Три солдата - Джон Пассос

– Не беспокойся, братец, – сказал кто-то через комнату. – Еще насмотришься достаточно. Эта война, должно быть, протянется чертовски долго…

– Уж я бы задал перцу сегодня ночью этим гуннам, вот как Бог свят, Энди, – пробормотал Крисфилд тихим голосом.

Он чувствовал, что мускулы его напрягаются от бешеной ярости. Он смотрел сквозь полузакрытые глаза на сидевших в комнате солдат, и они плясали перед ним в беспорядочных белых огнях и красных тенях. Ему представилось, что он бросает гранаты в толпу людей. Потом перед ним встало лицо Андерсона, надменное белое лицо с бровями, сходящимися на переносице, и синеватым бритым подбородком.

– Где он теперь, Энди? Я пойду расправлюсь с ним!

Эндрюс понял, о ком он говорит.

– Сядь-ка и выпей, Крис, – сказал он.

– Нет, если мне не удастся расправиться с этим проклятущим… – Голос его перешел в невнятное бормотание ругательств.

Крисфилд увидел около стола женщину, которая стояла, повернувшись к нему спиной. Энди расплачивался с ней.

– Антуанетта, – сказал Крисфилд.

Он встал на ноги и обнял ее за плечи. Быстрым движением локтей она оттолкнула его обратно на стул. Она обернулась… Он увидел желтое лицо и тощую грудь старшей сестры. Она с удивлением смотрела ему в глаза. Он пьяно ухмылялся. Выходя из комнаты, она сделала ему знак следовать за ней. Он встал и, пошатываясь, пошел к двери, таща за собой Эндрюса.

Во внутренней комнате находилась большая кровать с занавесками, на которой спали женщины, и очаг, где они стряпали. В комнате было темно, и лишь в углу, где стояли Крисфилд и Эндрюс, горела на столе свеча. Оттуда им была видна только большая занавешенная постель с красным покрывалом и красноватые тени.

В темноте голос француза что-то повторил несколько раз.

– Немецкие аэропланы… шш!

Они стояли, не шевелясь. Сверху доносился шум аэропланов, то усиливающийся, то ослабевающий, как жужжание мухи у оконного стекла.

Они с удивлением переглядывались. Антуанетта с бесстрастным лицом стояла, прислонившись к кровати. Ее тяжелые волосы были распущены и падали дымчатыми золотистыми волнами по плечам. Старшая женщина хихикала.

– Пойдем-ка, Крис, посмотрим, что там делается, – сказал Эндрюс.

Они вышли на темную деревенскую улицу.

– К черту женщин, Крис, это война! – воскликнул Эндрюс громким пьяным голосом, когда они, пошатываясь, шли, обнявшись, по улице.

– Верно, что война… Уж я задам…

Крисфилд почувствовал, как рука друга зажала ему рот. Он сообразил, что его толкают к краю дороги, и поддался без сопротивления. Где-то в темноте он услышал голос офицера:

– Приведите-ка ко мне этих молодцов!

– Слушаюсь, сэр, – раздался другой голос.

На дороге послышались медленные, тяжелые шаги, направлявшиеся к ним. Эндрюс продолжал толкать его все дальше вдоль стены дома, пока оба они внезапно не свалились, барахтаясь, в яму с навозом.

– Лежи тихо, ради Бога, – пробормотал Эндрюс, перебрасывая одну руку через грудь Крисфилда.

Густой запах сухого навоза наполнял им ноздри. Они услышали, как шаги приблизились, нерешительно помялись вокруг и опять удалились в том направлении, откуда пришли. Между тем жужжание аэропланов над головой становилось все громче и громче.

– Ну? – раздался голос офицера.

– Не смог найти их, сэр, – промямлил другой голос.

– Что за вздор! Эти люди были пьяны, – донесся голос офицера.

– Да, сэр, – смиренно прозвучал ответ.

Крисфилд начал хихикать. Он чувствовал, что захохочет сейчас во все горло.

Ближайший аэроплан прекратил свой однотонный рев, и ночь, казалось, погрузилась вдруг в мертвую тишину.

Эндрюс вскочил на ноги.

Воздух прервал чей-то крик, сопровождаемый страшным оглушительным взрывом. Они увидели, как стена над их ямой осветилась на мгновение красным пламенем.

Крисфилд вскочил на ноги, ожидая увидеть пылающие развалины. Деревенская улица имела обычный вид. Вокруг было темно. Только луна, все еще не показывавшаяся из-за горизонта, слабо освещала небо бледным сиянием. В противоположном доме ярким желтым пятном горело окно, в котором ясно выделялись темные очертания офицерской фуражки и формы.

На улице несколько дальше стояла небольшая группа людей.

– Что случилось? – кричала решительным голосом фигура из окна.

– Немецкий аэроплан только что сбросил бомбу, майор, – раздался шепотом ответ.

