Адаптация - Клара Дюпон-Моно

хотелось рассказать о том, что он видел, поделиться впечатлениями (и он вдруг вспомнил, что старший брат реагировал так же, сестра сказала ему, что старший описывал малышу окружающую их действительность). Пурпурные, белые, желтые цвета уводили его в мир пыльцы и ароматов, запахи ласкали, оживляли, пьянили, его отрезвлял лишь голос ищущей его матери. Он пытался рассказать ей, какие эмоции вызывает в нем мир. Но он был в состоянии лишь показывать растения: мальва, форзиция, лагерстремия; ему не хватало слов, чтобы описать их фиолетовые, ярко-желтые, кремово-белые тона, то была безумная цветочная рапсодия, переходящая в жалобную песнь: мальва, форзиция, лагерстремия. «Ну и память! Да ты все наизусть знаешь!» — восклицала мать. «Нет, — отвечал сын. — Я ничего не забываю, это другое».

Он явно опережал сверстников. «Лидировать, когда ты самый младший, — это уже перебор», — говорил он психологу; видя, что он отличается от ровесников, родители предложили ему сходить к психотерапевту, как когда-то сестре. Но врачу эти размышления показались проявлением гордыни. Он, младший сын, хотел бы сказать врачу, что в каком-то смысле ему не девять, а тысяча лет и что в чем-то другом он себя лишь только познает и потому ему сложно с людьми. Он чувствовал себя одиночкой. Завидовал одноклассникам, которые были нечувствительны к жалости, к красоте. Почему никто из них не заметил полета хищной птицы, почему их не интересовали рыцари, почему никто не улыбался в ответ на улыбку поварихи в школьной столовой? Может ли быть, что они глухи к миру, что он никак в них не отзывается? Даже новенький теперь играл с теми, кто тогда украл у него шарф. Ребята казались ему такими цельными и спокойными. В конце концов, быть волшебником — значит стоять особняком.

Он дождался пасхальных каникул, чтобы поговорить об этом с сестрой. Но она не приехала. Она отправилась в путешествие со своим возлюбленным. Он вспомнил ее руку у себя на плече, ему этого не хватало. Поэтому он решил поговорить со старшим братом. Это было правильно. Нужно пройти через многое, чтобы понять эти вещи. Но старший брат встал из-за стола и сказал, что пойдет погуляет. Один.

Младший пошел за ним. Старший брат отправился не очень далеко, к реке, к плоским камням. Сел, сложил руки на коленях и не двигался. Младший остановился чуть подальше и стал наблюдать за братом. Он почувствовал, как в нем поднимается ревность к малышу. «Если бы я был инвалидом, — думал он, — старший позаботился бы обо мне». Затем ему стало стыдно, и он опустил голову.

Однажды вечером в конце лета позвонила сестра. Когда мать повесила трубку, она была бледна. Села за стол. Кашлянула и объявила, что дочь беременна. «Анализы хорошие, все в порядке», — добавила она. Отец встал и обнял жену. Младший был ошеломлен. Он подумал, что теперь сестра перестанет его любить. Еще нерожденный ребенок займет его место, начнется новая жизнь. Одно лишь его появление на свет лишит младшего брата сестры. От него больше не будет никакой пользы. Он встал из-за стола, схватил апельсин из корзинки, открыл дверь и со всей силы бросил фрукт в нашу сторону, во двор. Это был единственный акт бунтарства в его жизни. Когда он вернулся на кухню, то увидел, что лица его родителей исказило сильнейшее волнение. Он поклялся никогда так больше не поступать.

В следующее Рождество братья и сестра вышли во двор, закрыв дверь в шумный дом.

Старые дяди умерли, у двоюродных братьев появились дети. Традиция концертов, колядок и застолий сохранилась. На мгновение они сбежали с праздника. И вот, озябшие, они стоят к нам спиной, а один из их кузенов настраивает фотоаппарат. Сестра смеется, одной рукой поглаживает по спине старшего брата, другой обнимает младшего за шею. Затем они втроем застывают перед камерой. Фотография сделана. Сестра поддерживает руками округлившийся живот, голова наклонена в сторону. Губы розовые, лоб открыт. Легкая улыбка. На сестре серая водолазка. Волосы лежат на плечах. Старший скрестил руки, стоит прямо. Лицо без всякого выражения, за исключением мягкого взгляда за тонкими очками в черепаховой оправе. Худой, строгая рубашка. Каштановые волосы, коротко стриженные. Младший: грудь вперед, как будто идет к фотографу. Круглое лицо, широкая озорная улыбка. Смеющийся взгляд, на зубах брекеты. Волосы светлее, чем у старшего, вихрятся. У всех троих тени под глазами, сами глаза миндалевидные, очень большие, настолько темные, что зрачок сливается с радужкой.

У каждого из них осталась на память копия этой фотографии. Получив свою, младший подумал, что на семейных фотографиях всегда было одинаковое количество детей. Отличался только третий ребенок.

Позже, когда родилась его первая племянница, они с сестрой снова стали гулять. Утро было таким же прохладным и туманным, они так же смотрели на перевал, куда предстояло подняться. Когда сестра шла впереди по тропинке, она ответила на его вопрос о том, боялась ли она, что у нее родится инвалид: «Как ни странно, нет. Во-первых, потому что мы с Сандро четко понимали одну вещь: если у ребенка будут проблемы со здоровьем, мы его не бросим. Во-вторых, потому что, пережив самое худшее, от страха как-то избавляешься. Мы прошли через это, мы знаем, что такое самое худшее. Мы знаем, как действовать. Страх возникает из-за неизвестности». Слова текли и оставались словами и не вызывали у младшего брата ни зрительных, ни слуховых ассоциаций. Это было так просто. Он мог расспросить сестру о ее новой роли матери, о новой стране, о новой любви — все было для него новым. Новизна не порождала страха. И кстати, как она преодолела тревогу, связанную с уходом за ребенком, откуда она знала, как себя с ним вести? «У нас десять лет был почти грудничок, хочу тебе напомнить, хотя я к нему не очень часто подходила. Послушай. В памяти остаются лишь усилия. Результат может быть или не быть, он вторичен. Засчитываются только усилия. Понимаешь, родители Сандро разошлись, когда он был еще ребенком. Его отец был беден. Они все жили в одной комнате. Но Сандро помнит, что у него была ширма — и где только они ее нашли? — кровать, которую ему сделали из мха и ящиков, усилия, которые прикладывал его отец, чтобы отделить маленький уголок исключительно для сына. Эти усилия были лучше, чем отсутствующий отец, который покупает дорогую икру и оставляет ее сыну в холодильнике. Для своего ребенка я готова приложить усилия, как это делали наши родители. И не имеет значения, удается мне это или