Снафф - Чак Паланик

Мисс Райт рассказывает о том, что когда Мэрилин Монро покончила с собой, Хью Хефнер приобрел место на кладбище рядом с усыпальницей Мэрилин, потому что хотел провести вечность бок о бок с самой красивой женщиной за всю историю человечества.

Мисс Райт рассказывает о том, как Эрик Флеминг перевернулся в каноэ на Амазонке во время съемок своего телесериала «Дикие джунгли». Его подхватило и унесло течением, и местные пираньи закончили работу. Камеры продолжали снимать.

Подлинный факт.

Я подвожу ей глаза черным карандашом, а она рассказывает о том, что Фрэнка Синатру похоронили с бутылкой виски «Jack Daniel's», пачкой сигарет «Camel», зажигалкой Zippo и десятком монеток по десять центов, чтобы он мог позвонить по телефону. Комик Эрни Ковач похоронен с коробкой гавайских сигар, свернутых вручную.

Бела Лугоши умер в 1956 году, и его похоронили в костюме вампира. Похороны Лугоши были как эпизод из его фильмов про Дракулу. Он лежал в гробу с бутафорскими вампирскими клыками. В черном атласном плаще, все дела.

Тело Уолта Диснея не заморожено, говорит мисс Райт. Его кремировали, а прах поместили в склеп, где похоронена его жена. Прах Греты Гарбо развеяли где-то в Швеции. Прах Марлона Брандо — в пальмовой роще на его частном острове в южной части Тихогс океана. В 1988 году, по прошествии четырех лет после смерти Питера Лоуфорда, за ним по-прежнему оставался долг в десять тысяч долларов за место на Вествудском кладбище — на расстоянии плевка от могилы самой красивой женщины за всю историю человечества. Так что прах Лоуфорда «выселили» с кладбищг и развеяли над морем.

Я уже приступаю к наложению румян. Наношу темную пудру по бокам носа мисс Райт. Обвожу губы по контуру мягким карандашом.

Открывается дверь, и заходят ребята из съемочной группы. Перед тем как войти, бросают сигареты на улице перед дверью. Звукотехник и оператор — от них пахнет дымом и утренним холодом. Свет снаружи уже не черный. Теперь он темно-синий. Приглушенный шум уличного движения похож на шум моря вдали. Предрассветный час пик.

Я крашу губы мисс Райт, а она рассказывает о том, как какой-то дрочила по имени Уоллис Рейд, «Король „Парамаунт“» ростом шесть футов и один дюйм, умер, пытаясь избавиться от морфийной зависимости. В одиночной палате, обитой войлоком.

Когда звуковой кинематограф поведал миру, что элегантная, как настоящая леди, Мари Прево говорит резким пронзительным голосом, да еще и с акцентом девицы из трущоб Бронкса, она ушла из кино. Начала пить и спилась до смерти. Умерла у себя в квартире, за запертой дверью, и ее оголодавшая такса Макси обгладывала ее тело в течение нескольких дней, пока домовладелец не дал себе труд постучаться.

— Мари Прево, величайшая актриса немого кино, превратилась в собачью еду — вот так, — говорит мисс Райт и щелкает пальцами.

Киноактер Луи Теллеген разложил на полу свои фотографии с афиш и вырезки из журналов, встал на колени и вспорол себе ножницами живот. Джон Бауэрз сел в катер и ушел в одиночестве в океан. Джеймс Мюррей бросился в Ист-ривер. Джордж Хилл выстрелил себе в голову из охотничьего ружья. Милтон Силлс выехал в своем лимузине на встречную полосу на бульваре Сансет. Красавица Пег Энтуисл взобралась на знак Голливуда и спрыгнула вниз. Фотомодель Говили Андре совершила самосожжение на костре из журналов с ее фотографиями.

Немного духов, чуть подправить прическу, и у меня все готово.

Мисс Райт открывает глаза.

Никаких пропитанных ядом ватных шариков у нее в носу. Никаких трубок в заднем проходе. В глазах — голубые контактные линзы, цвета неба над пустыней. А не шарики для пинг-понга, разрезанные пополам.

Идеальное воплощение гитлеровской идеи о белокурой голубоглазой секс-кукле.

Мисс Райт глядит на свое отражение в зеркале над туалетным столиком. Вертит головой, чтобы посмотреть на себя в профиль — справа и слева, — и говорит:

— Всегда найдется какой-нибудь новый способ свести счеты с жизнью…

Ее рука берет из коробки бумажную салфетку, ее губы произносят:

— Всю жизнь я жила для себя.

Она расправляет салфетку, промокает ею губы и говорит:

— Конечно, с Джоан Кроуфорд мне не сравниться. Она отнимает салфетку от губ, и на белой бумаге остается идеальный отпечаток красного поцелуя. Мисс Райт говорит:

— Но, может быть, пришло время сделать что-то и для моего ребенка.

