Шусс - Буало-Нарсежак

Ты заметил, я целиком принял точку зрения Массомбра. Последующие часы только укрепили мое мнение. Рок совладал со своими эмоциями, он знал, бедняга, на что шел, просил у Берты прощения. С ним были Массомбр и я. Лангонь, Деррьен и Дебель предпочли остаться с Бертой. Они пытались ее убедить, что падение Жан-Поля ничего не значит, полдюжины других участников тоже упали. Поль, тебе самому знакомы ничего не значащие слова утешения, произносимые в подобных случаях.

Рок повторял:

— Я не видел ворот. Но я хорошо изучил трассу, я знал ее наизусть.

Словно пострадавший в автомобильной аварии, рассказывающий о происшествии, Жан-Поль неустанно повторял:

— Я был в порядке, чувствовал себя в прекрасной форме. Анонимное письмо казалось мне шуткой.

Мы не перебивая слушали его, ожидая услышать какую-нибудь важную деталь в этом потоке слов. Но когда мы уже перестали воспринимать его рассказ, Рок сказал:

— Виноват легкий туман.

Массомбр ущипнул меня за руку.

— А что, был туман? — спросил он. — Я не заметил.

— Очень легкий туман, — уточнил Рок. — На такой обычно не обращают внимания.

Он пожал нам руки.

— Благодаря вам я почувствовал себя лучше. Я так сожалею.

Массомбр затащил меня в бар, залитый светом. Не забудем, что в Санкт-Морице царила праздничная атмосфера, несмотря на непрерывно падающий снег, целые толпы приехали посмотреть на знаменитые соревнования. Массомбр заказал два грога.

— Легкий туман, — начал он. — Вы, конечно, поняли. Он был только в голове у несчастного Рока. Жан-

Поль сам в этом не слишком уверен, но, как я и предупреждал, ему подсыпали наркотик. Нет, не будем уточнять, кто и когда. Есть более срочные дела, по возвращении в Гренобль я постараюсь узнать, заплатили ли ему и если да, то сколько. Наполовину я уже провел расследование. У Рока счет в «Креди Агриколь». Деньги, дорогой Бланкар, всюду деньги. Они наилучший индикатор.

— И что это докажет?

— А то, что мадам Комбаз решила авансом возместить Року убытки. Я опять возвращаюсь к той же мысли. Мадам Комбаз платит чемпионам, чтобы противостоять конкуренту, оплачивающему шпионов. Эта заранее проигранная битва, но она может подтолкнуть противников договориться. Они могут сказать друг другу: «Давайте заключим полюбовное соглашение. Я покупаю фирму, а вы остаетесь председателем совета директоров». Согласен, все это из области гипотез, но в глубине души я голову даю на отсечение, что мадам Комбаз, Деррьен и Рок — союзники. Достаточно было, чтобы один из них выиграл, и мадам Комбаз — триумфатор. Ладно, они проиграли, значит, наступил момент для заключительного торга.

И опять потянулась череда дней. Массомбр преумножил усилия, а я спасался бензотилом. Бедная Эвелина! Я открыл для себя пагубную силу наркотика, конечно, не самого опасного, но способного вызвать отвращение к самому себе, притупить чувства и сделать необходимым его частое употребление.

Эвелина по-прежнему находилась в клинике и, возможно, должна была там оставаться дольше намеченного срока. Она очень плохо восприняла новость о несчастном случае с Роком: отказывалась есть, у нее бывали приступы неистовства, наступил упадок сил, короче, мне запретили ее посещать. Берта пребывала в каком-то злобном молчании, а мне нисколько не хотелось ее оттуда вытаскивать. Мы общались по телефону, очень кратко, скорее мы обменивались сигналами, которые должны были обозначать дружбу, но на самом деле выражали растущее раздражение. Единственное, что я могу мимоходом отметить, Берта не казалась мне угнетенной. По интонациям хорошо знакомого голоса можно догадаться о том, что пытаются утаить слова.

И за ее словами, если можно так сказать, я угадывал что-то вроде облегчения. В то же время все. вокруг нее рушилось. Неудача Рока снова вызвала на фабрике все усиливающееся волнение персонала. Провал «велос» требовал кардинальных решений. Дирекция вынуждена была сократить персонал, если она хотела продолжать выпускать обычные «комбаз». А дирекция (Берта и ее административный совет) колебалась.

— Продавай, — говорил я ей.

— Но кому? Никто не объявляется.

— А те японцы?..

— Исчезли.

— И никого другого?

— Никого.

