Славянская мифология - Николай Иванович Костомаров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Эй, я видила, ей, я стритила,
Синойка твого, Бога милого,
Пишов же овин на монастыри,
Сами му ся врата й отворили,
Сами му дзвони передзвонили,
Сами му свичи та взагаряли,
Свичи взгаряли, ангели грали.
Поздри, панночко, у гору високу,
А на тий гори три деревини,
А на тим древи крести роблено.
Крести роблено, Христа мучено».
Поздрила она на гору високу,
На гори високий три гроби лежит:
У одним гроби лежит сам Господь,
А в другим гроби лежит син Божий,
А в третим гроби сама Пречиста;
Пред самим Богом ангели грают,
Пред сином Божим свичи вгарают,
Пред святов Пречистов ружа проквитат.
А з той ружи пташок вилитат,
Пташок вилитат по цилим свиту,
По цилим свиту то росповидат.
В святочных песнях поется о построении храма или церкви; в ней одно окно – солнце, другое – месяц, третье – звезда или звезды. Этот образ мы встречаем в колядках в разных местах Малороссии обыкновенно с применением солнца к хозяйке, месяца – к хозяину, а звезд – к его детям.
Ой, на гори на камяний
Там волохи церкву ставлють,
Церкву ставлять, викно будуют,
Одно виконце – яснее сонце,
Друге виконце – ясен мисячок.
Трете виконце – ясни зирки,
Ясне сонечко – то господиня.
Ясен мисячок – то господарь,
Ясни зирочки – то его диточки.
Но в галицких колядках строение такой церкви приписывается вороному коню.
Сын разгневался на отца и отделил для себя из стада вороного коня. Стадо пошло на тихий Дунай на золотые мосты. Обвалились золотые мосты, потонуло стадо, погиб и вороной конь. По этому поводу вспоминаются от лица сына, разгневавшегося на отца, достоинства погибшего коня: «Он замечал все, что я ему покажу: ушами подслушивал, глазами считал звезды, копытами бил белый камень и строил церковь с тремя окнами и с тремя дверьми; первое окно – ясное солнце, второе окно – ясный месяц, третье – ясная звезда; одними дверьми сам Господь входил, другими св. Пречистая, третьими св. Николай».
Ой, бо вин мене добре нотовав.
А ушеньками слухи слуховав,
А оченьками звизди раховав,
А копитами бил каминь лупав,
Бил каминь лупав, церков муровав.
С трома виконцями, с трома дверцами,
Одно ж оконце – ясное сонце,
Друге ж оконце – чом ясен мисяць,
Трете ж оконце – ясна зирниця,
Одними ж дверци сам Господь ходить,
Другими дверци – свята Пречиста,
Третими ж дверци – святый Миколай.
Едва ли можно оспаривать, что личности христианского мира подставлены или представлены после, и притом до крайности непрочно и некстати. По-видимому, храм, в котором окна – солнце, месяц и звезды, должен означать небо, а гнев сына на отца дает повод полагать, что в языческой древности было что-то похожее на борьбу юных божеств со старейшим поколением. Чудный конь – выражение творческой силы – божеский конь, конечно, стоит в ближайшем отношении и с конями Перкуна (deewe sirai), и с конями Одина, и, вероятно, еще ближе с конем Свантовита, которого холили и кормили жрецы при храме этого божества в Арконе.
Безразличное отношение звезд к людской жизни удалило в песнях звезды от месяца и солнца; они заместились дождем и отчасти ветром. В тех же карпатских колядках, на которые мы указываем как на самый богатый запас остатков языческой старины в народной поэзии, солнце, месяц и дождь являются тремя братьями; месяцу приписывается сила замораживанья, солнцу – размораживанья, а дождь дает зелень.
З за той гори, з за високои,
Видни ми виходят трех братив ридних:
Еден братцейко – свитле сонейко,
Другий братцейко – ясен мисячок,
Третий братцейко – дробен дожчейко,
Мисячок ся бере заморозити
Гори й долини и верховини,
Глубок поточейки и бистри ричейки;
Сонейко ся бере розморозити
Гори й долини и верховини,
Глубок поточейки и бистри ричейки;
Дождчичок ся бере зазеленити
Гори, долини и верховини.
Женская личность, которая переименовалась то в христианское имя Богородицы, то в неопределенное название вдовицы, сама происходит из источника, который образовался из слез, падавших из очей какого-то лица, которому в колядке усвоено имя Николая. Она белила ризы и крепко заснула; к ней приходят три гостя неодинаковые – то были солнце, месяц и дождь. Солнце хвалит себя и говорит: «Нет никого важнее меня: я как взойду – освещу церкви, костелы и все престолы». Месяц говорит: «Нет никого важнее меня: я как взойду – освещу гостей на дороге, волов в возе». А дождь говорит: «Я как пойду три раза на яровой хлеб – возрадуются жита, пшеницы и всякая ярина».
Эй, двори метени, столи стелени,
А за тим столом св. Никола,
Головойку схилив, слезойку вронив,
А з той слезойки ясна керничка,
З ясной кернички Богородичка,
Риза билила, твердо заснула!
Прийшли до ней гостейки трое,
Гостейки трое не еднакии,
Еден гостейко – ясне сонейко,
Другий гостейко – ясен мисячок,
Третий гостейко – та дробен дожчик.
Сонейко гварит: «Не е над мене!
Ой, як я зийду в неделю рано —
Поосвичаю церкви, костёли,
Церкви, костёли и вси престоли».
А мисяць гварит: «Не е над мене!
Ой, як я зийду в ночи с пивночи —
Поосвичаю гости в дорози,
Рости в дорози, волойки в вози».
А дожчик гварит: «Не е над мене!
Ой, як я впаду три рази на ярь —
Та зрадуются жита-пшеници,
Жита-пшеници и вся ярина».
Эти же три гостя в другой колядке изображаются приходящими к тому хозяину, которому колядуют, и ему говорят те же самые слова о своих достоинствах, какие говорили Богородице.
