Тутти Кванти - Владислав Победоносцев

— Передергивать не надо: разглядели не мы, а кто-то из ваших же соохотников. «Свс» так и подписаны: возмущенный экипаж.

— Тридцать лет «слушаю» брафаля и прочих океанских монстров, а про таковский экипаж слюнтяев и пачкунов — никто даже баек не травил. Да за этакую подлость — отнять у охотников куш! — любая команда вздернула бы меня на пеленгаторе, а после скормила бы саблезубцам…

— «Свс» объясняют, почему хищники не растерзали друг друга из-за вас: на борту больше нет столь опытного акустика.

— Какие же тупицы тогда настрочили поклеп? Я ведь теперь так и сяк спишусь с борта… Э-э! А может, эту тухлую наживку не наши коки сварили?!

— Информация пошла с малого бортового компьютера «Охотника — ББ-113». Это официальное заключение экспертизы. Мы не имеем права ознакомить вас с оригиналом «свс», иначе вы сами удостоверились бы в идентичности электронного почерка этого и множества служебных текстов.

— Не разбираюсь я в машинных почерках… А вы верьте им, верьте: это акустик Рд прогнал стада от закромов, чтобы… как там намазюкано?

— Чтобы насолить хозяину судна, который не прибавляет ему жалованья, и всему экипажу, который он считает своим захребетником… У вас плохие отношения с командой?

— Не замечал! Хотя… с кем-то — конечно. Триста носов на борту, с каждым не снюхаешься.

— Вот видите, картина не так радужна, как вы рисовали ее утром. Это обнадеживает, вы вступаете на путь признания. Смелее!..

— Я вступаю на путь отчаливания. Хватит. Сыт по ватерлинию. Пусть половят икорных монстриков своей музыкой. А мне плевать: мелодиста-свыската любой охотник с требухой сграбастает.

— Заблуждаетесь! С минувшей ночи все юго-восточные охотники на приколе и на всех разбираются с саботажниками-акустиками. Синклит провинции организовал для этого тринадцать венков терцетов. Как в худшие времена религиозных распрей. Но что поделаешь, когда водяные музыканты так дружно принялись гробить бесценные уловы…

— Все охотники на приколе? Из-за акустиков, которые разом ударились в саботаж?! Ха-ха-ха!.. Да вы не спятили, южане?

— Прибрежный синклит завален «свс» об акустиках. В каждом случае указана своя причина саботажа, но, возможно, — мне только сейчас так подумалось! — это лишь искусно созданная дымовая завеса, ловко скрывающая истинную причину преступления…

— Гигантского по масштабу и блестяще организованного, коллега!

— Да что за преступление-то? В чем его смысл?

— Вам лучше знать, господин Рд! А мы пока только нащупали закономерность в хаосе случайностей. Мой мозг буквально озарила какая-то вспышка.

— А кроме вашего мозга, она ничего не высветила? К чему, например, мелодисты взялись гонять брафалей?

— Вы пытаетесь ерничать, что ж, валяйте напоследок — я раскрыл ваш заговор!

— Да в чем он, в чем?!

— А в том хотя бы, чтобы лишить планету редких деликатесов — такие ведь больше нигде не добываются — и тем самым вызвать повальное недовольство населения.

— Это еще зачем?!

— Господа, мы понапрасну теряем время, этот акустик ни в чем не признается. Может быть, именно он главарь заговора…

— Ах ты паршивый терцетчик, да я тебя сейчас освежую голыми руками!

— Замри! На случай эксцессов нам выдали вот это…

— A-а, лазерная трубка… Ваша взяла.

— А на вопрос я все же отвечу. Спровоцированное недовольство, направляемое умелыми подстрекателями, может перерасти в бунты против власти…

— Не исключено, коллега, что главная цель заговора — свержение Поводыря!

— И разрушение Единения!

— Едем же скорее в синклит, господа, по разрозненным, казалось бы, «свс» мы вычислили разветвленный заговор!

— Будь благословенны наша проницательность и всеведущие «свс»!

— Чтоб вам подавиться этими грязными «свс» в дни собственных рождений!