Я тяну руку, чтобы взять салфетку, и говорю: — Для вашего мальчика?

Мисс Райт молчит, не говорит ничего. Берет со столика салфетку с отпечатком своих идеальных губ. Отдает грязную салфетку мне.

25

Мистер 600

Чувак, который с тряпичным зверем, стоит ко мне боком и отворачивается в другую сторону. Думает, я ничего не вижу. Не вижу, как он вынимает изо рта с накрашенными губами пережеванный использованный гондон. Какой-то гондон, который он снял с себя или подобрал на съемочной площадке. Не знаю и знать не хочу. Я видел достаточно гейского порно, и меня вовсе не удивляет, что эти ребята едят свою собственную малафью. И не только свою.

Малыш показывает ему две таблетки: для стояка и с цианистым калием.

Чувак, который с тряпичным зверем, тычет пальцем в одну из них. Пожимает плечами и говорит:

— Наверное, эта.

Шейла стоит, держит дверь открытой. Свет со съемочной площадки слепит нам глаза. Шейла говорит:

— Номер 72, пожалуйста, поднимитесь наверх…

Малыш отдает чуваку его тряпичного зверя, пропитанного мочой. Пальцы мальчика — в черных разводах. Его бицепсы, и широчайшие мышцы, и косые мышцы живота — в пятнах сине-черного цвета. В пятнах цвета пораженных тканей при саркоме Капоши, рака педрил. На руке малыша истекают чернилами имена Барбры Стрейзанд и Бо Дерек. Малыш, номер 72, говорит:

— Спасибо.

У меня перед глазами проходит вся моя жизнь — там, на экранах вверху. На одном из них я — президент. Еду в какой-то машине с откидным верхом. Засаживаю свой инструмент поочередно то в первую леди, то в Мэрилин Монро, пока мне не вышибают мозги метким выстрелом. На другом телеэкране, я — подросток, разносчик пиццы. Принес заказ «с дополнительной салями» в университетский женский клуб.

Малыш, номер 72, поднимается по лестнице. Туда, где ждет Шейла, стоя у распахнутой двери. На верхней ступеньке он останавливается и на секунду оглядывается. В окружении яркого света он кажется особенно худеньким. Малыш кладет что-то в рот и запрокидывает голову. Шейла протягивает ему пластиковую бутылку с водой, полную наполовину. Малыш пьет, и каждый глоток отзывается взрывом пузырьков в бутылке. Дверь закрывается. Все, его больше не видно.

Чувак с тряпичной зверюгой опирается о край буфетного стола.

Я подхожу ближе и спрашиваю: а твой папа когда-нибудь беседовал с тобой о сексе?

Чувак с тряпичной зверюгой, он говорит:

— Не дашь мне на пару секунд свой мобильник? Я спрашиваю: для чего?

Чувак шарит рукой по столу, берет гондон, кладет его в рот, жует пару раз и выплевывает. Он говорит:

— Хочу вызвать подкрепление.

Разумеется, у меня есть мобильник. В спортивной сумке. Я отдаю ему телефон и рассказываю о том, что, когда я учился в университете, у меня была девушка по имени Бренда, очень красивая и сексапильная, но при этом — настоящая леди.

Чувак с тряпичной зверюгой подносит мой телефон к самому носу, оставив лишь небольшой зазор, чтобы нажимать пальцем на кнопки. Щурясь и морщась, он говорит:

— Я слушаю…

На телеэкране над нами: я, старый хрыч, употребляю какую-то молоденькую медсестру-волонтерку в доме престарелых. В то же самое время, на другом телеэкране, я — бойскаут из младшей дружины — заправляю вожатой.

Я рассказываю о том, как мечтал прожить с Брендой всю жизнь: мы с ней поженимся, у нас будут дети, мы купим собственный дом и состаримся вместе. Мы будем вместе всю жизнь, в горе и в радости, и вообще. Я был влюблен. По-настоящему. Я так сильно ее любил, что даже ни разу не попытался трахнуть. Ни разу не попросил дать мне пососать ее грудь. Ни разу не попытался засунуть руку ей в джинсы. Мы с ней любили друг друга. Любили и уважали.

Чувак с тряпичной зверюгой говорит в телефон:

— Ленни?

Свободной рукой он по-прежнему держится за край стола.

Он говорит:

— Я хочу сделать срочный заказ.

Это было на втором курсе. Я любил Бренду так сильно, что показал ее фотку папе.

И вот что было дальше: папа взял фотографию. Посмотрел, покачал головой. Потом вернул мне фотографию и сказал:

— Как у такого придурка, как ты, могла появиться такая роскошная девчонка?

Папа сказал:

— Эта цыпочка — не для тебя. Тебе до нее, как до неба.

А я сказал, что хочу на ней жениться.

На одном из экранов я — солдат, который спасается на Гавайях от японских бомбардировок и пялит гавайских красоток в «От нее к вечности».