Фантастика 2025-51 - Антон Лагутин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Дрюня, — сказал я, посмотрев на своего друга, — пора сменить лицо.
— Как же я ненавижу это делать!
— Ну а что поделать?
— Может я надвину капюшон на нос?
— Да, и твой подбородок в свете факела поднимет на ноги не только всю охрану, но и разбудит всё поле, усеянное мелкими отрядами из готовых кинуться в бой воинов.
— Ладно…
В мучительном мычании и сотнях проклятьях ко всем, из-за кого нам пришлось проделать этот нелёгкий путь, Дрюня содрал со своего лица тонкий слой засохшего гноя. Драл старательно и усердно. Торопился. Даже просил меня о помощи, но я отказался. Ну его нахуй еще в этом говне ковыряться! Когда он закончил, я протянул ему руку и сказал:
— Держи.
Мне самому было противно держать ЭТО в руках. Одно дело, когда ты за сутки один раз кинешь взгляд на своё плечо, но совсем другое — носить поверх своего лица чужое. Словно видя моё отвращение к срезанному куску плоти с дырочкой для рта и глаз, Дрюня особо не торопился его забирать. Глупо.
— Я ничего не теряю, — сказал я, — а вот тебе еще раз придётся очищать лицо от засохшего говна.
— Точно, бля!
Моя рука опустела, а лицо моего друга кардинально изменилось. Уродливое, с сползающим подбородком, с оплывшими щеками и уголками глаз. Губы кривые, скулы на висках. Мы вынуждены были срочно остановиться. Дрюня закинул голову, а мы с Рыжей по обе стороны прижали пальцами отрезанное лицо к его лицу, чтобы оно не расплывалось как тесто по сковородке, и стояли так до тех пор, пока свежий гной не схватился с кожей и не застыл, зафиксировав на лице Дрюни новое лицо. Откровенно говоря — вышло криво. Очень криво. Как будто инсульт ударил раз десять. Но накрыв лицо тенью от капюшона — все неровности вдруг сгладились.
— Пойдёт, — сказала Рыжая, отойдя от Дрюни на пару шагов. — И стяни плащ плотнее. И ты, Инга! Ваши доспехи никто не должен увидеть! И кстати, вытяни руки…
Пролитое на небо ведро багрового цвета быстро стекало за горизонт. На этой дороге нельзя потеряться. Доброму человеку здесь нечего бояться. Являемся ли мы добром?
Владения, утерянные в прошлом, Дрюня заметил первым. Сотни раскиданных по полю костров освещали окрестности деревни Оркестр не хуже прожекторов. Показался забор вдоль дороги по левую руку. Показались заострённые верхушки частокола, как у карандашей.
— Моё детище, — говорит Дрюня. — До сих пор стоит! Сделан — на века.
— И кого же ты так боялся? — спросил я.
Мне действительно стало интересно, от кого этот детина хотел огородиться.
— Червяк, это очевидно!
— Действительно? А я что-то не догоняю.
— Цыган и монголов! Устраивает ответ?
— Вполне, — я рассмеялся, чем слегка задел Дрюню.
— В отличии от тебя, — Дрюня поравнялся со мной, вытянул руку и принялся на своей ладони что-то чертить пальцем, — я хорошо знаю историю. И хорошо знаю, что мы на этой земле не одни такие. Всегда надо строить забор, да повыше! Никогда не знаешь, какое зло заявится в твой дом.
— Ага, это очень круто. Но ты понимаешь, что сейчас твой забор защищает Оркестр от тебя самого? Ты его возвёл от самого себя.
— Да, есть в твоих словах ирония, Червяк. Ситуация схожа как с теми больными в психушке, которых заворачивают в смирительную рубаху, чтобы они сами себе не навредили.
— Схожа. А ты не догадался сделать секретный проход в заборе?
— Нет. Любой секретный проход в заборе — брешь, из которой рано или поздно ливанёт говно.
— Заткнитесь, — шикнула Рыжая.
Всё это время она плелась за нами, молча слушая наш спор.
— Расступитесь!
Зафырчав, Рыжая бестия вклинилась между нами. Распихала руками и вышла вперёд. Наглая баба, но хороша собой. Ей всё простительно.
— Ни слова, — сказала она, — мы рядом с воротами.
Я опускаю голову и смотрю как брошенный на пыльную дорогу свет от сотни костров чётко очерчивал у моих ног кривые булыжники, клокочущие тени от высокой травы и великолепно подсвечивал нашу с Дрюней обувь, как на витрине модного бутика, под тучей ламп. Плащ скрывал тело, но вот наши ступни, поросшие высохшей коркой наших выделений, мог увидеть любой желающий. Сонная охрана, конечно, может опустить глаза, даже присмотреться, но эти бездари даже не поймут, что к чему. У них самих вымазанная в навозе обувь выглядит куда хуже. Так что, беспокоиться нам не о чем.
Я смотрю на дорогу и вижу, как запыленные кожаные ботинки Рыжей резко замерли. Из-под козырька капюшона мне видны её ноги до самого зада, не выше. Напротив ботинок Рыжей встаёт другая пара ботинок вымазанная навозом. Тени от наших тел крутились по земле как часовая стрелка.
Охранник перекинул факел в другую руку и, набравшись смелости, спросил:
— Вы кто такие⁈
Спросил угрожающе, но сыкливость чувствовалась в его голосе. Скинь мы с Дрюней плащи — и парнишка бы обосрался на месте. Вся его смелость подкреплялась сотней солдат, сидящих на поле в окружении уютных костров. Воздух заметно отяжелел от запаха густого пота, гонимым со всей округи лёгким ветерком и напряжения, натянутого тонким целлофаном над полем.
— Я Осси, — представилась Рыжая сонному стражу, — из отряда «кожагонов»…
— Тебя я знаю, — неуважительно шлёпнул губами охранник, — А эти кто?
— Не твоё дело, — выпалила Рыжая.
Стражник уже хотел разинуть пасть от наглости нашей девицы, но Дрюня вдруг шагнул ему навстречу. В повисшей тишине можно было услышать наше дыхание и шуршание кожаного доспеха, когда охранник отступил.
— Ладно-ладно, — сказал он, — я понял. Мне приказано каждого проверять. И каждого досматривать. Уж извините, правила для всех одни.
— Ты никого не будешь проверять, а тем более досматривать!
Я приподнял голову. Накинутый почти до самого носа капюшон скрыл от моих глаз лицо стража, но я увидел, как от злости трясся подбородок Рыжей. Вместо ладоней — кулаки. Даже её стойка — сжатой пружины — говорила о полной готовности к бою.