9

Голос был тихий, баюкающий и, что особенно располагало к его обладателю, беспредельно сострадающий. Он совсем ничего не выспрашивал, как два предыдущих голоса, доведших больного до очередных сосудистых спазмов и нового кровоизлияния, хорошо еще, что опять микроочагового. Напротив, ласкающий голос — того переходного тембра и тона, которые в равной мере могут принадлежать и мужчине, и женщине, — сам неспешно рассказывал, искренне и раздумчиво, то умиляясь, то сетуя, а то и исповедуясь…

— До вас так далеко, — проникновенно плыл голос по просторной опочивальне, — как крошечному светлячку до дарителя жизни всему сущему. Студенты-медики, не всякие, конечно, а серьезные, жертвоносные, готовые подставить под скальпирующий лазер молодое, здоровое тело ради отработки новой операционной методики, — так вот такие студенты обычно истово штудируют учебники, урезая отдых, сон, забрасывая атлетику и истончая нервную систему. Не то было с вашими трудами и лекциями: их не зубрили — ими упивались! Изнурительнейшую, чуть ли не суточную трансплантацию вы описывали так захватывающе, что виртуозные космодетективы воспринимались как наивная поделка примитивиста. При этом иссушающая душу языколомная терминология впаивалась в память непроизвольно, сама собой… И много позже, когда мы уже сами владычествовали в клиниках, позабыв, что значит «стоять на крючках», происходило то же самое: ваши филигранные исследования, обескураживающие описания пересадок различных участков мозга выкрадывались из научных библиотек — причем ученые конкурировали в быстроте и сноровке со студентами, — несчетно копировались и без усилий выучивались наизусть, превращаясь в практических наставников сотен неведомых вам хирургов, объясняя им суть парадоксальных решений, двигая их руками над разверстой беспомощной плотью…

Лавируя между множественными кровяными болотцами, образовавшимися в больших полушариях, и настырно пробиваясь к живым, не притопленным еще уголкам сознания, голос зародил в восславленном верой и трафальерами старом трансплантаторе Фтр двоякое чувство — умиротворения и недоумения: отчего же среди бесчисленных его учеников, знаемых им и незнаемых, прилежно шествовавших за ним в теории и в деле, перенявших как будто бы у него знания и умения, никак не отыщется ни одного, кто бы отвез его из этой роскошной клинической опочивальни в операционную, высушил бы болотца, выкорчевал очаги поражения, которые отняли у него речь, околодили конечности, и заменил бы расползшиеся ткани на здоровые, взятые у подходящего донора, ведь это так просто…

Вялое, неуцепистое шевеление мысли мягкой кошачьей лапой поприжал все тот же голос и тихонько повлек ее совсем в другую сторону, немножко бахвалясь, немножко жалуясь…

— В горной провинции М=6·1027 г хирургов не хватало, и мне сразу отдали всю кардиологию. Практика фантастическая: диагностируешь сам, принимаешь решения сам, идешь на лазер сам, ну и отвечаешь сам. За пару лет так набил руку, что сшивал буквально взорванные инфарктом сердца. Если, конечно, успевали довезти… Однако вскоре прискучило быть портняжкой, потянуло на пересадку: привитый вами вирус искательства не давал житья. А ваш научный багаж я всегда таскал за собой… Наладил с помощью местного синклит донорскую службу и… первому же реципиенту не смог запустить мотор. Перетрусил до зубовного перестука, куда только петушиная самоуверенность подевалась… Но затею шеф клиники бросить не позволил. Второго смертника, бывшего знаменитого атлета, кое-как вытащил — исключительно благодаря тому, что как молитву бубнил вслух малейшие ваши предписания к каждому этапу операции, к любым возможным осложнениям. Я их и раньше назубок знал, да руки пока что росли не оттуда… Дальше пошло легче. Успокоился, приободрился. Прошмыгнула еще тройка годов. Услаждая слух, по горным селениям погромыхивала молва об умельце-спасителе. И вот тут…

Голос надолго смолк, и немощная мысль Фтр, оставленная без провожатого, крутнулась на месте, точно заблудилась в лесу, и, не сделав попытки продлить свой куцый век, истаяла… Но голос возник снова и снова ринулся в глуби серого вещества, разбрызгивая по пути застойные кровяные хляби, снова, став теперь чуть пожестче, будто кресалом, высек искру из каменеющего сознания…

— Вы, конечно, помните шумный процесс, проходивший лет двадцать назад над кучкой религиозных фанатиков, потомков древних фалангистов, вознамерившихся добиться автономии горной провинции. Да, именно там я и врачевал. И именно тогда… Вот до чего додумались хитрые изуверы, страждущие власти: чтобы устранить правящий синклит, они решили прибегнуть к услугам медицины. Этот коварный ход им подсказала ситуация: с сердечной недостаточностью у меня лежал ревнитель веры провинции. Ничего экстраординарного, отлежался бы и вышел… Но тут являются двое и без обиняков требуют, чтобы я убедил реве в необходимости пересадки сердца. Операция же должна закончиться летальным исходом. В случае отказа они гарантировали такое развитие событий: реве выписывается из клиники, но подставные лица внушают ему опасение за свою жизнь и склоняют к пересадке сердца в соседней провинции — под тем предлогом, что там освоено более совершенное оборудование; когда все будет готово к трансплантации, я упаду с горной кручи и превращусь в идеального донора, чье молодое тренированное сердце будет незамедлительно пересажено ревнителю, но… отторгнется уже через несколько часов…