Седьмая руна (СИ) - Каблукова Екатерина

Это заставила верзилу опомниться.

– Декан желал бы переговорить с вами, мадемуазель, – пробасил он и мстительно добавил. – Немедленно!

– У меня лекция, – возразила Франсуаза, прекрасно понимая, что ничего хорошего ждать от такого вызова не приходится.

– Не у вас, а у профессора Ле Шовена, – поправил ее Жан-Жак. – Не помню, чтобы вам выдавали разрешение преподавать самостоятельно.

Девушка сжала кулаки, пытаясь сдержаться. Если бы не тонкие лайковые перчатки, она наверняка вонзила бы себе ногти в ладонь.

– Хорошо. В таком случае профессору вы объясните все сами! – Франсуаза крутанулась на каблуках и направилась в кабинет декана. – Заодно и замените меня на лекции!

По традиции кабинеты глав факультетов располагались в самой старой части здания. Стены, облицованные панелями из мореного дуба с золоченой резьбой, тяжелая мебель, шкафы, заполненные книгами с вычурными переплетами – все при входе в обитель хранителя знаний должно было вызывать священный трепет.

Но Франсуаза не раз бывала в кабинете, и к тому же была слишком зла, чтобы испытывать хоть что-то кроме раздражения. Приказав Бонни ждать, она переступила порог.

– Господин декан, вы меня вызывали? – она спокойно прошла к столу, за которым сидел профессор Копен.

Лиловый ковер заглушал звуки шагов. При виде девушки декан привстал, но спохватился и снова опустился в свое кресло, подчеркивая, что разговор предстоит сугубо деловой.

– Мадемуазель д’Эгре, доброе утро, – кивнул декан.

В полутьме кабинета девушка наконец заметила Николя Камбера, вчерашнего виновника происшествия на кладбище. Юноша был очень бледен, а под глазами залегли темные круги. Он был так подавлен, что даже позабыл о хороших манерах и так и остался сидеть, когда девушка вошла.

– Присаживайтесь, – декан тем временем указал на свободный стул.

– Благодарю, – подхватив юбку, чтобы не помять ткань, Франсуаза присела на самый край и вопросительно взглянула на декана. – Чем обязана?

– Сегодня утром мне прислали протокол задержания мсье Камбера, – профессор кивнул на съежившегося адепта. – Ему предъявлены обвинения в несанкционированном использовании магии, осквернении могил и нарушении общественного порядка.

– Вот как? – Франсуаза с сочувствием взглянула на юношу. – Но думаю, мы сможем найти смягчающие обстоятельства? К тому же адепт Камбер помог мне…

– Вот об этом я и хотел с вами поговорить, мадемуазель! – перебил девушку декан. – Как вы знаете, женщинам запрещено проведение обрядов на кладбище!

– Да, но…

– А судя по показаниям адепта, вы заранее подготовили круг! Следовательно, собирались проводить обряд…

– Я действовала по просьбе представителя полисмагического управления, – возразила Франсуаза.

– Префекту об этом неизвестно, – декан переложил листы бумаги, лежавшие на столе. – Более того, в академию поступило предписание отстранить вас от занимаемой должности.

На нее словно вылили ушат ледяной воды.

– Что?! – надеясь, что ослышалась, Франсуаза впилась взглядом в самодовольно усмехающегося декана.

– Отстранить от должности. Женщинам не место на факультете некромантии, и, судя по тому, что вы вчера устроили на кладбище, я с этим полностью согласен!

– Я?! Устроила?! – от несправедливости обвинений горло перехватило спазмом, и голос сорвался на визг.

– Именно. Я ни за что не поверю, что у четверокурсника хватит сил и познаний поднять все кладбище.

– То есть вы считаете, что у меня и того и другого достаточно? – Франсуаза знала, что хватается за соломинку.

– Я считаю, что вы не должны заниматься некромантией, мадемуазель. Вернитесь к отцу, выйдите замуж, и, наконец, займите место, предназначенное вам в жизни!

Каждое слово ощущалось как удар. Дыхание перехватило, а на глаза навернулись слезы. Понимая, что спорить бесполезно, Франсуаза встала. Мужчины остались сидеть, еще одно оскорбление, но она не обратила на это никакого внимания.

– Я не могу занять предназначенного мне места в жизни, – отчеканила она. – Потому что такие твердолобые самовлюбленные идиоты не дают мне сделать это!

