Абу Нувас - Бетси Шидфар

Ибн Раби пытался выкупить Джинан у Иджли, но тот уперся: «Девушка понравилась мне, она нежна и покорна. А если часто плачет, то слезы лишь поднимают ее стоимость — они прославлены в стихах поэта, пусть же она проливает их как можно больше». Когда невольница надоест ему, говорил Иджли, он продаст ее за хорошую цену, но только не Фадлу, несмотря на уважение к нему и его отцу.

«Я подарю тебе девушку, похожую на Джинан. Выбирай любую из моих, или поищи на невольничьем рынке», — не раз говорил Фадл, но Хасан отказывался. Когда-нибудь потом, сейчас он не хочет смотреть на девушек, все кажутся ему грубыми и вызывают только отвращение.

Караван паломников Басры собирался за городом на площади, где устраивались праздничные гулянья, шествия и смотры войск. Облака пыли летели из-под ног медленно вышагивающих верблюдов, несущих паланкины, занавешенные полосатой шелковой тканью и богатыми коврами. Их завесы то и дело откидывали унизанные золотыми браслетами руки, озабоченные или лукавые глаза высматривали кого-то в толпе. Оборванные носильщики тащили тяжелые вьюки, бурдюки с водой, нагружали их на верблюдов, а рядом с паланкинами проезжали на чистокровных скакунах молодые всадники, то шагом, гордясь богатой сбруей, то пускали коней в галоп, чтобы показать свою удаль.

Большинство паломников были состоятельными людьми — ведь пророк сделал обязательным паломничество «сообразно достатку». Но были и бедняки-ремесленники, копившие весь год на богоугодное дело, даже несколько нищих, которые ехали и кормились в пути милостыней, «ради лика Аллаха».

Хасан впервые не заботился об одежде — Фадл облачил его во все новое, подобающее человеку, ехавшему в его свите, — ни о еде. К его услугам был конь из конюшен покровителя. Если всадник уставал с непривычки — ведь поэт не осваивал верхового искусства, как Фадл и его спутники, которых с детства учили самые умелые наездники из кочевых арабов, — он мог отдохнуть в паланкине, где он и провел большую часть пути.

Караван двигался к северу, потом свернул в земли племени Бану Фазара, славившегося храбростью мужчин и красотой женщин.

На ночлег остановились поздно вечером, когда начало слегка знобить от внезапно поднявшегося западного ветра. Засуетились слуги и невольники, снимая вязанки сухого хвороста и камыша с вьючных верблюдов. Оглушительно кричали погонщики, заставляя животных лечь, те с недовольным высокомерным видом подгибали колени и опускались в пыль.

Расставляли походные палатки, разжигали костры. Запахло дымом и разнообразной снедью — каждый питался также сообразно достатку.

Хасан ужинал со свитой Фадла в большом шатре на восьми столбах. Искусный повар, которому хозяин за мастерство и расторопность пожаловал имение недалеко от Багдада, покрикивал на невольников. Еще раньше он так умело замариновал мясо, что оно было готово за несколько минут. Пили процеженное и разбавленное розовое вино — в пути вредно пить вино неразбавленным, утверждал Бахтишу, может сгуститься кровь,

После обильной еды особенно приятным показался прохладный степной воздух. Хасан с жадностью вдыхал пряный аромат весенних трав. Светили яркие звезды. Они были не такие, как в городе, где отвлекает суета, где человеку некогда, да и не хочется поднять голову к небу. Только здесь, в степи, остаешься наедине с ними, чувствуешь величие мироздания и собственное ничтожество.

Мысли Хасана внезапно были прерваны. Фадл и несколько его спутников вышли из шатра, громко переговариваясь.

— Посмотри, там горят костры Бану Фазара, — сказал Фадл, обращаясь к Хасану. — Пойдем, посмотрим на их девушек, говорят, они у себя в становищах не закрывают лицо.

Один из спутников Фадла возразил:

— Господин, это дикие бедуины, а на тебе богатая одежда. Если пойдешь к ним, возьми с собой вооруженных людей.

— Но ведь они, как все жители степи чтут обычай гостеприимства!

— Ты можешь не дойти до их палаток, или они ограбят тебя после того, как ты их покинешь. Ты ведь не собираешься проводить ночь у этих несчастных — именно о них говорит пример, который приводят грамматики: «меня съели блохи».

Но Фадл, взбудораженный вином и весенней ночью, забыл свою обычную осторожность.

— Молчи! — крикнул он. — Со мной пойдет только Абу Али, он сложит стихи о какой-нибудь красавице из Бану Фазара, а девушки станут сговорчивей, если я подарю им один из перстней!

