Автономное плавание - И. А. Намор
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однако гадай не гадай, а для того мира оба они умерли, появившись неожиданно для самих себя в этом. И более того, выпав из своего устоявшегося бытия, где она жила в Москве, а он в Иерусалиме, они встретились в Праге. И это было нечто большее, чем простая удача. Это, как чувствовал Олег, перст судьбы, не понять который стало бы глупостью, а не принять – безумием.
Поколебавшись, Олег отставил в сторону забытую за размышлениями, третью рюмку – пить резко расхотелось – расплатился и вышел на улицу.
* * *Разумеется, Таня «крутила и темнила», что наводило на мысли. В конце концов, если они – он, Степа и Витя – все трое оказались здесь агентами разных разведок, то по теории вероятности, если эта игрушка вообще работала в их заковыристом случае, Таня могла оказаться той еще Матой Хари. А что? Характер у Танюши крепкий, умом бог не обделил, образование – хоть куда, точнее здесь – именно туда, так что… Вот только, на кого же теперь работает мадемуазель Буссе? Впрочем, какое ему до этого дело? Ее местное трудоустройство его совершенно не касается, учитывая собственную весьма проблематичную службу в СД. Так что пусть хоть на японскую разведку трудится или в Сигуранце служит, хотя француженка… как там у них называется… Сюрте Женераль? Нет, это вроде комиссар Мегре… Впрочем, ему-то – Ицковичу, разумеется, а не фон Шаунбургу – какое дело?! И сам он приехал в Прагу инкогнито, соответственно и документы на чужое имя. Ганс Рейхлин из Цюриха. Такие дела. И значит, скомпрометировать мадемуазель Буссе своей личностью не может, служи она в Сюрте Женераль, Дефензиве или какой-нибудь другой экзотической конторе. Абвер вот еще в голову приходил. МИ-5. И у американцев, кажется, что-то такое имелось. Не ЦРУ, конечно, но что-то же должно у них быть, кроме секретной службы министерства финансов, или они полные отморозки?
Олег закурил и пошел пешком в сторону вокзала. Теперь, несмотря на планы, с которыми он сюда приехал утром, ему стало очевидно, – сегодня, да, вероятно, и завтра – никуда он из Праги не уедет. И куда отправится из Праги потом – если вообще отправится – тоже неясно, потому как в большой степени это зависело теперь от Тани. Поймет ли она его? Захочет ли быть вместе? А если она и там его не… Ну, то есть могло же случиться, что он ошибался, полагая, что она к нему неравнодушна? Разумеется, могло. Однако все это было связано с более отдаленным будущим. А сейчас его ожидала встреча с Жаннет Буссе, и, следовательно, до встречи Олегу предстояло еще забрать из камеры хранения свой саквояж и снять номер в гостинице поближе к центру. Или, напротив, не пороть горячку и не бежать впереди паровоза, а оставить все, как есть. Потребуется, так подскочить на вокзал за вещами всегда успеется, и номер в нынешней Праге снять не проблема. Хоть днем, хоть вечером, хоть посредине ночи, если пришла вдруг в голову такая блажь.
* * *– У тебя красивое лицо, – сказал Олег. – Я смотрю и не могу насмотреться. Знаешь что? Ты произведение искусства.
– Отправишь меня в музей? – спросила в ответ Таня.
– Нет, – покачал он головой. – Ты не создана для музея.
– А для чего мы созданы, и здесь?.. – сказала тихо, но в тихом ее голосе было столько страсти, столько жизни и чувственности, что у Ицковича голова пошла кругом. Однако не настолько пока, чтобы прекратить говорить.
– Красивые женщины невидимы, – повторил он вслух чью-то разумную мысль. – Красота отвлекает от личности, и мы, мужчины, не замечаем в них человека.
– По-моему, ты разводишь меня на «койку», – улыбнулась вдруг порозовевшая Татьяна.
– По-моему, мы знакомы достаточно давно, чтобы ты меня в этом перестала наконец подозревать, – улыбнулся в ответ Олег. – Ну, так: проверяю…
– А я бы… – она с лукавинкой посмотрела ему в глаза. – Нет… Ничего не могу… – добавила через мгновение.
– У тебя кто-то…
– Нет… Да… у Жаннет… есть, нет, – не важно. Я уезжаю, – она поколебалась, явно не зная, стоит ли об этом говорить, но все-таки решилась. – Завтра утром я должна быть в Вене, а в обед – в Зальцбурге.
– А я поеду с тобой!
– А ты можешь? – удивилась Таня.
– Мои вещи в железнодорожной камере хранения, – обтекаемо ответил Олег.
– Олег, – сейчас Татьяна говорила совсем тихо. – Я ведь не просто так тут…
– Так и я не просто так, – усмехнулся Ицкович, сообразив, куда пришел их разговор. – Это будет очень неприлично с моей стороны, если я спрошу, на кого ты работаешь?
– На Урицкого[40], – после короткой паузы ответила Таня. – А ты?
– На Гейдриха[41].
– Ты?! – чуть не крикнула в ужасе Таня.
– Я, – спокойно кивнул Олег. – Вот такая ирония судьбы. Ты каким поездом едешь? – спросил он, закурив для разнообразия сигару.
– Полуночным.
– Великолепно, – улыбнулся довольный жизнью Ицкович и остановился на мгновение, залюбовавшись игрой света в ее глазах, ставших теперь ультрамариновыми. – И вещи, надо полагать, собраны и уже на вокзале?
– Да, – шепнула она, снова розовея под его взглядом. – Чего ты так смотришь?
– Я же тебе уже объяснил… Но Златовлаской тебе лучше, хотя брюнетка тоже шикарная!
– Маньяк! Я крашеная, – хихикнула и потянулась к рюмке.
– Ты здесь женат? – спросила, сделав глоток.
– Не я! – Олег в притворном ужасе округлил глаза – Шаунбург! Печальная история… – И уходя от скользкой темы, предложил: – А слабо «Парижское танго» спеть?! – мелодия крутилась у него после первой встречи почти неотвязно, и он помнил Танину импровизацию тогда, при первой встрече, когда он приехал в Москву на свадьбу племянника.
– Совсем умом тронулся? – удивленно подняла брови Татьяна. – Мы же засветимся!
– Перед кем? – удивился в ответ Олег. – Красивая женщина, интересный мужчина… – усмехнулся он. – Встретились в Праге, никто нас не знает…
– Эта песня, по-моему, и не написана еще!
– Ну и что? – пожал плечами Олег и встал.
В углу зала на маленькой эстраде – на самом деле всего лишь квадратном возвышении – стоял концертный рояль. Весь вечер здесь играл немолодой чех с седыми бровями, исполняя модные мелодии, так сказать, шлягеры тридцатых, вперемешку с короткими отрывками классической музыки. Сметана, Дворжак, Штраус… Сейчас он покинул свое место, и рояль отдыхал.
– Ты этого не сделаешь! – перехватив взгляд Ицковича, по-немецки воскликнула Таня, но в глазах ее уже зажегся знакомый огонь. – Не смей!
Но он, разумеется, посмел, потому, наверное, что и в его крови бушевал
