Призрак дома на холме - Ширли Джексон

— Я только что думала, насколько ты по виду спокойна.

— А я только что думала о… когда это было? позавчера?.. о позавчерашнем дне. И гадала, как меня угораздило сюда поехать. Наверное, я соскучилась по дому.

— Уже?

— А ты совсем о таком не думаешь? Будь Хилл-хаус твоим домом, ты бы о нем тосковала? А девочки — интересно, они плакали о своем темном угрюмом доме, когда их отсюда увозили?

— Я никогда никуда не ездила, — осторожно ответила Элинор, — и, наверное, не знаю, как это бывает.

— А теперь? Скучаешь по своей квартирке?

— Наверное, — ответила Элинор, глядя в огонь. — Я там очень мало живу — еще не поверила, что она моя.

— Хочу в свою собственную постель, — объявила Теодора, и Элинор подумала: она снова капризничает. Когда Теодора проголодалась, или хочет спать, или ей скучно, она становится как маленькая.

— У меня глаза слипаются, — сказала Теодора.

— Двенадцатый час, — ответила Элинор.

В тот самый миг, когда она повернулась к игрокам, доктор издал торжествующий возглас, а Люк рассмеялся.

— Так-то, сэр, — объявил доктор. — Так-то!

— Вы разбили меня наголову, — признал Люк и начал собирать фигуры. — Никто не возражает, если я возьму с собой чуточку бренди? Чтобы скорее уснуть, или для пьяной храбрости, или еще для чего. Вообще-то, — и он улыбнулся девушкам, — я собираюсь еще полежать с книжкой.

— Вы по-прежнему читаете «Памелу»? — спросила Элинор доктора.

— Второй том. У меня впереди еще три, потом примусь за «Клариссу Гарлоу». Могу одолжить Люку…

— Спасибо, не надо, — торопливо ответил Люк. — У меня с собой чемодан детективов.

Доктор обвел глазами комнату.

— Так-так, — сказал он. — Экран придвинут, свет погашен. Двери миссис Дадли может закрыть с утра.

Усталой вереницей они поднялись по лестнице, выключая по пути свет.

— Кстати, у всех есть фонарики? — спросил доктор.

Они кивнули, занятые больше мыслями о том, как хочется спать, чем о волнах тьмы, наплывающей за ними по ступеням Хилл-хауса.

— Спокойной ночи всем, — сказала Элинор, открывая дверь синей комнаты.

— Спокойной ночи, — отозвался Люк.

— Спокойной ночи, — сказала Теодора.

— Спокойной ночи, — сказал доктор. — Крепкого сна.

— Иду, мам, иду, — сказала Элинор, нащупывая выключатель. — Все хорошо, я иду.

Элинор, слышала она, Элинор.

— Иду-иду! — крикнула она раздраженно. — Уже иду!

— Элинор?

И туг ее окатило холодом осознание: «Я в Хилл-хаусе!» Она окончательно проснулась и, дрожа, спрыгнула с постели.

— Что? Что случилось? Теодора?

— Элинор? Ты здесь?

— Иду.

Некогда включать свет; Элинор оттолкнула с дороги прикроватный столик и сама удивилась грохоту, с которым он упал. Уже нащупывая ручку двери в ванную, она подумала: это не столик упал, это мама мне в стену стучит. У Теодоры, по счастью, горела лампа. Сама Теодора сидела на кровати, встрепанная, и смотрела в одну точку дикими со сна глазами. Я, наверное, выгляжу так же, мелькнуло у Элинор.

— Я здесь. В чем дело?..

И тут она различила звук — только сейчас отчетливо, хотя слышала его с самого пробуждения.

— Что это? — прошептала Элинор.

Она медленно села на кровать, дивясь собственному спокойствию. Ну вот и оно наконец. Всего лишь звук в коридоре, в дальнем конце, и холод — ужасный, ужасный холод. Звук со стороны детской и ужасный холод, а вовсе не мама колотит в стенку.

— Что-то стучит в двери, — произнесла Теодора самым бытовым тоном.

— Ну да. Вот и все. И это в другом конце коридора. Люк и доктор наверняка уже там, проверяют, в чем дело.

И вовсе не моя мама колотит в стенку; мне снова померещилось.

— Тук-тук, — сказала Теодора.

— Тук.

Элинор хихикнула. Мне совсем не страшно, подумала она, только очень холодно. Всего-навсего кто-то стучит в двери — в одну, потом в другую. И этого я так боялась? «Тук» — самое подходящее слово. Как дети стучат, а не как матери через стену. И вообще, Люк с доктором уже там. Значит, вот это и называется «бросило в холод»? Очень неприятное чувство: начинается в животе и волнами расходится по телу, будто что-то живое. Будто что-то живое. Да. Будто что-то живое.

— Теодора. — Она зажмурилась, стиснула зубы и крепко обхватила себя руками. — Оно приближается.

— Просто звук, — ответила Теодора и прижалась к ней. — От него эхо.

Глухой какой-то стук, подумала Элинор, будто в дверь колотят чайником, или железным бруском, или стальной рукавицей. С минуту стук раздавался через равные интервалы, затем медленнее и тише и снова в быстрой последовательности. Складывалось впечатление, что кто-то методично стучит во все двери подряд. Откуда-то издалека, снизу, донеслись голоса Люка и доктора. Элинор успела подумать: «Они вовсе не здесь, с нами», — и тут ударило в дверь совсем близко.

— Может, оно пойдет по другой стороне коридора, — прошептала Теодора, и Элинор внезапно поняла: самое странное в этих неописуемых ощущениях — что Теодора их тоже испытывает. «Нет», — сказала Теодора, потому что теперь ударило в соседнюю дверь — громче, оглушительно (идет ли оно по коридору зигзагами? и ногами ли оно идет? и чем стучит? есть ли у него руки?), и Элинор, вскочив с кровати, уперлась ладонями в дверь.

— Уходи! — заорала она. — Уходи, уходи!

Наступила полная тишина, и Элинор, прижимаясь лицом к двери, подумала: все, я нас выдала. Оно искало дверь, за которой кто-нибудь есть.

Холод вполз в комнату, прибывая, как вода, захлестывая с головой, подступая под потолок. Тишина стояла такая, что всякий бы подумал: обитатели Хилл-хауса мирно спят. И тут — настолько внезапно, что Элинор даже обернулась, — у Теодоры застучали зубы.

Элинор рассмеялась.

— Ты совсем как маленькая, — сказала она.

— Мне холодно, — шепнула Теодора. — Ужасно холодно.

— Мне тоже. — Элинор накинула на Теодору зеленое одеяло, а сама надела Теодорин махровый халат. — Теплее?

— Где Люк? Где доктор?

— Не знаю. Ты согрелась?

— Нет. — Теодору бил озноб.

— Через минуту я выйду в коридор и позову их. Ты можешь…

И тут началось снова, словно оно прислушивалось, дожидаясь их слов, хотело понять, кто они и насколько готовы ему противостоять, насколько испуганы. Так внезапно, что Элинор отпрыгнула к кровати, а Теодора вскрикнула, что-то железное грохнуло в дверь, и обе в ужасе подняли глаза, потому что стучали очень высоко: выше, чем могли бы достать они или даже Люк с доктором. И от того, что было за дверью, волнами накатывал мерзкий, парализующий холод.