Ради милости короля - Чедвик Элизабет

Тишина растянулась на несколько ударов сердца. Ида услышала, как зашипела свеча, когда в воске попалась примесь, увидела, как задрожало и заискрило пламя. Она пыталась отогнать мысль, что эта свеча – жизнь сына, готовая угаснуть в любой момент.

– Я не хочу вас потерять… – Генрих повернул ее лицо к себе и стал целовать, сначала нежно, затем все более властно и пылко. – Не хочу отдавать другому мужчине.

Когда он лег с ней, Ида замкнулась, отделив душу от тела. Скоро это закончится, говорила она себе. И тогда она продолжит бдение у постели Уильяма. Обо всем остальном она подумает позже, потому что невозможно смотреть в две стороны одновременно.

Закончив, Генрих лежал рядом, отдуваясь и прикрывая глаза рукой. Ида кусала губы, глядя на полог и гадая, когда король позволит ей уйти. Свеча еще горит, но сколько ей осталось? Она наблюдала за огоньком, страшась вновь увидеть его дрожание, и сжимала ноги.

Генрих повернул голову на вышитой подушке.

– Возможно, я уже потерял вас, – устало вздохнул он. – Одевайтесь и идите к сыну. Не стану больше докучать вам сегодня.

Ида поспешно натянула сорочку:

– Благодарю вас, сир! – Вместе с облегчением она испытала благодарность и чувство вины.

Хорошо, что не требует размять ему спину или помассировать ступни.

– Я навещу его утром, – пообещал Генрих, – и вас. – Он поцеловал ее в щеку.

Ида бегом вернулась в женскую спальню. Матильда, недавно родившая служанка, держала Уильяма у груди. Ребенок спал, так и не выпустив соска, его щеки были блестящими и красными, как яблоки. Годьерна сидела рядом с кормилицей, присматривая за ней и малышом. Иду охватила острая любовь к сыну, переплетенная с ревностью оттого, что его насытила другая.

– Он взял грудь и крепко заснул, благослови его Боже, – улыбнулась Годьерна. – По-моему, ему стало чуть лучше.

Ида подхватила юбки и села на кровать, забрав сына у Матильды и даже не взглянув на нее. Служанка убрала грудь и грустно посмотрела на Годьерну. Уильям захныкал, но Ида баюкала его, гладила по лицу, и малыш успокоился. Кажется, он уже не такой горячий, подумала она. По крайней мере, на время лихорадка ослабла.

Годьерна и Матильда тактично отошли, оставив мать наедине с сыном. Годьерна на мгновение остановилась, чтобы похлопать Иду по плечу и запечатлеть материнский поцелуй на ее виске. Ида прошептала женщинам: «Спасибо». Теперь, когда Уильям был у нее на руках, она испытывала раскаяние из-за своей ревности.

Остаток ночи Ида сидела в кровати, опираясь на подушки и баюкая своего малыша. Она смотрела, как он дышит в ровном свете свечи. Его волосы были мокрыми от пота и завивались на кончиках, ресницы слиплись, а кожа была усыпана темно-красными пятнами. Она любила его так сильно, что сама чуть не пылала в лихорадке. Пусть прелюбодеяние – грех, пусть она впала в отчаяние, обнаружив, что носит ребенка, теперь ее сжигает любовь к сыну.

Утром, прежде чем уехать на охоту, Генрих зашел навестить сына. В полной боевой готовности, сгорающий от нетерпения, он тем не менее постоял у колыбели пару мгновений.

– Ему немного лучше, сир, – сказала Ида.

Она невероятно устала после ночного бдения, но жар спал, и глаза Уильяма утратили мутную поволоку. Недавно его снова стошнило. Говорить, что малыш идет на поправку, было еще преждевременно, но его состояние стало более стабильным.

– Женщины всегда слишком переживают из-за пустяков, – раздраженно пожал плечами Генрих. Бросив еще один долгий взгляд, он отвернулся от колыбели и потянул.

Иду за собой. Заправив за ухо прядь волос, выбившуюся из ее прически, он добавил: – Я много размышлял. Вы действительно вправе перед Господом иметь мужа и дом. Я решил позволить вашему брату обсудить вопрос брака с Роджером Биго.

Ида глядела на него, не зная, что сказать. После минувшей ночи слова казались соломинками, кружащимися на поверхности бурного потока.

