Секрет бабочки - Кейт Эллисон

— Я думала, мы прошвырнемся после школы… — отвечает Камилла с горьким привкусом в голосе, когда смотрит на меня. Двадцать один, двадцать два, двадцать три.

— Я скину тебе сообщение, скажем, в восемь, идет? — кричит Кери, оборачиваясь. Я тук тук тук, ку-ку, пока она не видит, а потом мы выходим на парковку перед зданием школы. Кери ведет меня к своему автомобилю, сверкающе-красному «БМВ». Он стоит в первом ряду. Теплый ветерок обдувает нас. Кери убирает руку с моего локтя и завязывает волосы в конский хвост, прежде чем мы садимся на ледяные кожаные сиденья ее автомобиля. Я по-прежнему вижу восемь своих лиц, исчезающих с бумаги.

Пока мы едем, Кери говорит со мной о выпускном бале, но я слышу только отрывочные фразы, потому что мои мысли заняты охранником: как, черт побери, он нашел меня, нашел мой шкафчик и почему, почему он вообще убил Сапфир? Я упускаю что-то важное, и у меня есть ощущение, что отпущенное мне время подходит к концу.

— Ло, — голос Кери врезается в мои мысли. Я поднимаю голову и смотрю на нее. — Ты бьешь себя по ногам. Снова и снова.

Я смотрю на кучку черных камней посреди тротуара. Четыре, пять, шесть.

— Я… я не замечала, — отвечаю я честно, когда мы проезжаем мимо дверной арки, в которой вчера я засекла охранника. Застегиваю куртку до подбородка и втягиваю голову в плечи. — Слушай, я, пожалуй, выйду здесь…

Кери останавливается в нескольких домах от моего.

— Здесь?

Я киваю.

— Спасибо тебе… что помогла. — Слова какие-то неестественные, произносить их трудно. — Правда.

Кери обнимает меня, говоря:

— Расслабься, Ло. В натуре.

Ее объятие удивляет, даже потрясает. На глаза наворачиваются слезы. Я быстро вылезаю из автомобиля, смущенная, поворачиваюсь к своему дому. Я понятия не имею, почему Кери так мила со мной. Она даже не знает меня.

— Еще увидимся, — говорю я, уже шагая. Мне надо шагать. Надо постукивать. Надо считать трещины.

Семнадцать, восемнадцать, девятнадцать.

Если бы она меня знала, относилась бы иначе.

Двадцать четыре, двадцать пять, двадцать шесть. Двадцать семь, чтобы все стало идеальным. Начинаю считать снова.

Глава 15

— Ло, — голос моей матери доносится через темную щель у приоткрытой двери, когда я иду в свою комнату. Она сидит на кровати. Ведущий телевикторины вопит: «Наши поздра-а-а-авления, Пегги. Вы выиграли новенькую стиральную машину из нержавеющей стали. И. Суши-и-и-илку». — Трибуна визжит.

Моя мама улыбается.

— Зайди ко мне. — Ее голос необычно спокоен.

«Суммарной стоимостью более двух тысяч до-о-о-олларов!»

— Что такое, мама?

Я на дюйм приближаюсь к кровати, и она берет мою руку в свои. Они холодные. И костлявые. Она не делала этого — не хотела, чтобы кто-то прикасался к ней или она прикасалась к кому-то — с тех пор, как бросила якорь в темной затхлой гавани — своей спальне — более года тому назад.

Я помню, как она готовила обед. Всегда следила за тем, чтобы на моей тарелке все лежало симметрично, резала куриное филе на нужное количество кусочков. И овощей клала на тарелку сколько надо, иначе я бы не стала есть. Папа никогда этого не понимал, просто сердился на меня за мои ритуалы, скажем, за подсчет трещин при ходьбе, за то, что я начинала снова, если сбивалась.

«Посмотрите на эту улыбку, друзья. Пегги, из Северной Каролины! Ваши родные здесь, в студии?»

Мама смотрит на меня снизу вверх.

— Твой отец рассказал мне о том, что произошло на днях, Ло, за обедом, — она сжимает мою руку своими, разжимает их. — Он говорит, что ты очень напряженная. И что ты поздно приходишь домой.

Я стучу ладонью по бедру, шесть раз, начинаю считать волосы в ее левой брови (шестнадцать, семнадцать, восемнадцать…)

— Я… я занималась. Много времени проводила в библиотеке…

— Дело в мальчике? — прерывает она меня, прежде чем я успеваю закончить.

— Что? Мама… нет. — Такое ощущение, что у нее и Кери Рэм один и тот же мозг. — Я хочу сказать…

— Ло, это нормально, — опять она прерывает меня. — Я понимаю. У меня хватало бойфрендов до того, как я решила остановиться на твоем отце.

— Нет, — я чуть возвышаю голос и пытаюсь вырваться из ее рук. Она не отпускает.

— Тогда что? — странная полуулыбка пробегает по ее лицу. — Ты убегаешь, чтобы повидаться с ним? Ты не хочешь привести его сюда? Ты нас стесняешься?

— Дело совсем не в этом.

