Унесенные ветром - Маргарет Митчелл

Мелани умолкла, гневное выражение сразу сошло с ее лица, уступив место скорби. Как все уроженцы Джорджии, Мелани была страстно предана своему клану, и мысль о ссоре в семье разрывала ей сердце. Она секунду поколебалась, но Скарлетт была дороже ей, Скарлетт была первой в ее сердце, и, верная своим привязанностям, она продолжала:

— Индия ревновала меня к тебе, потому что тебя, дорогая, я всегда любила больше. Но она теперь никогда не переступит порога этого дома, моей же ноги не будет в том доме, где принимают ее. Эшли полностью согласен со мной, правда, то, что родная сестра сказала такое, чуть не разбило ему сердце…

При упоминании имени Эшли натянутые нервы Скарлетт сдали, и она разразилась слезами. Когда же она перестанет причинять ему боль? Ведь она-то думала лишь о том, чтобы сделать его счастливым, обезопасить, а всякий раз только ранила. Она разбила ему жизнь, сломила его гордость и чувство самоуважения, разрушила внутренний мир, его спокойствие, проистекавшее от цельности натуры. А теперь она еще и отторгла его от сестры, которую он так любит. Чтобы спасти ее, Скарлетт, репутацию и не разрушать счастья своей жены, ему пришлось принести в жертву Индию, выставить ее лгуньей, полубезумной ревнивой старой девой, — Индию, которая была абсолютно права в своих подозрениях и в своем осуждении: ведь ни одного лживого слова она не произнесла. Всякий раз, когда Эшли смотрел Индии в глаза, он видел в них правду, укор и холодное презрение, на какое Уилксы были мастера.

Зная, что Эшли ставит честь выше жизни, Скарлетт понимала, что он, должно быть, кипит от ярости. Он тоже, как и Скарлетт, вынужден теперь прятаться за юбками Мелани. И хотя Скарлетт понимала, что это необходимо, и знала, что вина за ложное положение, в какое она поставила Эшли, лежит прежде всего на ней, тем не менее… тем не менее… Как женщина, она больше уважала бы Эшли, если бы он пристрелил Арчи и честно повинился перед Мелани и перед всем светом. Она знала, что несправедлива к нему, но слишком она была сама несчастна, чтобы обращать внимание на такие мелочи. На память ей пришли едкие слова презрения, сказанные Реттом, и она подумала: «А в самом деле — так ли уж по-мужски вел себя в этой истории Эшли?» И впервые сияние, неизменно окружавшее Эшли с того первого дня, когда она в него влюбилась, начало немного тускнеть. Черное пятно позора и вины, лежавшее на ней, переползло и на него. Она решительно попыталась подавить в себе эту мысль, но лишь громче заплакала.

— Не надо так! Не надо! — воскликнула Мелани, бросая плетение, и, пересев на диван, притянула к своему плечу голову Скарлетт. — Не следовало мне говорить об этом и так тебя расстраивать. Я знаю, каково тебе; мы больше никогда не будем об этом говорить. Нет, нет, ни друг с другом, ни с кем-либо еще, словно ничего и не было. Только… — добавила она, и в ее тихом голосе почувствовался яд, — я уж проучу Индию и миссис Элсинг. Пусть не думают, что могут безнаказанно распространять клевету про моего мужа и мою невестку. Я так устрою, что ни одна из них не сможет больше ходить по Атланте с высоко поднятой головой. И всякий, кто будет им верить или будет их принимать, — отныне мой враг.

Скарлетт, с трудом представив себе долгую череду грядущих лет, поняла, что становится отныне причиной вражды, которая на протяжении жизни многих поколений будет раскалывать город и семью.

Слово свое Мелани сдержала. Она никогда больше не упоминала о случившемся при Скарлетт или Эшли. Да и вообще ни с кем этого не обсуждала. Она вела себя с холодным безразличием, которое мгновенно превращалось в ледяную официальность, если кто-либо хотя бы намеком смел напомнить при ней о случившемся. На протяжении недель, последовавших за приемом, который она устроила в честь Эшли, когда город лихорадило от сплетен и перешептываний, а Ретт продолжал таинственно отсутствовать, и не было человека, который стоял бы от всего этого в стороне. Мелани не щадила клеветников, поносивших Скарлетт, будь то ее давние друзья или родня. Причем она не говорила, а действовала.

Она прилепилась к Скарлетт, точно моллюск — к раковине. Она заставила Скарлетт по утрам, как всегда, ездить в лавку и на лесной склад, и сама отправлялась с ней. Она настояла на том, чтобы Скарлетт днем разъезжала по городу, хотя той и не очень хотелось выставлять себя на обозрение своих любопытствующих сограждан. И всякий раз Мелани сидела в коляске рядом со Скарлетт. Мелани брала ее с собой, когда ездила днем к кому-нибудь с визитом, и мягко, но настойчиво вводила в гостиные, в которых Скарлетт не бывала уже больше двух лет. Беседуя с потрясенными хозяйками, Мелани всем своим видом решительно давала понять: «Если любишь меня, люби и моего пса».

