Наследство - Татьяна Луганцева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ты ничего не понимаешь, — вздохнула Люся.
— Я как раз многое поняла. Но хочу тебе сказать, что за чужие преступления отвечать нельзя, кем бы тебе этот человек ни приходился.
— Ты все равно ничего не понимаешь! Я никогда не скажу обратного! Отдай мне зонт! Пусть у нее будет будущее, раз я не дала ей достойного прошлого! — воскликнула Люся.
— А ты не только хороший гример! Ты еще — идеальная актриса! Так сыграть приступ! Провести всех! Зонт я тебе отдам, но это уже ничего не изменит. На нем отпечатки только Вики, и ее уже задержали.
— Как задержали? — ахнула Люся, осела на стул и расплакалась.
— Не надо, — обняла ее Яна, — так лучше… Как бы ты жила, если бы она еще кого-то убила? Это разве нормально? Разве люди это заслуживают?
Люся продолжала плакать:
— Я хотела сделать это для нее…
— Я знаю. Успокойся. Ты не одна, ты с нами, с театром…
Глава 17
— Прилетел как смог! Как обещал! — улыбался Петр. — Ради встречи с тобой готов преодолеть любые расстояния!
Выглядел он как всегда сногсшибательно: в черном коротком плаще, темных брюках, белых кроссовках. Красивое лицо с резко очерченными скулами было покрыто ровным альпийским загаром. Глаза сияли каре-зеленым огнем, на губах играла улыбка.
— Как съемки прошли?
— Прекрасно! Такие виды! Свежий воздух!
— Понятно, не то что у нас… — вздохнула Яна.
Петр просто излучал жизнерадостность.
— Да такой жести, как в вашем провинциальном городке, у нас нигде и никогда не было, — засмеялся он. — Жуткая история. Хорошо, что маньяк пойман… Вернее, маньячка. А ведь ничего не предвещало, такая милая женщина, ну, правда, с чудинкой. Но чтобы она закалывала других женщин…
— Ты еще не знаешь последних событий.
Петр удивленно вскинул брови.
— А что произошло?
— Много чего. Я пошла ва-банк и решила не останавливаться в расследовании старого преступления.
И Цветкова погрузилась в воспоминания.
— Степан Сергеевич, как вы себя чувствуете? — спросила Яна заслуженного артиста провинциального театра.
— Ты что имеешь в виду, Яночка? — не понял Илюшин, обдав Цветкову легким запахом алкоголя.
— Вообще, по жизни… Вы думаете, что я дура, что ли? Мне мама рассказывала о вашей бурной молодости, о множестве женщин, о застольях, гулянках… А также о бурном нраве и привычке добиваться желаемого, причем любой ценой.
— Ты мне льстишь… Или завидуешь? — попытался пошутить Степан Сергеевич. — Так ты еще нагонишь! Баба-огонь! Хоть и не молодая, но ведь, Янка, еще и не старая!
— Люся же наша вела, наоборот, очень замкнутый образ жизни, никуда не ходила, ни с кем не общалась, — продолжила Яна, не обращая внимания на его скабрезные шутки.
— При чем тут Люся? — удивился Степан Сергеевич. — Она же это… того немного, и все это объясняет.
— Это объясняет, что только вы могли над ней надругаться. У вас психотип преступника, у нее — жертвы, — сказала Яна.
Степан Сергеевич на время онемел.
— Яна, я знаю тебя с детства…
— И я вас, но это ничего не меняет.
— Как ты могла такое подумать про меня? — спросил Степан Сергеевич.
— А больше не на кого так думать, извините.
— Я не хочу больше тебя знать! — театрально поджал губы Илюшин.
— Ваше дело… Но вы главного не знаете — Люся забеременела и родила в больнице.
— Как родила? — оторопел Степан Сергеевич.
— Врачи скрыли это, а ребенка отдали на усыновление бездетной паре. Сейчас этот ребенок, конечно, уже вырос, но для вас это неприятный факт. А знаете почему? Я знаю, кто этот ребенок, и добьюсь проведения ДНК-теста на установление вашего отцовства. И это послужит доказательством того, что Люсю изнасиловали именно вы. Что? Больше ничего не хотите мне сказать?
— Ты — ведьма! — ответил Илюшин.
— Я знаю, мне уже такое говорили, и не раз.
— По этому преступлению прошли все сроки давности, — засуетился Степан Сергеевич.
— А как же совесть? — спросила Яна, смерив его уничижительным взглядом. — Знаете… Это я не хочу вас больше знать. Мне неприятно, что в моем детстве присутствовал такой человек, как вы… дядя Степа. Вы — преступник! Вы Люсе жизнь сломали! — заявила Яна.
— Господи! В одном театре и маньяк, и насильник! — удивился Петр. — Ничего себе Театр юного зрителя! С ума сойти! Что теперь Илюшину будет?
