Крымская война 1853-1856 гг. - Игорь Бестужев

Так, благодаря отваге и замечательному боевому мастерству защитников Севастополя, ими была одержана одна из самых блестящих побед на протяжении всей Крымской войны. Пелисье и Раглан официально признали в печати, что их разрекламированная «система атак» потерпела крах.

Не дала союзникам существенных результатов и так называемая «Азовская экспедиция» англо-французского флота, имевшего на борту 16-тысячный десантный корпус морской пехоты. На эту экспедицию, начатую еще в мае 1855 г., англо-французское командование возлагало большие надежды, рассчитывая закрепиться в Приазовье и поставить тем самым под угрозу коммуникации Крымской армии русских. Союзникам, действительно, удалось захватить Керчь и разорить несколько русских городов и селений в Приазовье, подвергнув их варварской бомбардировке. Но на этом их успехи кончились. Попытки высадить десант в Геническе, Таганроге и, несколько позднее, в Новороссийске были отражены русскими отрядами береговой обороны при активной поддержке со стороны местного населения. Благодаря такому отпору замысел командования союзников был сорван.

Но и после победы 18 июня положение защитников Севастополя оставалось до крайности тяжелым. Численность армии союзников в Крыму достигла 200 тысяч человек, в том числе 100 тысяч французов, 25 тысяч англичан и 15 тысяч сардинцев под Севастополем, 40 тысяч турок в Евпатории и 20 тысяч англичан и французов в Керчи. Русские же войска в Крыму насчитывали всего лишь 110 тысяч человек, из которых 70 тысяч составляли гарнизон Севастополя (включая резервы на Северной стороне города).

При этом нехватка боеприпасов в городе становилась все острее, а огонь осадных батарей противника непрерывно усиливался. В период четвертой бомбардировки Севастополя, например, в ответ на 72 тысячи снарядов противника русские смогли выпустить только 19 тысяч. Потери севастопольцев увеличивались с каждым днем. Чтобы хоть в какой-то степени смягчить недостаток боеприпасов, был организован сбор ядер, неразорвавшихся бомб и свинцовых пуль картечи, за сдачу которых устанавливалась особая плата. И все же героический Севастополь продолжал попрежнему оказывать противнику упорное сопротивление, несмотря ни на что.

10 июля 1855 г. защитников города постигла особенно тяжелая утрата — погиб адмирал Нахимов. С утра в этот день Нахимов объезжал, как обычно, бастионы оборонительной линии и делал необходимые распоряжения, подавая пример спокойного выполнения своих боевых обязанностей под сильным огнем врага. Прибыв на Малахов курган, подвергавшийся наиболее ожесточенному обстрелу, он подошел к валу и стал рассматривать в подзорную трубу осадные работы противника, которые отстояли здесь всего лишь на несколько десятков метров от бастиона. В этот момент он был сражен вражеской пулей и через день, не приходя в сознание, скончался.

Свыше трех часов длилось прощание севастопольцев с телом великою русского флотоводца, прикрытым тем самым изорванным снарядами флагом, который развевался на корабле Нахимова в день Синопского сражения. В траурной процессии приняли участие все свободные от боевой вахты защитники города. Нахимов был погребен рядом с прахом своего учителя — адмирала Лазарева и своих соратников — адмиралов Корнилова и Истомина.

Формально старшим начальником в Севастополе числился начальник гарнизона города генерал Остен-Сакен, сменивший генерала Моллера, а Нахимов с февраля 1855 г. занимал должность его помощника, сменив одновременно адмирала Станюковича на посту командира порта и военного губернатора города. Но фактически, по причине крайней бездарности и полной бездеятельности Остен-Сакена, всю тяжесть руководства обороной Севастополя Нахимову пришлось взять на себя. «По званию главы Черноморского флота, — вспоминал один из защитников города, — он был истинный хозяин Севастополя. Постоянно на укреплениях, вникая во все подробности их нужд и недостатков, он всегда устранял последние, а своим прямодушным вмешательством в ссоры генералов он всегда прекращал их»[69].