Казалось, в этих репликах должно было прозвучать какое-то отчаяние. А я различал лишь раздражение человека, которому надоело повторять одно и то же. Мне звонили Дебель, Лангонь. Мы ждали покупателя, который обязан был вскоре появиться. По крайней мере, я был в этом уверен, поскольку Массомбр убедил меня, что Берту шантажируют. Он звонил мне с короткими сообщеними, я запомнил два из них, сильно меня удивившие. Первое касалось Берты. Она, вопреки моим предположениям, не могла утаить часть денег. Ее особняк был заложен, акции проданы. Вокруг вилась стая кредиторов, уже давно выслеживавших ее. Как же она смогла бы припрятать капитал?

— Меня удивляет, — сказал Массомбр, — почему она, такая искушенная в делах, не подготовила отступления. Заметьте, я не специалист в финансовых делах, но почти уверен в том, что говорю: она разорена. Скоро последует объявление о банкротстве, и об этом уже говорят в Гренобле.

Второе сообщение поступило в тот же день, он даже запыхался, так торопился.

— Рок, маленький Рок, тоже получил. Пятьдесят тысяч франков, чеком.

— Подписано Бертой? — закричал я.

— Естественно. Все, что она смогла наскрести перед банкротством.

— Ничего не понимаю. Почему сто, потом пятьдесят тысяч, почему не пятьдесят и пятьдесят? Риск-то был примерно одинаков.

— Слушайте, Бланкар. Я к вам приеду сегодня вечером и все объясню.

Ах, Поль, какие страшные часы я пережил. Мне нужно было бы без предупреждения нагрянуть к тебе, чтобы еще раз ввести в курс событий. Ты гораздо лучше меня знаешь человеческие сердца. Ты меня учил пробираться через лабиринт сокровенных и часто постыдных чувств. Сам я человек простодушный, малейшая интрига застигает меня врасплох, выбивает из колеи, глубоко ранит. Поведение Берты вызывало у меня отвращение. Чтобы усугубить мои терзания, Массомбр опоздал.

— Вы меня заставляете работать как каторжника, — начал он, упав в кресло. — Слушайте, сначала маленький вопрос. Помните замечание Рока: «Виноват легкий туман»?

— Прекрасно помню, я даже очень удивился, поскольку никакого тумана не было.

— И это вас не навело на след?

— Какой след? Я думаю, Рок, потрясенный падением, пытался найти оправдание.

— Нет, совсем нет. Он это сказал, чтобы косвенно навести на мысль, что был одурманен наркотиком. Эффект тумана почти всегда возникает после приема производных индоцида или аналогичных средств. Но, знаете, я не химик.

— Я в курсе. Я принимаю бензотил и понимаю, о чем вы говорите.

— Тогда вы должны были заметить, что этот наркотик действует не долго. Когда Року могли его подсыпать? Только за завтраком, то есть задолго до старта, особенно если учесть, что он стартовал четырнадцатым. Вот заковыка, в которую я уперся. Как спортсмены, предупрежденные, что против них что-то замышляется, могли позволить застать себя врасплох? И вы все были там, следили за ними. Сопоставьте факты. За что мадам Комбаз заплатила Деррьену? За риск несчастного случая или, наоборот, за то, чтобы он его устроил?

— Что? Вы утверждаете, что Деррьен сам отравил себя наркотиком?

— Не самое. ли это простое предположение?

Массомбр рассмеялся, будто отпустил хорошую шутку.

— Ему даже не надо было принимать наркотик, — продолжал он. — И Року тоже. Им было достаточно упасть, упасть нарочно, если вы так хотите. Они вас просто одурачили.

На этот раз я рассердился.

— Извините, пожалуйста. Вы перескакиваете с одного объяснения на другое. Сначала, по-вашему, угрожали мадам Комбаз. Потом Деррьен догадался, откуда исходит угроза, испугался и получил крупную сумму. Рок принял от него эстафету. А в результате они оба симулировали несчастный случай в сговоре с мадам Комбаз. Естественно, смерть Галуа и травма Деррьена в счет не идут. Я считал вас серьезным человеком, Массомбр.

Он поднял руку в успокаивающем жесте.

— Прошу вас, дорогой Бланкар. Вы напрасно так горячитесь. Не будем говорить о бедном Галуа. Все доказывает, что он погиб совершенно случайно. И когда это случилось, у мадам Комбаз еще не было никакого плана в голове. Потом она придумала заплатить хорошему лыжнику, а если понадобится, и второму только за то, чтобы они упали.

— А анонимные письма?

— Она сама их и писала, это очевидно. Итак, с одной стороны, неизвестный могущественный противник, с другой — несчастная женщина с гордо поднятой головой. Короче, пыль в глаза. Никаких наркотиков. И вы знаете, для чего все это? Возможно, чтобы никто не догадался, что лыжи «велос» совсем не так хороши. Я думаю, это Галуа открыл ей глаза.

Я попытался прервать Массомбра, он почти закричал: