Сахар на обветренных губах - Тата Кит

Одинцов.

Неприятная тяжесть придавила плечи.

И что ему нужно на этот раз?

Не пойду.

Ему надо, пусть сам ко мне и подходит.

Но с этой секунды я не смогла сосредоточиться на том, о чём говорили девчонки. Я даже улыбалась не потому, что находила разговор веселым, а потому что рефлекторно реагировала улыбкой на их смех.

Что ему нужно? Зачет ещё нескоро.

Может, я забыла что-то у него дома? Вряд ли. Либо он, либо я, обнаружили бы это раньше.

Что тогда?

И, всё-таки. Что-то упорно тянуло узнать, ради чего меня зовут. Будто кто-то набросил лассо на талию и тянет назад, но я не вижу, куда.

— Я сейчас, — бросила я Вике и показала телефон, мол собралась кому-то позвонить.

— Ага, — кивнула одногруппница с улыбкой. — Я прикрою, если что.

— Спасибо.

Сжав в руке телефон, чувствуя холод, что разгонялся под кожей, я шла к аудитории Одинцова.

Я смотрела себе под ноги и старательно пыталась внушить, что в пределах универа он мне точно ничего не сделает. Побоится за репутацию. Да и эта работа, думаю, у него не лишняя.

Вроде, бояться нечего, а всё равно страшно.

Кто-то толкнул меня в плечо. Ощутимо и больно. Меня развернуло на сто восемьдесят градусов, лямка рюкзака слетела с плеча.

Вскинув возмущенный взгляд, я увидела напротив себя высокую девушку в коротком платье-пиджаке чёрного цвета.

— Какого хрена?! — выронила я раздраженно, пытаясь растереть ладонью ушибленное плечо, чтобы хоть немного унять вспыхнувшую боль.

— У меня к тебе тот же вопрос, — высокомерно выплюнула брюнетка, перекинув копну черных локонов за плечо. — Какого хрена ты ходишь там, где хожу я?

— Ты не заметила, что коридор достаточно широкий для того, чтобы в нём можно было разойтись даже с твоим трамвайным заносом? — вскинула я иронично бровь.

По движению за спиной брюнетки поняла, что она была не одна, а в компании двух таких же модниц, как и она. Только вперед вышла солистка, а за ней осталась подтанцовка.

— Кстати, всё хочу спросить, как тебе бассейн? — пухлые губы брюнетки изогнулись в хищной улыбке. — Вещички отстирались от бедности? Можешь не отвечать. Вижу, что нет, — причмокнула она нарочито расстроенно.

— Милана, — протянула я с улыбкой, поняв, наконец, кто передо мной стоит.

— Хорошо, что ты сразу поняла. Не придётся объяснять дважды.

— Дважды? — состроила я дурочку. — По-моему, ты мне ещё ни разу ничего не объяснила… А-а! — протянула я, сделав вид, что меня внезапно осенило. — Или то, что ты в крысу полощешь чужие шмотки в бассейне, это и было какое-то объяснение? Ну, теперь понятно. Обязательно обращусь к тебе, когда в следующий раз нужно будет простирнуть мои вещи. Спасибо, что уточнила.

— Слушай, ты!.. — Милана грубо скомкала ткань толстовки на моей груди и приблизила своё перекошенное от гнева лицо.

Вообще плевать.

Меня бьёт отчим, я дерусь с матерью, ежедневно борюсь за жизнь.

Поэтому все эти гибриды Барби с пони нисколько не трогают мои внутренние струны. У меня даже рука не дрогнула от желания её ударить.

— Ты совсем дура или только притворяешься? — процедила солистка. Подтанцовка за ней явно напряглась. Возможно, следующий выход за ними.

— Зато в тебе ни капли притворства, — произнесла я полушёпотом с лёгкой улыбкой.

— Мил… — зашипела подтанцовка. — Мил, хватит…

— Мельникова, что здесь происходит? — за спиной, очень близко ко мне послышался голос Одинцова.

Милана тут же выпустила мою толстовку из кулака, не забыв при этом грубо толкнуть в грудь.

Одинцов мягко придержал меня за спину и тут же убрал руку, когда я от него дёрнулась.

— Ничего, Константин Михайлович, — слащаво пропела солистка. И, кажется, построила преподу глазки. — Просто Мельникова попросила совета по поводу её прыщей. Вы же видите, что у меня кожа идеальная. Я в этом разбираюсь…

— И? — холодно оборвал её мужчина.

— Безнадёжный случай, — вздохнула горестно Милана. — Ей ничего не поможет.

— Как жаль, — состроила я иронично-печальную рожицу.

— Угу, — кивнула Милана, сверкнув в мою сторону недобрым взглядом. — Ну, ладно. До свидания, Константин Михайлович. Не прощаемся… Мельникова, — выплюнула она брезгливо.

Я оправила толстовку, закинула рюкзак на плечо и заглянула в лицо Одинцову, который хмуро смотрел на меня всё это время сверху вниз.

— Что? — не выдержала я его молчания.

— В аудиторию, — отрезал он коротко и первым пошёл в озвученном направлении.

Следом за преподом я вошла в аудиторию. Право выбора оставить дверь открытой или закрыть он, похоже, оставил мне.

Обхватив пальцами потёртую серебристую ручку, я засомневалась, стоит ли её закрывать наглухо. С одной стороны, следует оставить дверь открытой, чтобы любой проходящий мимо мог услышать и увидеть наш разговор. Да и Одинцов будет вести себя гораздо сдержаннее, если мы останемся открытыми. Но, с другой стороны, в том-то и проблема, что наш разговор может услышать кто угодно. Одинцов не стесняется в выражениях, не кривит, говорит прямо и порой это звучит грязно, а я не хочу, чтобы догадки Одинцова стали поводом для слухов тех, кто может понять что-то не так.

Поэтому дверь я закрыла наглухо. Обернулась на месте и увидела мужчину, уже сидящего за преподавательским столом.

— Подойди, — бросил он коротко, при этом не посмотрев в мою сторону.

С хмурым выражением лица он разглядывал ручку, которую крутил между пальцами.

Стиснув челюсти и прикусив язык, желающий послать его куда подальше, я всё же сделала несколько шагов к его столу и встала напротив. Скрестила руки на груди и выжидающе уставилась на светлую челку, что частично завесила его глаза.

Мужчина не спешил говорить. Казалось, он вообще забыл, что в аудитории не один. А ещё именно сейчас он напомнил мне отчима, который любил в детстве ставить меня перед собой и давить психологическим молчанием, придумывая мне очередное наказание.

— Твой отчим… он… — ему будто с трудом давались эти слова.

— Ясно, — выдохнула я и, не желая слушать дальше, направилась к выходу из аудитории.

— Алёна.

Тихим мужским голосом, как маленьким камешком, собственное имя ударило в затылок. Мужские пальцы сомкнулись выше локтя и требовательно остановили мой побег.

Я дёрнулась, чтобы освободиться, но лишь сильнее застряла в капкане мужского парфюма, внезапно окутавшего пространство вокруг.

— Что вы от меня хотите? — выдохнула я, безнадёжно сосредоточив внимание на черном отглаженном воротнике его рубашке.

— Я понимаю, что ты видишь во мне врага. Не только во мне. Во всех, — тихий мужской голос звучал недалеко от уха. Отголоски его дыхания с запахом кофе слегка касались моей щеки. — Я тоже когда-то был таким же. Даже хуже.

— Зачем вы мне это рассказываете?

— У меня тоже был