День лисицы. От руки брата его - Норман Льюис

— У меня и без вас хлопот полон рот, сами принесете, — ответил официант и присовокупил крайне неприличное старинное ругательство. Рыбаки восторженно загоготали.

— Как человек, повидавший иные страны, я самозабвенно люблю Испанию, — заговорил Росас. — Я считаю, что мы самый счастливый, самый удачливый народ на свете.

— Вы сумасшедший, — сказал Виланова.

— Бог наградил нас бедностью.

— Начали с витаминов, а кончили ханжеством. — Возмущенный Виланова возвел глаза к небу.

— А бедность порождает добродетель. Воздержанность, стойкость духа, набожность — все это добродетели нашего народа.

— У вас, я вижу, хватило ума не включить в этот перечень целомудрие.

— Как человеческие существа, мы только выигрываем от того, что у нас плохое правительство. Я не возражаю против того, что мы имеем. Во Франции всем подавай всякие там права, в Америке — свободу. Вы обратили внимание на человека, сидящего вон с той красавицей, с которой я разговаривал?

Виланова проследил за взглядом Росаса.

— Он сказал мне, что он профессор философии и свободы у него хоть отбавляй. Я слышал, он по утрам встает все еще во хмелю — одевает его коридорный.

— И что же, по-вашему, это доказывает?

— Он человек будущего, продукт богатства, демократии и скуки. И в конце концов умрет от тоски. Его ничто не может зажечь по-настоящему. Он напоминает мне раскормленных тоскующих животных, собранных в зоопарке. А тут, у нас, жизнь еще до сих пор рискованное похождение. Вы только послушайте, о чем толкуют эти рыбаки. А ведь они — продукт темного прошлого.

— А теперь шутки в сторону, — проговорил Франсиско, — давайте я расскажу вам, что произошло этим утром. — Он властно опустил руку на плечо соседа. — Утро в заливе было великолепное. И помолчите, пока я буду рассказывать вам, какой улов вы упустили.

Франсиско картинно вперил взгляд в сияющий горизонт, внезапно открывшийся ему сквозь грязные стены кафе. Его голос, слегка приглушенный, окреп и зазвучал более внятно.

— Удача сопутствовала мне… (Слушайте, — зашептал Росас, — слушайте.)

— На заре я спустился к морю и, увидав, что день не сулит беды, взял лодку и уплыл в открытое море, где катились огромные валы…

— Невежествен, как конкистадор или один из королей-католиков, — шептал Росас. — А говорят они все, как персонажи Лопе де Веги, и вообще это самые чудесные люди на свете. И вы хотите меня уверить, что, родись они по ту сторону границы, имей возможность читать спортивные газеты, есть каждый день мясо и имей кучу прав, им бы лучше жилось? Послушайте, куда это вы так внезапно собрались?

Поднявшийся со своего места Виланова сказал:

— Как видите, я уже выпил свой кофе.

— Ах так, прошу прощения. А я и не заметил. И следовательно, вы удаляетесь без дальнейших церемоний!

— Прошу прощения, — ответил дон Федерико. — Вы должны признать, что обычно я как-то мирюсь с вашим присутствием, но сегодня мне хотелось бы побыть наедине с самим собой. Я только что получил известие, которое отнюдь не располагает меня выслушивать бесплодные умствования!

Росас возмущенно посмотрел вслед удалявшемуся Виланове. Высокомерный дурак! Что до меня, то на сей раз между нами действительно все конечно. Пусть теперь побегает за мной, пока его кондрашка не хватит. Лучше уж я перестану ходить в кафе, только бы не встречаться с ним.

— Подайте счет, — сказал он официанту. — Мне не нравятся посетители вашего кафе…

— Вам они не нравятся?! — отозвался официант. — Знали бы вы, что думаю о них я!

Глава XV

Выйдя из кафе, дон Федерико сразу же пожалел о своей несдержанности. Пока не поздно, надо взять себя в руки, не то можно лишиться последнего друга; хотя так ли уж это важно, невольно подумал он. Правда, сегодня я больше, чем обычно, заслуживаю снисхождения. Утром он получил письмо от сына, в котором тот сообщал, что в результате расследования дела о студенческой демонстрации, происходившей более года назад, его отчислили из университета. «А вдруг это из-за меня? — мелькнула тревожная мысль. — Вряд ли простое совпадение, что удар этот обрушился почти сразу после визита полковника. Жаль мальчишку. Карьера его загублена. Если всему виной моя дурацкая задиристость, язык бы мне надо вырвать, вот что!»

Он посигналил и свернул на главную улицу, и сразу же дорогу ему загородил расхлябанного вида гражданский гвардеец.

— Читать умеете?

От неожиданности Виланова вздрогнул и остановил мотоцикл.

— Простите?

— Не видите, что ль, объявление? Что в нем сказано?

Стараясь не терять хладнокровия, дон Федерико поднял глаза и прочел: «Одностороннее движение».

— Правильно! — сказал гвардеец. — А теперь заворачивайте. Да в другой раз постарайтесь за рулем не спать.

— Послушайте, любезный, — запротестовал было Виланова.

Он не понимал, почему ему не дают проехать по совершенно пустой улице, и его взбесило наглое обращение стражника. Но было совершенно очевидно, что тот не задумываясь арестует его, и Виланове пришлось повернуть обратно и направиться по плохой дороге вдоль берега моря.

Злость душила его, он ничего вокруг не замечал и только немного погодя увидел, какие разительные перемены произошли тут за последние три месяца. Раньше прямо на прибрежной дороге валялись брошенные как попало лодки, между ними тихо бродили какие-то люди, и тут же под навесами ветхих сарайчиков для солки сардин чинили сети согбенные старухи в черном. Теперь же дорога уходила вдаль безлюдная и очень чистая, отгороженная от пляжа лавровыми деревцами в разноцветных кадках. На месте вонючих сарайчиков выросли роскошные особняки — при полуденном солнце их ослепительная белизна резала глаза.

Основатели Торре-дель-Мар строили свои дома расчетливо и практично, используя дешевый местный материал — песчаник красивых оттенков — и не забывая о том, что деревушка открыта зимним штормам. Просторные, приземистые, крепкие дома были обращены задней стеной к морю и прятались один за другим, словно следуя хорошо продуманной системе обороны. Тех, кто строил эти дома, заботили лишь грядущие штормы да революции, и только благодаря чистой случайности их дальновидность принесла столь приятные для глаз результаты.

Теперь в деревушку нахлынули спекулянты, которых море и ветры страшили не больше, чем законы, и какие-то черты характера этих людей — бесшабашность, богатое воображение и даже мечтательность — отразились при постройке фешенебельных вилл на участках, открытых натиску всех стихий. Виллы являли собой смесь мавританского стиля с калифорнийским — цветное стекло и электрические колокольчики, дымовые трубы в виде искривленных стволов деревьев, затейливо вымощенные садовые дорожки и вращающиеся разбрызгиватели, орошающие не виданные здесь прежде газоны. Тут, окруженные оравой алчных родственников, обитали добродушно-циничные воротилы черного рынка, вызывавшие чувство завистливого восхищения у жителей поселка, которых они эксплуатировали не сами, а с помощью других, и притом весьма осторожно.