Когда говорит кровь - Михаил Александрович Беляев

– Это не так. Вы легенда, господин Эрвиш.

– Моя легенда связана с прошлым. Со сражениями, отгремевшими десятки лет назад.

– Вашим победам посвящена стела,– сам не понимая, зачем настаивал Айдек.

– Самая спорная стела из всех. Многие считают, что её вообще нельзя было ставить и что она порочит весь Царский шаг и запечатленную там славную историю. Я же разбил не орду дикарей, или иноземную державу, а всего-навсего разогнал толпу смутьянов и беглых рабов. Какая уж тут доблесть. Вот только я скажу вам так, фалаг, Рувелия был поопаснее любого варварского вожака. Он знал наше искусство войны, был взращен им и весьма творчески переосмыслял его на полях сражений. Поверьте, мне было с чем сравнивать. Ведь нашествие Царицы Дивьяры я тоже видел своими глазами, и сражался с ней. Хотя и не как главнокомандующий.

– Нам всегда говорили, что восставшие вулгры не сильно отличались от мятежников рувелитов.

– Вздор и глупость. Не обижайтесь на меня, фалаг, но у вас явно были дурные учителя. Понимаете, вулграми двигала ненависть и обида за прошлое, и бились они так, как бьются дикари – гурьбой, а не строем. Их воины больше полагались на личную силу и храбрость чем на дисциплину, а воеводы собачились и действовали каждый на свой лад. Пусть Дивьяра и говорила, что желает отвоевать назад землю своих предков, на деле её войска больше сводили счеты с тайларами: грабили, убивали, насиловали, жгли поместья и дома. В них кипела та же самая жажда мести, что и в самой Дивьяре. Вы же, конечно, знаете, с чего вообще началось её восстание?

Айдек кивнул. Конечно, он знал эту историю. Да и кто её не знал? Дивьяра была вдовой вождя вулгров из города Вешнич и, как говорят, первой красавицей своего народа. После смерти мужа, которого на охоте задрал вепрь, на неё положил глаз новый комендант местной крепости и несколько раз предлагал ей стать его наложницей, но раз за разом получал отказ от гордой девы. В последний раз она и вовсе заявила ему, что скорее ляжет с конем, чем с тайларином. Не стерпев такой обиды, комендант повелел своим солдатам схватить прекрасную вдову и вытащить на площадь перед крепостью, куда согнали и прочих вулгров. Там, по его приказу, Дивьяру раздели и высекли кнутом, словно провинившуюся рабыню, а потом, чтобы сходство стало совсем уж очевидным – клеймили калёным железом. Увидев как её истязают, вулгры взбунтовались и отбили женщину у тайларов, обезоружив и связав участвовавшими в беззаконии солдат и самого коменданта. Но как только Дивьяру отвязали от столба, она, голая и избитая плетью, с клеймом на груди, поднялась с колен, и, подойдя к своему мучителю, схватила меч и отрубила ему голову. Подняв её высоко над собой, она призвала всякого вулгра также поступать со своими обидчиками. И они послушались её совета. Все тайлары в городе, как военные, так сановники и купцы, были перебиты в тот же день. Так началось восстание Дивьяры, прозванной Царицей вулгров. Того самого восстания, после которого со всяким самоуправлением этого народа и их земель было покончено, а многих из них обратили в рабов.

– Её подвергли публичному истязанию.

– Именно. Конечно, с ней поступили бесчестно и тот командир, что отдал приказ её высечь, должен был быть наказан,– продолжал Убар Эрвиш.– Но эта обиженная женщина, оказавшаяся, похоже, припадочной, стала для вулгров символом несправедливости и затаённых обид. Наслушавшись её речей, они пошли сводить счеты с Тайларом. В попытке взять реванш за поражение Кубьяра Одноглазого, гибель их державы, да и просто годы покорности. Они хотели отбить назад свою землю, уничтожить на ней всякие следы Тайлара, да и сам Тайлар в придачу, если получится. А вот рувелитами двигало иное. Да, на первый взгляд тогда было все то же самое – мародёрство, грабеж, убийства, поджоги, резня. Но это сопровождает любой бунт и любую войну. Понимаете, у них были иные цели. В те времена, когда пала династия, а гражданские войны не думали прекращаться, наш Великий Тайлар начал расползаться по швам. И в том хаосе, преданные Синклитом войска, которых бросили на подавление очередного арлингского мятежа, да так и забыли, неожиданно стали ядром куда более крупного восстания, чем можно было вообразить. Я много интересовался тем, за что же воевали те, кого называли рувелитами. Говорил с ними, спрашивал, узнавал. И знаете что, фалаг? Их целью была «справедливость». Только очень странная и извращенная «справедливость».

Бывший полководец ненадолго замолчал, сосредоточенно посмотрев в сторону окна. Он словно вспоминал те давние, почти похороненные под толщей лет воспоминания. Но стоило ему их коснуться, как всякий налёт слетел с его памяти, оживляя всё в ярких картинах.

– Мицан Рувелия, блис, вознесшейся до стратига, увлек сотни и сотни тысяч людей безумной идеей об отмене сословий, привилегий, и родовых ограничений,– проговорил Убар Эрвиш окрепшим голосом.– Он обещал, что когда захватит Кадиф, то дарует всем равенство. Вы только вдумайтесь в это! Рувелиты желали не просто пограбить или свести счеты, они и вправду хотели покорить Тайлар, чтобы потом перестроить его в согласии со своими безумными мечтами. Люди не равны, и четкая иерархия – единственное, что поддерживает порядок и способствует процветанию. Любой, кто скажет вам обратное – дурак, безумец или проходимец. А скорее всего – и то и другое вместе взятое. Я хорошо видел воплощение на практике попытки построить что-то обратное этому принципу. На занятых мятежниками землях, после того как мечу были преданы все сановники и благородные, то и дело возникали общины, где делили все земли поровну, освобождали рабов, устраивали сборища вместо власти, на которых то судили преступников, то решали споры, а то просто драли глотки и напивались до бесчувствия. Они даже думали отменить серебряные монеты, но так и не придумали чем их заменить. Поэтому просто ограничили допустимое богатство для каждого. Как и допустимый надел земли, скота, одежды, а потом даже пищи. Не трудно догадаться к чему это приводило. Очень скоро у них начинались голод и нужда, а так называемая община только и делала, что расправлялась со всеми несогласными, недовольными или просто заподозренными в симпатиях к прошлому порядку. Ведь писаных законов то у них не было, а потому преступником мог оказаться каждый. Вместо справедливости, они создавали мир бесправия и бесконечного террора, в котором оставалось лишь право сильного и право стаи. И пока такой «мир» строили бывшие рабы и примкнувшие к ним безумцы, другие