— Тогда в чем? — спрашивает она, голос начинает переходить в визг. — В чем-то плохом? Ты связалась с плохими людьми, Ло? В наркотиках? В чем? Ты подсела на наркотики? После всего того, что мы пережили?

Я пытаюсь говорить спокойно, успокаивающе.

— Мама, нет. Никаких наркотиков. Клянусь. И я ни с кем не связалась.

— Не лги мне, Пенелопа, — говорит она, капельки слюны летят с губ. Она ушла, покинула зону стабильности. — Я знаю, ты тайком уходила всю неделю. Я слышу тебя. Ты крадешься, крадешься… После того, что случилось в прошлом году, как ты смеешь убегать из дома, а потом лгать мне об этом? Как ты смеешь? — Она обхватывает руками живот. — Нет, — говорит она. — Нет, нет, нет, нет, нет. Я этого больше не вынесу.

— Мама, пожалуйста. — Я хочу прикоснуться к ней, сказать что-нибудь, чтобы она замолчала, но не могу.

Внезапно она рыдает, ее тело сворачивается в листок, завернувшийся вокруг веточки, голос едва прорывается сквозь всхлипы.

— Я-я не знаю. Ты веришь мне, правда? Я не знаю. Господи. Мое дитя. Мое дитя. — Она поднимает руки к лицу, впивается ногтями в щеки.

— Я принесу тебе воды, мама, — шепчу я, пячусь к двери, прижимая кулаки к бедрам, с таким ощущением, что распадаюсь на части.

На кухне наполняю стакан холодной водой из-под крана и выливаю его. Наполняю снова и выливаю. Наполняю в третий раз, уже не выливаю, заставляю себя отойти от раковины. Ритуалы такие могущественные. Они тормозят меня, но я ничего не могу с ними поделать. Я поднимаюсь на три ступеньки — спускаюсь на одну, поднимаюсь на три — спускаюсь на одну. Поднимаюсь-спускаюсь, пока не добираюсь до самого верха.

К тому времени, когда вхожу в комнату мамы, она уже не плачет. Лежит на кровати, глаза остекленели, в горле тихонько клокочет.

— Давай, мама, — я осторожно сажусь на кровать. — Выпей это, пожалуйста. Вот. Позволь мне тебе помочь…

Она податлива, словно кукла. Я приподнимаю ей голову одной рукой, второй подношу к губам стакан, чуть наклоняю его.

За моей спиной по-прежнему гремит телик. Время новостей. «Спасибо, Том. Я нахожусь рядом с „Уэствуд-Центр“, где наконец-то вновь поставили мусорные баки после того, как их убрали чуть ли не четырьмя месяцами раньше из-за угрозы взрыва бомбы в конце прошлого декабря».

Я ставлю пустой стакан на прикроватную тумбочку и разворачиваюсь к изображению радостно-сверкающего репортера, который стоит на продуваемой ветром автостоянке перед торговым центром. «Уэствуд-Центр»: помнится, я что-то слышала об «Уэствуд-Центр»… что-то важное…

«Вскоре после получения известия о заложенной бомбе полиция выяснила, что угроза ложная, но решила все равно убрать мусорные баки в качестве меры предосторожности. Прошлые четыре месяца муниципалитету пришлось привлекать частные компании по уборке и утилизации мусора, подняв чуть ли не на двадцать процентов ставку аренды, чтобы оплатить увеличение расходов. Арендаторы Гленн, Донг и Джо Уайнберг протестовали, говоря, что с них берут дополнительные деньги за услуги, которые по всем стандартам должны входить в арендную плату, и остальные арендаторы с ними согласились. После пятничной демонстрации протеста перед полицейским участком на Двадцать третьей улице полиция согласилась с возвращением мусорных баков на прежнее место».

Частота дыхания мамы замедляется, веки падают на глаза. У меня перехватывает горло, голова напоминает раздутый воздушный шарик, готовый лопнуть.

«Почему я не могу вспомнить?»

Я тихонько выскальзываю из маминой комнаты. Чтобы не разбудить ее.

В своей комнате я смотрю на свои вещи, а мои вещи смотрят на меня.

Внезапно — трезвон из моего рюкзака. Мне требуется несколько секунд, чтобы осознать, что звонит мобильник.

Глава 16

Я яростно роюсь в рюкзаке, пока не нахожу мобильник. Он никогда не звонит. Смотрю на дисплей. Номер не узнаю.

— Ал-ло?

Автомобильный гудок. Треск статики.

— Королева Пенелопа? — спрашивает голос на другом конце. — Неужели это она?

Я сильно прикусываю нижнюю губу, испытывая огромное облегчение.

— Флинт! Ты наконец-то обзавелся мобильником?

— Никогда! Телефон-автомат, детка. Чудо, но они до сих пор существуют…

— Но… как ты узнал мой номер?

— Ты дала мне его, Ло. В день нашей первой встречи. — Я слышу в трубке его дыхание, мягкое и ровное. Перед мысленным взором возникает фрагмент фантазии с выпускного бала. Его рот. Его большие ровные зубы. Я прижимаю язык к небу девять раз, потом трижды проглатываю слюну. Это нереально. Такого никогда не будет.