Чума - Александр Мелихов

- Но интересно же попробовать!.. Ты говоришь - унижения... да перед ментами не такие, как ты, слюнтявку гонят - и то не считается унижение - это как охота, кто кого перехитрит. Ты еще скажи спасибо, что к Корзуну в отделение не повинтили - у него никто не отмажется! - В Юркином голосе послышалось почтение. - Даже ты. Если, может, потренируешься...

- Так ты что, дальше собираешься продолжать? В спецпэтэу хочешь?

- Ты их не слушай: колония, спецпэтэу... Туда таких загоняют, которых я сам стремаюсь! А то бы уже полмикрорайона в спецпэтэу отправили, все бы школы опустели... Ничего они не могут сделать!

Витя не знал на этот счет никаких точных законов, но генетически усвоенное чувство социальной беззащитности говорило обратное: сделать могут все, что захотят.

- А чего такого? - рассуждал осмелевший Юрка. - Все пробуют, а ты сразу такую панику устраиваешь! Вы с мамой совершенно не готовы к атмосфере двадцать первого века. А еще левые!

Политикой Витя в ту пору вовсе не интересовался и "левым" был лишь в том отношении, что верил в добрые наклонности человека, верил, что свободу употреблять во зло способны лишь отдельные волки да свиньи. Теперь же он знал, что человек способен быть хуже целой стаи волков и целого стада свиней: человек человеку очень даже может быть не волком и не свиньей аллигатором. И не какое-то там чудовище из подворотни, а самый обычный и даже симпатичный человек, с которым ты годами делил кров и стол. Человек такое существо, за которым нужен глаз да глаз, - так теперь Витя понимал человеческую природу. Человеческую породу.

Директриса престижной физматшколы походила скорее на доцентшу, чем на учителку. Ястребиностью глаз и ноздрей она заставляла забыть о некоторой расплывчатости ее фигуры.

- Если вы так и будете вытаскивать его из луж, он никогда не научится адаптироваться в обществе. Ума-то у него больше, чем нужно, - (уж в физматшколе-то знали, сколько его нужно), - но в социальном отношении... Щенков нужно бросать в воду - или плыви, или тони.

Наверно, в девяноста девяти случаях из ста так и следовало поступать. Но если сотым утонувшим может оказаться твой любимый сын... Витя же знал, что Юрку ставят на ноги только успехи, а от неудач он окончательно машет на себя рукой.

- Если вы его не заберете, - прожигала желтыми ястребиными глазами директриса, - мы найдем способ передать его в правоохранительные органы. Досье на него уже солидное, и за поводом тоже дело не станет.

- Но в середине года его никуда не возьмут, мы должны будем как-то объяснить...

- Это ваши проблемы. В вечернюю возьмут.

- Но с кем он там заведет знакомства?..

- Об этом нужно было думать раньше.

Выручила одна из опекавших Витю подчиненных - муж ее двоюродной сестры был директором школы на улице Подводника Семеняки. Теперь Юрка добирался до школы минут сорок и тем не менее ни разу не опоздал: в окраинной гопнической школе знали, что почем, и по пустякам не приставали - в таких условиях и Юрка не хотел наглеть. Математика - не мое призвание, рассуждал Юрка с просветленным взором, двадцать первый век будет веком химии и биологии, - и очень скоро биологичка признала его первым учеником в трех классах, а химичка вообще уверяла, что таких она не видела за всю свою предпенсионную карьеру. Витя скромно рдел, не решаясь признаться, что он всегда был уверен в хорошем конце. Почти всегда.

Юрка и на университетский химфак поступил без видимых усилий. И обнаружил, что настоящая химия не пустынный храм, но бескрайний склад частностей и лабораторок, пропустив две-три из которых нагнать чрезвычайно трудно. Юрка догонять ухитрялся и даже учился без троек, но с некоторых пор жил со скорбно опущенным правым уголком жалобно надутых губ, и его смеющиеся глаза, казалось, смеялись сквозь слезы. На ночь он часто застревал в петергофском общежитии, обычно что-нибудь к полуночи прорезываясь телефонным звонком. Ане это не нравилось, но Витя держался Юркиной стороны - сам такой был; он был не против даже и поддач - сам когда-то предавался им с большим воодушевлением, и его только забавляло, что в разгар антиалкогольной кампании юные химики покупают в аптеке зеленку и в своих ретортах выгоняют из нее спирт. Витя был на стороне жизни, именно поэтому он и не одобрял уныния - тем более что Юрка долгого уныния не выносил, время от времени ища разрядки в безбашенности: для довольного жизнью человека он слишком часто дрался.

Рядовой эпизод: поздним январским вечером Витя пробирался домой по гололеду, и "скорая помощь" у подъезда ему сразу не понравилась, а потому от присутствия белого халата в передней он не ошалел, а только подобрался. Юрка в ванной замывал под краном лоб, с которого стекал арбузный сок разбавленной крови, но когда он обернулся, Витя все-таки ошалел: на Юркином лбу торчал увенчанный ссадиной рог сантиметровs ну, может, и не десять, но восемь уж точно, прочие же пурпурные пятна Витя разглядел лишь через несколько секунд.

