Москва монументальная. Высотки и городская жизнь в эпоху сталинизма - Кэтрин Зубович

этим Сталин заметил, что достижения техники – вот главное, что позволит СССР победить в войне. «Современная война есть война моторов», – заявил Сталин, стоя под мозаиками Дейнеки, увековечившими недавние советские достижения в авиации и других областях техники[287]. Пусть промышленная мощь Германии и велика, она не в силах тягаться с мощью СССР, США и Великобритании, вместе взятых: «Войну выиграет тот, у кого будет подавляющее преобладание в производстве моторов»[288]. Сталин также сообщил, что вскоре СССР получит помощь от Британии в виде дефицитных материалов (алюминия, никеля, свинца и олова), США предоставят заем в размере одного миллиарда долларов в твердой валюте, а позже начнутся поставки по программе ленд-лиза[289]. В первую очередь речь Сталина на станции «Маяковская» была адресована труженикам тыла – тем, кому предстояло использовать эти материалы и сырье по назначению. Относились к ним и архитекторы с инженерами. Среди солдат на передовой этих рабочих тыла вскоре начали называть «героями трудового фронта».

Речь Сталина, произнесенную 6 ноября, на следующий день напечатали в «Известиях» и «Правде» и поместили фотографии подземного мероприятия[290]. А запись передавали по радиорепродукторам, люди слушали ее дома, на уличных перекрестках, в Домах культуры, на фабриках, в кинотеатрах по всей стране, и само это прослушивание становилось темой газетных репортажей[291]. Союзы, заключенные с Британией и США, и прославление работы оборонной промышленности в тылу сразу же были включены в тематику праздничных лозунгов. Илья Эренбург записал 6 ноября: «В Москве на фасаде полуразрушенного бомбой дома висит плакат: „Да здравствует боевой союз СССР и Великобритании!“ В маленьком тыловом городе, на бывшей кузнице, где теперь разместился московский авиазавод, ветер колышет полотнища: „Да здравствуют Соединенные Штаты Америки!“ Это к завтрашнему празднику»[292]. А на самих фабриках и заводах и начальство, и простые рабочие, затаив дыхание, слушали выступление Сталина 6 ноября. Корреспондент «Известий» в Свердловске сообщал, что зал Театра оперы и балета в этом оживленном уральском городе был битком набит людьми, которые пришли послушать радиотрансляцию. Когда по громкоговорителям начали передавать заседание на «Маяковской», «радостное волнение охватило присутствующих. Сразу же в зале стало тихо-тихо. Все замерли, ожидая начала доклада. Сталин был выслушан с неослабным вниманием. Долго и громко аплодировали уральцы словам товарища Сталина», – сообщала газета[293].

Хотя корреспондент «Известий» и назвал слушателей «уральцами», большинство собравшихся тогда в зале свердловского театра вовсе не были настоящими уральцами. Многие из них лишь на днях приехали в Свердловск из Москвы и других городов c запада СССР. Среди этих новоприбывших были и сотрудники, и рабочие УСДС. К концу июня 1941 года Управление лишилось большей части своего штата из 3 600 московских работников, потому что многие были призваны в ряды Красной армии[294]. Осенью 1941 года еще 600 рабочих УСДС стали добровольцами в 5-й Московской стрелковой дивизии народного ополчения[295]. Строительство дворца было приостановлено на неопределенное время, и те рабочие, что остались в УСДС, поначалу были переброшены на выполнение задач, связанных с обороной столицы[296]. Борис Иофан, остававшийся главным архитектором организации, занялся маскировкой Кремля и Красной площади[297]. Но когда немецкие войска подступили ближе к Москве, сотрудников УСДС и 560 вагонов, куда было погружено принадлежавшее организации оборудование, эвакуировали на Урал[298]. Двадцать восьмого августа 1941 года УСДС было поручено строительство в Свердловской области Красногорской электростанции, расширение Уральского алюминиевого завода в Каменск-Уральском и управление ими[299]. Получив от Молотова приказ эвакуироваться, 16 октября Иофан уехал из Москвы на Урал в компании скульптора Сергея Меркурова – автора проекта колоссального Ленина, который должен был увенчать Дворец Советов[300]. По прибытии Иофан возглавил специальное военное подразделение Академии архитектуры в быстро разраставшемся Свердловске[301].

Если советские художники, актеры и писатели были приставлены к важному делу – пропаганде и поднятию боевого духа народа в военное время, то архитекторы и их собратья по ремеслу – инженеры – обладали такими знаниями и умениями, которые превращали их в бесценных работников оборонной промышленности. Многие молодые архитекторы уходили на фронт простыми солдатами, саперами и военными инженерами и находили там применение своим знаниям, помогая закладывать мины и возводить мосты. Тех же, кто оставался в тылу, ждали другие профессиональные задачи. Студенты-архитекторы, учившиеся в московских академических мастерских, в июне 1941 года оставили свои чертежные доски и вместе со многими другими москвичами пошли строить оборонительные заграждения. Вера Бровченко, 28-летняя студентка архитектурной мастерской Дмитрия Чечулина, летом 1941-го поступила в «инженерную разведку»[302]. До войны Бровченко работала над проектами станций метро «Динамо», «Комсомольская» и «Киевская». Теперь она трудилась в небольшом отряде, разместившемся во времянке у Москвы-реки напротив Дома на набережной. Там Бровченко и ее товарищи дежурили у телефона, ожидая сообщений о разрушениях после очередной бомбежки. Приняв звонок, они выезжали на мотоциклах по указанному адресу, чтобы оценить масштаб повреждений, разобрать завалы, при необходимости спасти людей и понять, насколько целым осталось здание и можно ли его быстро восстановить[303].

Работа по защите городов опиралась на имевшиеся у архитекторов знания о свойствах зданий и материалов. Однако такого рода соприкосновение с городами чаще всего было советским архитекторам в новинку. Как выразился в апреле 1942 года на пленуме Союза архитекторов СССР Дмитрий Чечулин (возглавлявший мастерскую, где работала Бровченко), «в период войны архитекторам пришлось коренным образом перестроить свою работу»[304]. Война заставила архитекторов переобучаться, овладевать самыми разными новыми навыками, они обретали новое эстетическое сознание. Бровченко и многие другие посещали специальные мероприятия, организованные Союзом архитекторов, в том числе лекции военных специалистов по маскировке и фортификации. В выпусках советских архитектурных журналов, выходивших в военные годы, архитекторы читали о способах маскировки, применявшихся в странах-союзницах[305]. Но главное – они на лету перенимали новые методы. И учиться приходилось не только маскировочным работам. До войны студенты вроде Бровченко проходили обучение и практику в московских архитектурных мастерских, где ученики зарисовывали образцы классического зодчества Древней Греции и Рима, Италии эпохи Возрождения, а потом переходили к русским классическим образцам. Война все изменила и отменила. И теперь от архитекторов требовалось совсем другое: знакомство с материалами промышленного и заводского производства, а также с типовыми – упрощенными – методами строительства. Хотя на протяжении 1930-х годов эти области проектирования набирали важность постепенно, война вдруг выдвинула их на передний край.

К концу 1941 года московские архитекторы разъехались кто куда. Большинство получили назначения на Урале и в Сибири. В декабре Бровченко отправили