Донбасс - Вячеслав Киселев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
* * *
Потемкин, находившийся после утверждения плана в прекрасном настроении, сказал мне, что все вопросы по переселению дарованных мне государственных крестьян решит в рамках общей работы и здесь никаких проблем не возникнет. Оказывается, процедура переселения являлась вполне рутинным делом и была отработана до мелочей. Крестьяне жили по принципу «все свое ношу с собой» и могли обосноваться практически в любом месте, кроме того, переселенцам полагались небольшие подъемные выплаты из казны на обустройство. Это, конечно, совершенно бесчеловечно, брать и отправлять семьи со стариками и детьми жить неизвестно куда в чистое поле, но с точки зрения быстрого освоения пространств, более эффективного инструмента сложно придумать.
Оставалось решить один вопрос, на чем отправляться в путешествие? С транспортом до Москвы сомнений не было, на дворе середина февраля, извозчики с кибитками на санном ходу курсируют между двумя столицами на регулярной основе. До Тулы тоже доберемся без проблем, а вот на чем двигаться дальше большой вопрос — впереди весна и распутица. Ладно, подумал я, проблемы с транспортом будем решать по мере их возникновения.
Вопрос с проживанием Марии и детей, учитывая, что Потемкину тоже вскоре предстояло покинуть Петербург, решился автоматически. Григорий великодушно разрешил им оставаться в его доме столько, сколько потребуется, пока я не заберу их на Донбасс. С финансами тоже был полный порядок. Я оставил им тысячу рублей из моей доли от продажи специй, а оставшийся от Карло приличный капитал в генуэзской валюте посоветовал Марии сохранить с прицелом на дальнейшее вложение в торговую деятельность Антонио в Крыму.
Потемкин пытался было уговорить меня остаться на торжества по поводу победы в войне, назначенные на 5 апреля, сразу после окончания Великого поста и празднования Пасхи, но я наотрез отказался. Во-первых, я на дух не выносил торжественные мероприятия, а во-вторых потерять просто так почти два месяца было бы с моей стороны непозволительной роскошью. Это у него, у официального лица, вариантов не было, а я птица вольная, ну почти…
* * *
Через десять дней пути, второго марта 1770 года, Тула встретила нас все еще февральскими метелями. Начальник Тульского оружейного завода генерал-майор Федор Михайлович Воронов на первый взгляд показался мне добродушным усатым дядькой с комплекцией медведя, но посмотрев какой порядок поддерживается в его хозяйстве, как четко он ставит задачи и как быстро и четко они выполняются, я понял, впечатление это обманчивое. Впрочем, нас его строгости не касались и встреча была весьма радушной. Вот что письма «животворящие» от министра обороны делают.
На поверку, Воронов оказался и отличным управленцем и толковым инженером, что для хорошего директора завода непременное условие. На фоне одержимости различными взрывающимися штуковинами, они с Гномом быстро нашли общий язык и в итоге все вышло даже лучше, чем мы планировали. На заводе оказались свободные площади, в виде небольшого старого цеха, приговоренного к сносу этим летом. Там Гном и разместил свою мастерскую. А в добавок Воронов еще и парочку мастеровых предложил в помощь, при условии выплаты им стандартного жалования.
На третий день нашего пребывания в Туле объявился Пугачев, передавший, как я и инструктировал, через охрану конверт на имя начальника завода, с запиской для меня, в которой говорилось, что казаки с обозом разместились на постоялом дворе и ждут дальнейших указаний. Получив записку, мы с Гномом и Вейсманом, не мешкая, направились на постоялый двор.
— Иван Николаевич! — увидев меня, бросился обниматься Пугачев, — Схуднул ты сильно. Никак басурмане тебя подранили? — сразу подметил он.
— Есть немного, Емельян Иванович. Слава богу уже все в порядке! — успокоил я его, — Как добрались? Как Добрый, как в Луганском дела?
Быстро обменявшись новостями, я оставил Вейсмана с Пугачевым, поручив им готовиться в дорогу, а сам отправился с обозом обратно на завод, где попрощался с Гномом и Вороновым. Впереди нас ждал Урал.
Интерлюдия
Далеко идущие планы
Санкт-Петербург, несколькими днями ранее
Хрустальный фужер блеснул в свете свечей серебристым росчерком и рассыпался фейерверком осколков, не выдержав встречи со стеной. Григорий Орлов посмотрел осоловелым взглядом на брата и хлопнул кулаком по столу.
— Куда запропастился этот чертов Нильсен. Обещал, что через неделю Потемкина отпевать будут, а сам пропал. Ни слуху, ни духу. Что за чертовщина Алеша?
— К сожалению Гриша, никакой чертовщиной здесь и не пахнет. На прошлой неделе у дома Потемкина перестрелка была, дружок его граф Крымский с подручным пристрелили троих нападавших. Дело списали на грабеж, но думается мне, что это были люди твоего датчанина. Хорошо, что никого живьем не взяли. А вот куда сам датчанин пропал, непонятно. Потемкин, опять же, ходит, как ни в чем не бывало. Одни загадки! — не согласился с братом Алексей Орлов, наливая вино в новый фужер.
— Катерина холодна со мной последнее время! — опять грохнул Григорий кулаком по столу.
Алексей молчал, давая брату выговориться.
— Мы ж десять лет вместе… Я ее на престол на этих вот руках! — потряс он своими ручищами, способными гнуть подковы.
— Ты еще больше пей, так она тебя точно под зад коленом оправит! — покачал Алексей головой, не прекращая напряженно думать и крутить фужер в пальцах.
В их тандеме именно он был мозговым центром и главным организатором государственного переворота, вознесшего Екатерину на русский престол, хотя основные почести от императрицы достались, естественно, Григорию. Ситуация с Потемкиным не нравилась Алексею все больше и больше. До последнего времени никаких противоречий у братьев с ним не было, да и быть не могло. Потемкин хоть и являлся активным участником переворота и входил в число доверенных лиц императрицы, тягаться с влиянием братьев при дворе не мог. Резкое возвышение Потемкина в результате удачных действий в Крыму, радости у Алексея, естественно, не вызывало, но и большой угрозы для братьев, по его мнению, не несло.
Но теперь, после авантюры с датчанином, затеянной Григорием, ослепленным любовью к Екатерине