Нахимов по праву был назван вдохновителем и организатором Севастопольской обороны. Талантливый флотоводец, он оказался не менее талантливым руководителем боевых действий на суше и выдающимся военным администратором. Как командир Севастопольского порта он должен был распоряжаться громадным хозяйством: многочисленными складами, мастерскими, доками, — всем, что составляло материальную базу русского Черноморского флота, за счет которой производилось в основном оснащение севастопольских укреплений. Как военному губернатору города ему приходилось поддерживать в нем порядок осадного положения, заботиться о состоянии жителей и раненых воинов, о снабжении города водой и т. п. В записной книжке Нахимова, наряду с пометками, касавшимися непосредственно вопросов обороны города, сохранились и такие записи, как: «поверить аптеки», «поверить казначейство», «чайники для раненых», «дом Никитина освидетельствовать», «колодцы очистить и осмотреть». И все это при постоянном, деятельном руководстве напряженной борьбой на переднем крае! Не было, пожалуй, ни одного сколько-нибудь крупного успеха защитников города, в котором так или иначе не проявились бы ум, воля и беззаветное мужество этого великого русского патриота. 10 июля 1855 г. Россия потеряла в лице Нахимова одного из своих наиболее выдающихся прогрессивных военных деятелей XIX века.

Как военному организатору и администратору, Нахимову были свойственны та же непримиримая борьба со всякой косностью и рутиной, то же смелое новаторство, которое он проявлял в области военного и военно-морского искусства. В условиях николаевской России, с ее системой мелочной регламентации и канцелярской волокиты, под прикрытием которой процветали чудовищные хищения и казнокрадство, Нахимов не поколебался нарушить многочисленные устаревшие инструкции, связывавшие защитников Севастополя по рукам и ногам. «Неутомимый враг всякого педантства, всякой бумажной деятельности, — вспоминал один из севастопольцев, — он отверг все стеснительные при настоящих бедственных обстоятельствах формальности и этим только достиг возможности быстро и успешно осуществлять свои намерения»[70]. По свидетельству того же очевидца, он «с нещадною ненавистью клеймил… всякое злоупотребление, особенно такое, от которого могли пострадать его матросы», «с готовностью выслушивал всякое предложение, могущее повести хотя к малейшему улучшению»[71].

Для того чтобы, например, взять на себя ответственность за самовольную выдачу со складов военно-морского ведомства восьмисот матрацев для «чужих», «армейских» раненых, как это сделал Нахимов после сражения на Альме, или за самовольную выдачу с тех же складов для нужд обороны Севастополя корабельного леса, парусины, тросов, нужно было иметь в то время большую смелость. Нахимов недаром горько шутил, что он «всякий день готовит материалы для предания его после войны строгому суду за бесчисленные отступления от форм и разные превышения власти, что он уже предоставил все свое имущество на съедение ревизионных комиссий и разных бухгалтерий и контролей»[72]. И почти наверное, добавляет участник Севастопольской обороны, приведший эти слова Нахимова, Павел Степанович был прав, хотя снабжение севастопольцев всем необходимым поддерживалось иногда только благодаря его самоотверженным усилиям.

Павел Степанович Нахимов.

Нахимов, по своим взглядам, был, разумеется, далек от революционеров-демократов. Но в отличие от генералов-крепостников, видевших в солдате и матросе «серую скотину», которую муштрой и побоями надо приучить к механическому исполнению команд начальства, Нахимов стремился развить у солдат и матросов чувство собственного достоинства, «старался вселить в них, — по выражению современника, — гордое сознание великого значения своей специальности»[73], сделать их сознательными, инициативными воинами.

Нахимов знал в лицо многих рядовых защитников Севастополя, часто бывал среди солдат и матросов, запросто беседовал с ними, внимательно выслушивал их советы. Исключительно большое внимание уделял он повышению боевого мастерства севастопольцев. Нередко можно было видеть, как адмирал сам наводил орудие в цель и давал указания артиллеристам, показывая канонирам, как лучше вести огонь. Метод личного примера — эта заповедь Лазарева, требовавшего, чтобы офицер был лучшим боцманом, лучшим матросом и лучшим командиром на корабле, — продолжал оставаться одним из основных воспитательных приемов Нахимова.

С высокой требовательностью к солдату и матросу Нахимов умел соединять волнующую по своей теплоте заботу о нем. Враг всякого педантизма, он, по свидетельству хорошо знавших его морских офицеров, становился самым неумолимым педантом, когда дело касалось заботы о нуждах воинов. Нарушить отдых солдата или матроса без особой на то необходимости он считал тягчайшим преступлением.