Фадл взял поэта за руку и повел к видневшимся на холме кострам. Хасан успел заметить, что несколько человек отправилось вслед за ним, стараясь, чтобы их не заметили. Это успокоило Хасана — если Бану Фазара на них нападут, стражники Фадла придут на помощь.

Они шагали по песчаной земле с островками свежей травы, иногда проваливаясь в норы тушканчиков. Костры стали ближе, было уже слышно, как плакали дети и кричали старухи.

Когда они подошли еще ближе, залаяли собаки, почуяв чужих. Их окружило около десятка тощих, похожих на шакалов, бедуинских псов. Хасан бросил им кусок лепешки, который откуда-то оказался у него в руке, и собаки, оставив их, начали драку, вырывая друг у друга подачку.

Кто-то у костра закричал:

— Идут мужчины с добычей! — и навстречу друзьям бросились собравшиеся у ближайшего костра женщины. Увидев двух юношей в богатой городской одежде, бедуинки остановились, потом, подняв визг, разбежались. На месте осталась только одна — высокая и статная, в длинной одежде. На голову она накинула рваный платок, и теперь закрыла им лицо.

— Кто вы будете, о путники? — спросила она, четко выговаривая каждое слово, и в ее речи Хасану послышался отголосок древних стихов. — Идите к нашим кострам и будьте нашими гостями, но знайте, что женщины Бану Фазара сумеют защитить свою честь от обидчиков. Один из наших поэтов сказал:

«Бану Фазара гостеприимны, когда к ним приходишь, как друг,Но даже их женщины и малые дети подобны львицам и львятам,защищающим свое логово».

— Мы не хотим обижать вас, красавица, — ответил Фадл. — Напротив, мы дадим вам дорогие подарки, если вы примете нас.

— Тогда добро пожаловать, — ответила бедуинка и, повернувшись, пошла к костру. Ее походка напомнила Хасану слова одного из древних поэтов: «Она идет величаво, как облако, не торопясь и не медля».

Усадив гостей на старую циновку — ничего лучшего поблизости не нашлось, — она крикнула подругам:

— Не бойтесь, выходите сюда, они дадут вам подарки!

К костру, хихикая и жеманясь, стали подходить девушки Бану Фазара. Они и вправду были хороши — пухлые губы, круглые быстрые глаза; даже ветхая одежда не могла скрыть их красоту.

Фадл восхищенно оглядывался:

— Клянусь своей жизнью, — шепнул он Хасану, — я не видал еще подобных красавиц!

Он вынул из-за пояса кошелек и стал бросать девушкам серебряные дирхемы. Они с хохотом ловили монеты, блестевшие при свете костра.

Только та, что встретила гостей, сидела молча и не снимала платка с головы. Обратившись к ней, Фадл сказал:

— Почему ты, госпожа всех красавиц, не покажешь нам свое лицо?

— За то, чтобы увидеть мое лицо, нужно заплатить большой выкуп!

Фадл снял с пальца кольцо с драгоценным изумрудом и протянул его бедуинке, но она даже не посмотрела на него.

— Это кольцо стоит больших денег, все ваше племя сможет прожить на них не меньше месяца! — воскликнул Фадл.

Но бедуинка молча пожала плечами и отвернулась. Фадл вышел из себя. Повернувшись к Хасану, он крикнул:

— Наверное, она не снимает платка, потому что уродлива и лицом и телом — вот причина ее мнимой гордости. Эти бедуины похваляются, что знают много стихов, теперь ты, Абу Али, сложи стихи о ней!

Девушки притихли, а Хасан, подумав немного, сказал:

— Прекрасная жемчужина скрывается порой в уродливой черной раковине,Но иногда скрывается тот, кто похож на жемчужину.Она показывает из-под покрывала только один глаз,Потому что крива, а тело ее закутано — ведь на нем проказа.

Девушки засмеялись, а одна из них насмешливо крикнула:

— Что же ты, Суда, теперь горожане ославят теперь нас повсюду, ведь у них болтливые языки!

Неожиданно Суда встала. Взяв несколько сухих палок, лежавших поблизости, бросила их в костер, и он ярко вспыхнул. Потом она быстрым движением руки расстегнула широкий ворот рубахи и сбросила с головы платок. Рубаха скользнула к ее ногам.

Пораженные юноши, не отрываясь, смотрели на бедуинку. Она было похожа на мраморную статую, воспетую царем всех поэтов Имруулькайсом. Колеблющееся пламя костра бросало желто-красные блики на стройные ноги, высокую грудь, отражалось в сверкающих глазах, подведенных до висков сурьмой. Маленькие змейки, — спирали, вытатуированные у нее на подбородке и на лбу, — казалось, плясали, придавая ей грозный вид языческой богини.