Всё, что вы хотели знать о евреях, но боялись спросить - Андрей Буровский

«Поток» начинался неведомыми миру гениями — открывателями огня, домостроения и колеса, шел через строителей пирамид, вдумчивых писцов и храмовых ученых Древнего Востока, философов Эллады, ученых Рима и Средневековья. Он продолжался через ученых лондонских джентльменов, создавших в XVII в. Королевское научное общество. А мы, нынешние, были, в собственном представлении, этапом, ступенькой бесконечного пути от зверя… бог знает к чему.

Сейчас такое переживание истории если и не исчезло совсем, то как-то притупилось. Интеллектуальный пир умных людей (а в советское время был такой пир, поверьте мне) сменился зарабатыванием денег с помощью своих знаний и умений. «Как во всех цивилизованных странах!!!!» — орали и выли прогрессенмахеры времен долбанутой «перестройки» конца 1980-х. Поздравляю вас, господа, мы живем теперь, «как во всех цивилизованных странах». Довольны? Счастливы?

Тогда же, в советское время, зарабатывать деньги было не особенно важно. Люди охотно тратили время и энергию на то, чтобы читать книги, думать, обсуждать и спорить.

Собеседниками на пиру историка и философа, археолога и лингвиста легко становились Аристотель и Катон, Бероэс и Роджер Бэкон, Левенгук, Фарадей и Чарльз Дарвин.

Лучше всех это ощущение интеллектуального процесса, идущего из глубины веков, включенности в него ныне живущих выразили Стругацкие. Когда оказывается, что разрабатывали теорию магии с древнейших времен, а основы заложил неизвестный гений еще до Ледникового периода[89]. Так вот евреи были сильнее нас в этом понимании истории, увереннее и значительнее в своем праве на пир Всеблагих. Они указывали пример и пролагали пути. В этом они действительно лидировали по сравнению с этническими русскими. Очень может статься, сказывалась старая религиозная норма иудаизма: видение всех иудаистов всех времен как евреев, людей одного народа.

Вместе с европейским образованием «своими» стали уже не иудеи, а все интеллигенты всех времен и народов. Интеллектуалы, культуроносный слой стал для них словно бы своим народом. Разноязыкие, разнокультурные? Но евреи в разных веках и цивилизациях тоже были разноязыкие и разнокультурные.

…Я искалТебя средь фонарей.Спустился вниз. Москва-рекаТиха, как старый Рейн.Я испустил тяжелый вздохИ шлялся часа три,Пока не наткнулся на твой порог,Здесь, на Петровке, 3.

Это говорит Гейне Михаилу Светлову, который жил тогда в общежитии молодых писателей[90]. Не уверен, что национальность Гейне здесь играет такую уж важную роль. Ведь для поколения евреев, к которому принадлежал Светлов, и образование стало чем-то совсем иным, чем талмудическое богословие, и понятие «своего» расширилось чрезвычайно. Примерно так же, как Гейне, к порогу русско-еврейского интеллигента могли прийти и Сократ, и Лао Цзы, и Монтень… К русскому они тоже приходили, но все-таки не так часто. Разумеется, если интеллигенция исчезла как феодальное сословие, наследие Российской империи, это не значит, что больше никто не может так же переживать историю. Есть какой-то процент молодежи, которая историю воспринимает так же или почти так же. Не верите? Послушайте песни Хелависы или группы «Мельница»: поразительное ощущение жизни в истории.

А для еврея так было всегда. Шла история поголовно Грамотного, на 100 % книжного народа. Накапливалась, с каждым годом становилась все богаче культурная традиция. Что-то забывалось, что-то навеки оставалось в копилке народной памяти. Записанным, между прочим! В виде текстов. Люди, умершие невероятно давно, становились как бы современниками еврея и X, и XX в. Различия игнорировались, потому что оставалось главное — жизнь в одной культурной традиции. А сделанное этими людьми оказывалось востребовано в «сейчас».

Герои еврейской истории незримо присутствовали в сознании если не всякого — то почти всякого еврея. Не особенно люблю Бабеля — но как хорошо у него видно и это! Вот бредет еле живой герой, приехавший в Петроград: «Невский млечным путем тек вдаль. Трупы лошадей отмечали его, как верстовые столбы. Поднятыми ногами лошади поддерживали небо, упавшее низко. Раскрытые животы их были чисты и блестели». И герой вспоминает: кто это из Знаменитых евреев погиб на самом пороге цели? И вспомнил: Маймонид[91].