– Что?! – взревел декан, вскакивая со своего места. – Да как вы…

– Смею? – перебила Франсуаза, криво улыбаясь. – Мне уже нечего терять, декан Копен. Своим решением отстранить меня от работы вы развязали мне руки, и теперь я могу сказать все, что я о вас думаю: вы – ничтожество! Вы заняли эту должность благодаря протекции, а не уму! А ваша привычка окружать себя теми, кто еще глупее вас, приведет академию к гибели!

– Да как вы смеете?! – взревел Копен.

Молния сорвалась с его пальцев, метя в девушку. Она отмахнулась от нее, словно от назойливой мухи. Заклинание отлетело и впечаталось в панель, оставляя уродливое пятно. Франсуаза надменно улыбнулась.

– У вас не хватает сил даже на это, профессор! – холодно заметила она. – И только что вы совершили покушение на дочь графа д’Эгре.

– Я… что… – от осознания того, что он натворил декан побледнел и рванул узел галстука. – Это был несчастный случай…

– Я так не думаю, а вы, Николя? – девушка обернулась к адепту, вжавшемуся в стул так, словно он хотел стать частью мебели.

– Я… я не знаю… но я думаю, господин декан… думаю вы… Можно я пойду? – Николя умоляюще посмотрел на Франсуазу.

Она усмехнулась.

– Идите, Николя. Вы достойный представитель этого факультета!

После этих слов юноша еще сильнее вжался в стул. Франсуаза с вызовом взглянула на мрачного как туча Копена. Он стоял, опираясь ладонями о стол, и молчал. Понимая, что разговор окончен, девушка холодно кивнула на прощание и вышла.

Собрав всю волю в кулак, она смогла с гордо поднятой головой пройти по коридору и спуститься с лестницы.

– Мадемуазель д'Эгре! Мадемуазель д'Эгре!

В ушах шумело, и она не сразу поняла, что обращаются к ней.

– Да? – как Франсуаза ни старалась, губы все равно подрагивали, но адепт этого не заметил.

– Профессор ле Шовен просил передать, что ждет доклад…

– Скажите ему, чтобы катился ко всем чертям!

– Но… – ошеломленно пролепетал юноша, шокированный не то отношением к профессору, не то словами, которые не должна употреблять женщина.

Смахнув так некстати набежавшие слезы, девушка резко отвернулась и устремилась прочь. Прочь из этого места, где штаны и то, что в них, ценят гораздо больше, чем ум!

Проходя через ворота, она подняла голову. В глаза бросилась старая, давно выцветшая надпись: "Здесь и всюду", – гласили руны мертвого языка.

Франсуаза горько усмехнулась. Действительно, всюду будут считать, что ее место в аристократическом салоне, а не за кафедрой учебного заведения. Самое большее, ей позволят преподавать в женской гимназии, обучая дочерей аристократов основам целительства.

Не сдержавшись, она всхлипнула.

Идущий рядом Бонни заскулил, преданно заглядывая в глаза.

– Ох, милый… – не обращая внимания на грязь и удивленные взгляды прохожих, она присела, обняла пса и разрыдалась, оплакивая свои разбитые вдребезги мечты.

– Мадемуазель д'Эгре?! – знакомый баритон прорвался сквозь пелену слез.

Франсуаза подняла голову и встретилась взглядом с темными глазами Этьена Богарне. В голове пронеслась мысль, что уж очень странное сочетание представляли собой эти глаза цвета расплавленного шоколада со светлыми, вопреки моде торчащими во все стороны волосами.

Сейчас на лице полисмага отражалось беспокойство.

– Что случилось? – он протянул руку, помогая подняться.

Франсуаза встала и по привычке отряхнула безнадежно испачканную юбку. Благо дождь давно прекратился, и жакет остался сухим, не считая нескольких пятен от слез.

– Ничего. Ровным счетом ничего, – девушка постаралась сказать это как можно более беспечно, но отчаяние все еще сдавливало грудь, и фраза прозвучала жалко.

– Вы плакали, вас кто-то обидел? – допытывался полисмаг, наплевав на приличия.

– Мне всего лишь указали на мое место, – при воспоминаниях об обиде Франсуаза всхлипнула, слезы опять брызнули из глаз. Она заморгала и спешно уткнулась в белоснежный платок, протянутый капитаном Богарне. – Простите, я не должна…