– Почему, черт возьми, он не закрывает окна? – ворчал все время чей-то голос. – Великолепная мишень для прицела… мишень для прицела…

– Есть повреждения? – спросил майор.

В тишине раздавалось отвратительное жужжание моторов, кружившихся где-то над головами, точно гигантские москиты.

– Я слышу как будто еще, – сказал майор тягучим голосом.

– О да, да, сэр, их множество, – ответил нетерпеливый голос.

– Ради Бога, лейтенант, скажите ему, чтобы он закрыл окно! – пробормотал другой голос.

– Как я могу сказать ему? Черт возьми, говорите сами.

– Нас всех уложат, этим кончится!

– Здесь нет ни прикрытий, ни окопов; это вина штаба, – тянул майор из окна.

– Тут есть погреб! – снова закричал порывистый голос.

– О, – сказал майор.

Три грохочущих взрыва, последовавшие один за другим, залили все вокруг красным заревом. Улица вдруг наполнилась бегущей толпой крестьян, спешивших укрыться.

– Послушай, Энди, они могут устроить перекличку, – сказал Крисфилд.

– Давай-ка дернем домой через деревню, – сказал Эндрюс.

Они осторожно выкарабкались из своей навозной ямы. Крисфилд удивился, почувствовав, что дрожит. Он с трудом удерживался, чтобы не застучать зубами.

– Ну, теперь мы будем вонять целую неделю!

– Только бы выбраться! – бормотал Крис. – О, эта проклятая деревушка!

Они перебежали через фруктовый сад, прорвались сквозь изгородь и вскарабкались на холм по открытым полям.

На шоссе начала стрелять зенитная батарея, и все небо засверкало от разрывающихся шрапнелей. «Пут-пут-пут!» – залопотал где-то пулемет.

Крисфилд шагал вверх по холму в ногу с товарищем. Позади них одна бомба следовала за другой, а над головами воздух, казалось, кишел разрывающимися шрапнелями и гудящими аэропланами. Коньяк все еще немного бродил у них в крови. Иногда они натыкались друг на друга. На вершине холма они обернулись и посмотрели назад. Крисфилд чувствовал потрясающее волнение, стучавшее в его жилах сильнее коньяка. Он бессознательно обнял руками плечи своего товарища. Казалось, они были единственными живыми существами в этом колеблющемся мире.

Внизу, в долине, ярко пылал дом. Со всех сторон раздавался рев зенитных пушек, а над головой не смолкало ленивое монотонное гудение аэропланов.

Вдруг Крисфилд расхохотался.

– Клянусь Богом, Энди, со мной случается всегда что-нибудь забавное, когда я гуляю с тобой, – сказал он.

Они повернулись и поспешили вниз по другому склону холма к ферме, где была расквартирована их рота.

II

Перед Крисфилдом, насколько хватал глаз, тянулись во всех направлениях серые стволы берез, с ярко-зелеными пятнами мха с одной стороны. Земля была густо покрыта прошлогодними листьями, которые неистово шуршали при каждом шаге. Глаза его следили за другими пятнами темно-оливкового цвета, двигавшимися впереди между стволами деревьев. Над головой, сквозь пятнистый просвет и темную зелень листьев, мелькал время от времени кусок тяжелого серого неба, еще более серого, чем серебристые стволы, скользившие мимо, когда он продвигался вперед. Он напрягал зрение, всматриваясь в каждый просвет, пока у него не зарябило в глазах от бесконечного чередования зеленого и серого. Иногда шорох впереди него прекращался, и темно-зеленые пятна останавливались. Тогда он различал за шумом крови в ушах доносившиеся издали «понг-понг-понг» батареи, и трепет леса, звеневшего точно под градом, когда мимо проносилась тяжелая граната, задевая верхушки деревьев, чтобы разразиться глухим грохотом где-то за милю.

Крисфилд весь вымок от пота, но не чувствовал ни рук, ни ног: вся жизнь его в эту минуту сосредоточивалась в глазах, в ушах и в сознании того, что у него в руках винтовка. Он то и дело прицеливался мысленно в какую-то серую, движущуюся точку и стрелял в нее. Его указательный палец сам собой тянулся к курку.

– Нужно будет как следует прицелиться, – говорил он себе.

Он представлял, как из-за ствола деревьев появляется серый комок; резкий выстрел винтовки – и серый комок валится на прошлогодние листья.

Ветка сорвала с головы Крисфилда шлем; он покатился к его ногам и ударился со слабым металлическим звуком о корни дерева.

Крисфилд замер от охватившего его внезапно ужаса. Сердце его, казалось, перекатывалось в груди с одной стороны на другую. Минуту он простоял неподвижно, точно парализованный, потом нагнулся и поднял шлем. Во рту у него был странный привкус крови.

– Ну и рассчитаюсь же я с ними за это, – пробормотал он сквозь стиснутые зубы.