— К сожалению, ничего, срок давности… Но как он будет работать в театре, не представляют. Все в шоке, и никто не хочет его видеть, — ответила Цветкова.
— Но он же должен ответить за свое преступление! — воскликнул Петр.
— Считай, что уже ответил. Ему теперь придется несладко. Прощай, профессия! Прощай, сцена! Для театра Степан Сергеевич умер. Это — провал! А так, да… его не посадят, да и заявления от потерпевшей нет. Все шито-крыто. Мне это тоже очень неприятно, я много лет знала этого человека и не ожидала, что вскроется такой факт из его биографии.
— У каждого свои скелеты в шкафу, — ответил Петр.
— Ага! — согласилась Яна, жуя свое любимое пирожное — эклер.
Петр же не испытывал такого удовольствия.
— Суховато пирожное. Вот мы в Вене были!.. Там и кофе очень вкусный, и пирожные, которых больше нигде в мире не попробуешь!
— Ну, мы не в Вене, поэтому довольствуйся тем, что есть, — парировала Яна.
— Что будем делать, когда допьем кофе? — спросил Петр.
— Мне надо съездить в одно место. Ты остановился в гостинице? Я заеду к тебе потом.
— Я так давно тебя не видел, что не хочу расставаться ни на минуту. Я поеду с тобой, — вызвался Петр.
— Путь не близкий. Надо ехать автобусом. Это моя абсолютно заброшенная дача, но в подвале есть кое-что, что я хочу забрать, — пояснила Яна.
— Да не вопрос! Я поеду куда скажешь! Кстати, забыл тебе сказать, что ты выглядишь потрясающе. Намного лучше, чем с момента нашей последней встречи.
— Надо думать! — рассмеялась Цветкова. — Меня больше никто не пытался покалечить. Я даже думаю, что Степан Сергеевич специально казался таким простачком, а там кто его знает… Может, он специально выстрелил в меня из петарды и закрыл в холодильной камере, сыграв сердечный приступ.
— Зачем? — не понял Петя.
— А чтобы я убралась куда подальше и не совала свой нос в чужие дела. Когда совесть не чиста, такие люди рядом не нужны. Ты допил кофе? Поехали на дачу.
Глава 18
Когда они протряслись час в автобусе и прошли примерно три километра пешком, довольное лицо Петра несколько изменилось.
— А вот и наша дача, — сказала Яна, открывая покосившуюся калитку.
— Да… — огляделся Петр, — как тут все запущено. Матушка Россия…
— При чем тут матушка Россия? — спросила Яна. — Пока отец был жив, дача содержалась в полном порядке. Во времена Советского Союза каждая семья должна была иметь заветные шесть соток. Отец у меня был плотником, что немаловажно. Потом он умер, я уехала в Москву, а мама — эфемерное существо — никогда не тянулась к земле. Вот тут все и пришло в запустение. Здесь у нас росли кусты смородины, здесь красная рябина… здесь черноплодка. Никто за садом не ухаживает. А раньше собирали и вишню, и сливу, и яблоки нескольких сортов. Эх, ностальгия!
— А соседи есть? — спросил Петя.
— Есть, конечно! Одних я даже очень хорошо знаю, но они сюда приезжают чуть позже, в мае. Сейчас мы здесь одни, я уверена.
— Странно, а я видел следы, причем свежие…
— Где? — спросила Яна.
— Да вокруг дома, там, где еще снег лежит, — ответил Петр.
— Бомжи… их здесь много, шатаются по участкам, выискивают что-то, — с уверенностью заявила Цветкова. — Я же тебе не все рассказала.
— О чем?
— Люсю отпустили, она ни при чем оказалась, просто выгораживала свою дочь… — И Яна поведала Петру всю эту запутанную, жуткую историю. Он выглядел потрясенным.
— С ума сойти! Так про это кино можно снимать! Просто триллер! Про такое говорят, что в жизни такого не бывает.
— А тут как раз самая настоящая жизнь! — подтвердила Яна.
— Так это ее дочь всех убивала? — уточнил Петр.
— Да, Вика арестована.
— А зачем она это делала?
— Да кто ее знает?.. Видимо, виной всему болезнь.
— А с Люсей теперь что? — поинтересовался Петр.
— Так ничего, работает в театре.
— И не волнуется за свою дочь?
— Вот и ты туда же! — всплеснула руками Яна. — Конечно, у них не было душевного родства, но все равно она переживает. Ведь Вику признали отдающей отчет своим действиям и поэтому будут судить, и дадут много. Такая девочка, ее и не видно, и не слышно было… Милая и незаметная. И кто бы мог подумать?..
Яна открыла скрипучую дверь в небольшой покосившийся деревянный домик и вошла.
— Я полезу в подпол, поищу то, что мне надо, а ты посиди, отдохни.