Многие ли русские парни вспомнят в такой момент смерть Пржевальского на пороге новых великих открытий? Французы — Бальзака, который женился на любимой женщине уже умирающим? Англичане — лорда Байрона, умершего от холеры в Греции, куда он привел трехтысячный отряд добровольцев, на пороге великих дел? Европейцу очень даже есть кого вспомнить — но наши культурные герои живут в нашем сознании иначе, чем в сознании евреев.

Александр Сергеевич Пушкин — традиционно, с середины XIX в. — культовая фигура в русской культуре. Все народы Российской империи — тоже традиционно — воспринимают эту фигуру как культовую. Сейчас не место выяснять, насколько это разумно или справедливо; сейчас важнее, что сама трактовка образа А. С. Пушкина, понимание его личности очень различны в русской и еврейской среде. Это тем более поразительно, что еврейские интеллигенты, как правило, настолько ассимилированы, что уже и сами не отделяют себя от русской среды, и русские никак не видят в них «чужаков». Пушкина воспринимают по-разному люди, сказавшие первое «мама» на русском языке и жившие в едином культурном поле русской-российской-русскоязычной культуры. Эти люди слабо различают, а порой и вообще не различают «своих» и «чужих» в этом поле.

Их вкусы, интересы и взгляды сформированы одним и тем же языком, культурными ценностями, образом жизни и правилами жизни в одной исполинской империи. Но оценки Пушкина, сами подходы к трактовке образа — различны.

Легко заметить, что «классическая» трактовка образа Пушкина всегда включает некоторую ретушь.

Вообще, значимые деятели в глазах христианского общества остаются «как бы немного святыми». Это хорошо прослеживается на Западе в историографии Р. Бэкона и Карла Великого, даже в XVII в. Применительно к Ришелье и лорду Кларендону. В России — в «канонизации» образов Петра I, Ивана IV, даже Екатерины II.

Давно известно, что ушедшие культурные эпохи переживаются долго, если не вечно. В работах современных греческих филологов прослеживаются подходы, типичные для Византии[92]. Ю. Лотман много раз отмечал, что в петербургский период русской истории культура московского периода вовсе не исчезает, ценности и представления этой эпохи продолжают жить в новых формах и чаще всего скрыто[93].

О русской интеллигенции как людях с очень архаичным мировоззрением писалось, по крайней мере, со времен «Вех»[94]. В наши дни о «возвращении» старомосковской средневековой традиции в среде народовольческой интеллигенции писали такие гиганты, как Ю. Лотман и Б. А. Успенский[95]. Еврейскую культурную традицию тоже можно назвать средневековой, но и в этом случае она совершенно иная. Благодаря завету «познай Бога своего» в этой традиций не очень разделены святой и интеллектуал — причем невозможно стать святым, не будучи интеллектуалом.

Чтение, интерпретация, сравнение, понимание религиозных текстов стало такой важной частью еврейской культурной (и религиозной) традиции, что интеллектуал стал центральной фигурой, основным героем еврейской истории. Естественно, к таким людям приковано огромное внимание. Добавьте к этому древность самой письменной культурной традиции. Одна из самых симпатичных черт евреев — способность вступать в диалог с интеллектуалами, жившими века и тысячелетия назад. В текстах, написанных в XX в., можно встретить отсылки к именам Маймонида и Симхи из Витри (XIII в.) — причем в текстах на политически актуальные темы[96].

Можно сказать, что культурные герои еврейской истории не канонизируются — то есть не погружаются в церковной, отрешенный от реальности «отсек» культуры. Они запоминаются, и запомнить интеллектуала, сохранить о нем как можно больше сведений — такая же часть культуры евреев, как любая другая. Диалог с человеком давно прошедших времен, как с современником и как с личностью, вполне возможен и для христиан, но у евреев интеллектуал является не одним из типов культурного героя, а единственным. У нас же образы интеллектуалов прошлого — одни из возможных. Внимание фиксируется на государственных деятелях, полководцах и религиозных реформаторах, не сосредоточиваясь на интеллектуалах.

У евреев образы интеллектуалов пропущены через призму осознанной или неосознанной канонизации.

В результате у христиан «диалог с людьми прошлых времен» — более частный, профессиональный, занимает меньшее место в культуре. В еврейской культурной традиции особую роль приобретает частное, индивидуальное, особенное — то есть сама личность интеллектуала прошлого, история его становления, духовных исканий, творческая биография. Ничто не мешает видеть все, «как оно было». Детали частной жизни, в том числе и «непочтененные» либо «унизительные», не мешают уважению к интеллектуалу, скорее помогают отнестись к нему как к человеческой личности и чему-то научиться у него.