Оказалось: еще осенью Юрку задержала милиция - шел по улице в три часа ночи, - Вите, разбуженному телефонным звонком, пришлось тащиться туда с Юркиным паспортом. Но за это время Юрка, дожидаясь в обезьяннике, успел так крупно поговорить с какой-то шпаной, что та пообещала на воле непременно с ним разобраться. И вот, идеально подготовившись к экзамену по высшей математике, Юрка как порядочный вышел пройтись перед сном. И в проходном дворе встретил своих соузников (у одного была деревянная скалка - большой был, видно, кулинар). Юрка не струсил, успел кому-то подвесить так, что костяшки на кулаке заплыли, но получил скалкой в лоб, поскользнулся на льду и, очнувшись, сначала увидел звездное небо, а потом - склонившегося к нему дога.

Белый халат требовал, чтобы Юрка поехал в больницу на рентген черепа, Юрка отказывался - в кои-то веки он знал все, - в конце концов Витя поехал с ним вместе, долго вышагивал взад-вперед по гулкому коридору (сколько ему еще предстояло так вышагивать!), и череп снова оказался цел. Юрку все же уговорили остаться под наблюдением, однако в половине восьмого он уже позвонил, что под расписку его готовы выпустить, если кто-то будет его сопровождать. Витя, отпросившись по телефону, поехал с ним на электричке в Петергоф, медленно ступал по льду, поддерживая Юрку под руку. Чудовищная шишка за ночь превратилась просто в крупную, проступавшую сквозь слои бинтов, синяки перешли из пурпурной в фиолетовую часть спектра, толпившаяся у экзаменационной аудитории публика просто завыла от восторга.

Экзаменаторша сначала отказывалась принять у него экзамен, ужасалась: "Кто ваши родители, почему они вас отпустили?.." - потом пригрозила, что скидок для него делать не собирается, и долго гоняла по всей программе, но Юрка и в самом деле все знал и получил пять шаров.

Вот, можно сказать, типичная история с хорошим концом.

А вот, если хотите, еще одна история с концом обыкновенным, то есть вовсе без конца. Вначале Юрка не пришел ночевать и не позвонил, поэтому Витя что-нибудь в полвторого лег и что-нибудь в полтретьего уснул, а проснувшись что-нибудь в половине седьмого, сразу понял, что надо брать отгул и ждать очередного тягостного сна. Ждать было чуточку легче обычного, поскольку Аня была дома и ему приходилось поддерживать в ней бодрость.

Телефон зазвонил что-нибудь в половине двенадцатого дня - на глазах мертвеющая Аня успела отчистить все сковородки. "Меня избили, - с трудом ворочая языком, бубнил Юрка. - Я в Петергофской больнице, на седьмом этаже. Привези что-нибудь попить, сока, что ли. Нет, сотрясения нет. Кости тоже целы".

Витя уже не помнил, ноябрь это был или апрель, - мокрый снег в Ленинграде мог чавкать под ногами и в январе. Что запомнилось - собственная туповатая обида, что никакое несчастье не влечет за собой никаких послаблений - ботинки у счастливых и несчастливых промокают одинаково. Почти час протоптавшись мокрыми ногами на Балтийском вокзале, Витя доехал до Нового Петергофа, с расспросами дочавкал до больницы. Такой-то лежит у вас на седьмом этаже? "У нас четыре этажа..." Это так, значит, Юрке вышибли мозги, что он до четырех разучился считать?.. "Ах, студент!.. Да, ночью привозили по "скорой", у нас не было места, отправили его в город, на Котлотурбинную".

Застывшие мокрые ноги, безнадежная усталость, автобус, трамвай, еще трамвай - на Котлотурбинной целый больничный городок, седьмой этаж имеется. Юрку как будто неумело нарисовали - сходство кое-какое уловлено, но краски расплылись на рыхлой бумаге, даже овал лица был перекошен. "Да, надо кончать с этими пьянками, - мрачно бубнил Юрка. - Но я одного запомнил, я с него возьму хорошие бабки"... "Ну нет - это кем же надо быть, чтобы так избивать лежачего?!." - но Юрка желал во что бы то ни стало взять отступного. Однако тут же отступился сам, чуть только один из бивших его садистов завел покаянные речи.

- Вы не понимаете - мне уже девятнадцать лет! - втолковывал пятнисто-желтолицый Юрка, еще сохранивший следы асимметрии. - Если даже жизнь снова наладится, - Юрка выговорил это слово с безмерным презрением, какое будущее меня здесь ждет? Сначала мл. науч. сотр., потом, если постараюсь, ст. науч. сотр. ... А на далекой Амазонке не бывал я никогда...