Она заставляла Скарлетт рано приезжать с визитом и сидеть до тех пор, пока не уйдет последний гость, тем самым лишая дам возможности всласть понаслаждаться пересудами и домыслами и вызывая немалое их возмущение. Эти визиты были особенно мучительны для Скарлетт, но она не могла отказать Мелани. Ей ненавистно было сознание, что эти женщины никогда бы не заговорили с ней, если бы не любили так Мелани и не боялись потерять ее дружбу. Но Скарлетт знала: раз уж они приняли ее, то больше не смогут закрыть перед ней двери своего дома.

Любопытно, что лишь немногие, беря под защиту или критикуя Скарлетт, ссылались на ее порядочность. «Я считаю ее на все способной» — таково было общее мнение. Слишком много Скарлетт нажила себе врагов, чтобы теперь иметь защитников. Ее слова и действия не выходили у многих из ума, и потому людям было безразлично, причинит эта скандальная история ей боль или нет. Однако не нашлось бы человека, которому было бы безразлично, пострадают ли Мелани и Индия, и страсти бушевали прежде всего вокруг них, а не вокруг Скарлетт — все хотели знать: «Солгала ли Индия?»

Те, кто стоял на стороне Мелани, торжествующе отмечали, что все эти дни постоянно видели Мелани со Скарлетт. Неужели такая женщина, как Мелани, исповедующая столь высокие принципы, станет защищать женщину согрешившую, особенно если та согрешила с ее мужем? Конечно же, нет! Индия — просто свихнувшаяся старая дева, которая, ненавидя Скарлетт, налгала на нее так, что Арчи и миссис Элсинг поверили.

Но, спрашивали сторонники Индии, если Скарлетт ни в чем не повинна, где же тогда капитан Батлер? Почему он не рядом с женой, почему не поддерживает ее своим присутствием? На этот вопрос ответа не было, и по мере того, как шли недели, а по городу поползли слухи, что Скарлетт в положении, группа, поддерживавшая Индию, закивала с удовлетворением. Ребенок-то это не капитана Батлера, утверждали они. Слишком давно все знают, что супруги живут врозь. Слишком давно уже город потрясла скандальная весть об отдельных спальнях.

Сплетни ползли, разъединяя жителей города, — разъединяя и тесно спаянный клан Гамильтонов, Уилксов, Бэрров, Уитменов и Уинфилдов. Каждый в этой обширной родне вынужден был принять ту или иную сторону. Держаться нейтралитета было невозможно. Об этом уж позаботились и Мелани — с холодным достоинством, и Индия — с едкой горечью. Но на чьей бы стороне ни стояли родственники, всех злило то, что раскол в семье произошел из-за Скарлетт. И каждый считал, что такой огород городить из-за нее не стоило. А кроме того, на чьей бы стороне ни стояли родственники, все были искренне возмущены тем, что Индия решила стирать грязное белье семьи у всех на глазах и втянула Эшли в столь отвратительный скандал. Однако стоило ей заговорить, и многие поспешили на ее защиту и приняли ее сторону против Скарлетт, тогда как другие, любившие Мелани, встали на сторону Мелани и Скарлетт.

Добрая половина Атланты была в родстве или считала себя в родстве с Мелани и Индией. Разветвленная сеть кузенов, троюродных братьев, сестер, племянниц и всяких дальних родственников была столь сложной и запутанной, что никто, кроме уроженца Джорджии, не мог бы в этом разобраться. Они всегда представляли собой единый клан, который, стоило прийти беде, смыкал щиты и образовывал непробиваемую фалангу, каковы бы ни были мнения родственников друг о друге и о поведении тех или иных из них. Если не считать партизанской войны тети Питти против дяди Генри, над которой многие годы весело потешались все родственники, между членами клана внешне всегда поддерживались добрые отношения. Как большинство семей в Атланте, это были милые, уравновешенные, сдержанные люди, не склонные даже мягко журить друг друга.

Но сейчас клан раскололся надвое, и город мог наслаждаться зрелищем кузенов и кузин в пятом или шестом колене, которые принимали разные стороны в этом скандале, потрясшем всю Атланту. Это принесло немало трудностей и осложнений и той половине города, которая не состояла с ними в родстве, ибо требовало от людей предельного такта и долготерпения: ведь война между Индией и Мелани произвела раскол почти в каждом кружке или собрании. Поклонники Талии, Кружок шитья для вдов и сирот Конфедерации, Ассоциация по благоустройству могил наших доблестных воинов, Субботний музыкальный кружок, Дамское вечернее общество котильона, Кружок по устройству библиотек для юношества — все были вовлечены в эту вражду, как и четыре церкви, вместе с Дамами-попечительницами и миссионерскими обществами. И все зорко следили за тем, чтобы члены враждующих групп не оказались в одном и том же комитете.