и принять необходимые меры. Мною решено упразднить следующее:

Смертную казнь

Брак

Язык сакуйю и все местные диалекты

Детскую смертность

Тотемизм

Варварскую жестокость

Заклад земельных участков

Эмиграцию

Пожалуйста, займитесь всем этим. А также организуйте систему резервуаров для снабжения города водой и набросайте план экзаменационных программ для приема в корпорацию общественного обслуживания. Предлагаю в качестве обязательного языка ввести эсперанто. Сет».

— А все потому, что он читает книги, мистер Сил. Пока вы не найдете ему женщину, он вас в покое не оставит, и не надейтесь. Хоть бы пил, что ли…

Как вскоре выяснилось, заслуги министерства в деле контроля над рождаемостью возымели весьма неприятные последствия. Если раньше у Бэзила и мистера Юкумяна были основания сетовать на упрямство и прямолинейность своего повелителя, то теперь они страдали от противоположной крайности его характера. Казалось, фантазия Сета в момент наивысшего успеха уподобилась вулканическому озеру, которое, внезапно вздыбившись из-за извержения невидимых подземных вулканов, потемнело, закипело и вышло из берегов, растекаясь тысячью бурных потоков. Серьезный, довольно робкий молодой человек внезапно сделался капризным и импульсивным; в голове у него бурлили идеи, выходившие наружу в виде громких слов, теорий и обрывков знаний, плохо понятых и самым фантастическим образом истолкованных.

— Если император свихнется, нам с тобой не поздоровится.

— Господи, мистер Сил, вы говорите ужасно опасные вещи.

Во второй половине дня Бэзил отправился во дворец обсудить новые планы императора.

— А-а, вы по поводу списка? Кажется, я послал вам его сегодня утром? Но тут обсуждать нечего, все вопросы я предоставляю решать вашему министерству в рабочем порядке. Только, пожалуйста, поскорее… Сегодня я вызвал вас совсем по другому поводу. Речь идет о нашем музее.

— Музее?!

— Именно, должен же у нас быть свой музей. Я тут набросал кое-какой план. Самая серьезная проблема — это помещение, ведь музей необходимо открыть до приезда комиссии от Общества защиты животных. Комиссия будет здесь в начале следующего месяца. Времени на строительство специального здания у нас, стало быть, нет. Лучше всего было бы конфисковать под музей один из городских дворцов. Дворцы Нгумо или Боза вполне подходят — их и перестраивать, по существу, не придется. Но этот вопрос решит министерство. На первом этаже будет отдел естественной истории. Вы соберете всю флору и фауну империи: львов, бабочек, птичьи яйца, образцы деревьев и так далее. Эти экспонаты займут весь первый этаж. Я где-то прочел о вентиляции, — с серьезным видом добавил Сет. — Это очень важно. Воздух в стендах необходимо регулярно обновлять: примерный расход воздуха — один кубический метр в час, иначе экспонаты будут портиться. Обязательно самым внимательным образом за этим проследите. На втором этаже разместятся антропологический и исторический отделы: народное творчество, изделия португальцев и арабов, небольшая библиотека. А в главном зале будут выставлены реликвии королевской семьи. У меня в спальне под кроватью хранятся в сундуке медали Амурата, а также мои собственные вещи: фотографии, мундиры, оксфордские шапочка и мантия, макет Эйфелевой башни, который я привез из Парижа. Я также готов пожертвовать музею образцы своего почерка. Словом, музей должен получиться очень интересный.