– Вы онемели от счастья или от ужаса? – Улыбка Генриха была натянутой.

– Нет, сир, – постаралась собраться с духом Ида. – Разумеется, я вам благодарна, но у меня совсем ум за разум зашел из-за Уильяма. Сегодня утром я с трудом вспомнила свое имя. Я довольна, поверьте, довольна.

– Ах, Ида… – Улыбка Генриха смягчилась и стала чуть грустной. – Однажды вы облачитесь в панцирь и этим причините мне боль… но для вас, полагаю, так будет лучше. – Он снял перстень, взял ее правую руку и надел его на средний палец. – Я буду молиться за нашего крошку. – Генрих потрепал ее по щеке и вышел, на ходу призывая охотников, оставляя мгновение близости позади, подобно очередному завершенному делу.

Ида знала, что должна пребывать в эйфории, но испытывала лишь огромную усталость, как будто долго, очень долго тянула за тугую веревку, и ее силы наконец иссякли. Она опустила взгляд на кольцо, подаренное королем: плетеное золото с редкой инталией[17]. Очередная безделушка в ее коллекцию. С кольца все началось, кольцом и закончилось. Она покачнулась, и Годьерна поспешила к ней, зовя Году. Совместными усилиями женщины отвели Иду в постель.

– Поспите, – сказала Годьерна. – Ребенок пока вне опасности, и вы ничем не сможете ему помочь, если не отдохнете хотя бы немного. Обещаю, я разбужу вас, когда потребуется.

Ида слишком устала, чтобы спорить, но с беспокойством наблюдала, как Уильяма кладут в колыбель у кровати. Она все еще страшилась мысли, что может его потерять.

– Пускай я старею, но слух у меня по-прежнему острый, – пробормотала Годьерна, задернув полог. – Похоже, прилив сменился отливом?

– Надеюсь, – ответила Ида.

Она погрузилась в тревожную дремоту, и ей привиделся длинный плоский берег с влажным песком цвета тусклого золота, который омывало беспокойное серо-голубое море.

Глава 14

Расхаживая вдоль берега, Роджер подобрал кусок плавника и зашвырнул, насколько хватило сил. Две жесткошерстные борзые бросились следом; их мышцы бугрились и перекатывались под серо-стальными шкурами. Ветер хлопал плащом Роджера, развевал его волосы, пока он с наслаждением впитывал запах и вкус моря. Дальше по берегу рыбаки чинили сети и лесы; дым поднимался от солеварных костров. В море виднелось несколько лодок, направлявшихся к гавани, чтобы выгрузить улов серебристой сельди.

– Полагаю, это не просто светский визит? – обратился он к Госселину де Тосни, который шагал рядом.

Госселин приехал, когда Роджер уже выходил. Поскольку Роджеру нестерпимо хотелось ощутить свежий ветер в волосах и твердый песок под ногами, он взял гостя с собой, вместо того чтобы расположиться под крышей. Генрих вернулся в Англию, и Роджер должен прибыть ко двору – другая возможность осмотреть побережье и насладиться морем представится не скоро. Вчера он даже выходил с рыбаками на лодке и с удовольствием ставил парус, брал рифы и вытягивал сети.

Госселин прокашлялся:

– Вы сочли бы странным, скажи я, что это просто светский визит.

– Возможно, – усмехнулся Роджер. Собаки рычали и тянули в разные стороны кусок плавника, понарошку борясь за него. – Но в мире много странного.

Госселин наклонился и подобрал узловатую зеленую водоросль.

– Я приехал узнать, каковы ваши намерения в отношении брака, – произнес он.

Роджер изумленно перевел взгляд с собак на спутника:

– Ха! И правда, странные речи, милорд. Какое значение для вас могут иметь мои намерения и почему вы решили, что они вас касаются?

Госселин покраснел:

– Они могут иметь очень большое значение и, несомненно, могут меня касаться. – Он отбросил водоросль.

Ветер швырнул ему в лицо мокрый песок, заставив отплевываться.

Роджер понял, куда клонит собеседник, и был поражен – его словно на полном скаку ударили в грудь турнирным копьем. Он постарался сохранить спокойствие.

– В настоящий момент я не собираюсь жениться, а если бы и собирался, на то необходимо дозволение короля. Я ничего не могу сделать без его согласия, как вам, должно быть, известно, ведь вы тоже главный владелец лена.