Весь Роберт Маккаммон в одном томе - Роберт Рик МакКаммон

тяжесть в животе, и чувствовал, как тот переворачивается. Билли испугался, что его снова стошнит. Он не знал, что с ним произошло; после ужина, состоящего из овощного супа и куриных крылышек, бабушка дала ему кружку чего-то черного и маслянистого, вкусом напоминающего патоку. Она сказала, что это нужно для того, чтобы сохранить его организм «правильным», однако через двадцать минут он был на улице, выдавливая свой ужин на траву. Его рвало до тех пор, пока в желудке ничего не осталось, и теперь он чувствовал легкость в голове и слабость.

— Можно мне попить? — спросил Билли.

— Попозже. Одевай ботинки.

Он зевнул и начал борьбу со шнурками.

— Что случилось? Куда мы идем?

— На улицу, чуть-чуть прогуляться. Твоя мама тоже пойдёт с нами. Билли стряхнул с себя последние остатки сна. Бабушка была в том же фартуке и юбке, что и вчера, однако шляпу сменил ярко раскрашенный шарф, повязанный вокруг головы. Серебряные волосы Ребекки сверкали в свете лампы.

— Иди за мной, — сказала она, когда Билли оделся.

Они вышли из дома через кухонную дверь. Все небо было усыпано звездами, а луна была похожа на пузатую оранжевую тыкву. Билли шел за бабушкой по направлению к маленькой коптильне и увидел, что из ее трубы ветер поднимает столб белого дыма. Неожиданно из темноты в круг света, очерчиваемый лампой, вступила Рамона и положила руку на плечо Билли. Его сердце забилось чаще, потому что он понял, что тайные уроки, которые он должен выучить, вот-вот начнутся.

Рамона одернула ему рубашку и поправила воротник, будто готовя его к посещению церкви. Она улыбнулась, но в ее глазах Билли заметил беспокойство.

— У тебя все прекрасно получится, — сказала она тихим голосом. — Да, мэм, — он храбрился, нервно поглядывая на коптильню.

— Ты боишься?

Билли утвердительно качнул головой.

Бабушка подошла ближе и внимательно поглядела на него.

— Очень боишься? — спросила она пытливо глядя на Билли.

Он помедлил, зная, что они не будут учить его, если он сам этого не захочет; однако ему очень хотелось знать, почему он видел Вилла Букера, вылезающего из кучи угля.

— Нет, — ответил он. — Не слишком.

— Когда это начнется, остановиться будет невозможно, — в последний раз предупредила их обоих Ребекка. Затем она кряхтя наклонилась к Билли и осветила лампой его лицо.

— Ты сильный, мальчик?

— Да, у меня есть мускулы, и я могу…

— Нет. Есть ли у тебя сила здесь, — и она постучала его по груди рядом с сердцем. — Достаточно ли ты силен для того, чтобы ходить в тёмные места и возвращаться назад еще более сильным? Силен?

Взгляд старушки бросал ему вызов. Он оглянулся на столб белого дыма, нащупал в кармане кусочек угля, выпрямился и спокойно ответил:

— Да.

— Хорошо. Тогда мы готовы.

Ребекка выпрямилась и откинула щеколду входной двери коптильни. Из открытой двери медленно выкатилась волна пепла, заставив колебаться пламя в лампе. Рамона взяла Билли за руку и вслед за матерью вошла внутрь. Дверь сейчас же снова закрылась на щеколду изнутри.

Костер из сосновых веток, обложенный камнями, полыхал на земляном полу; прямо над ним, в нескольких футах от потолка, был круглый металлический дымоход, направлявший дым в трубу. Билли понял, что костер разожгли давно, и постель из угля, на которой он горел, мерцала красными и оранжевыми сполохами, то тут, то там свисали деревянные крюки и рамы для подвешивания мяса; Ребекка повесила лампу на один из них и жестом пригласила Билли сесть у огня. Когда он устроился и жар от костра тугой маской стянул ему щеки, бабушка развернула тяжелое одеяло, которое лежало на полке, и обернула им плечи Билли так, что торчать наружу остались только его руки и лицо. Все стены коптильни были завешаны шерстяными разноцветными одеялами, чтобы удерживать внутри тепло и дым. С одного из крюков, блестя перьями, свисала темно-красная керамическая сова, с другого — странная красная керамическая маска, с еще одного — что-то, похожее на руку, сжимающую сердце, и с четвертого — ухмыляющийся белый керамический череп.

Рамона села справа от Билли. Ребекка дотянулась до дымохода, тронула маленький рычажок, и заслонка с лязганьем закрылась. Дым медленно начал расползаться по помещению. Затем Ребекка подошла к сумке, стоявшей в углу, и вернулась с пригоршней мокрых листьев; она бросила их в костер, и дым сразу же стал более густым, сменив цвет на голубовато-серый и начав змеиться невысоко от пола. Она достала из сумки еще три предмета — черненую глиняную трубку, кожаный кисет, расшитый синими и желтыми бусинками, и потрепанную старую Библию в кожаном переплете — а затем опустилась на пол слева от Билли.

— Мои старые кости не выдержат слишком долго, — тихо сказала она, раскладывая предметы перед собой.

Языки пламени прыгали, рисуя на стенах корявые тени; сгорающие листья трещали и сыпали искрами. Дым становился все гуще и начал щипать Билли глаза; по его лицу и груди катились капли пота.

— Это начало, — сказала Ребекка, глядя на мальчика. — С этого момента для тебя все будет новым. Перво-наперво ты должен знать кто ты есть и что ты есть. Цель поет в тебе, Билли, но чтобы понять скорее, ты должен выучить песню.

Лицо Ребекки приблизилось к лицу Билли, в ее глазах сверкали отблески пламени.

— Песню чокто, песню жизни, посланную нам Дарующим Дыхание. Он в этой книге, — она прикоснулась к Библии, — но он также и везде. Внутри, снаружи, в твоем сердце и душе, везде…

— А я думал, он живет в храме, — сказал Билли.

— В храме тела, да. Камни и бревна здесь не причем.

Ребекка развязала кисет и начала набивать трубку тёмной, выглядевшей маслянистой смесью древесной коры и трав плюс кусочки