Операция «Гадюка» - Кир Булычев

Берия подумал, что он так еще и не выяснил, кто девушка, кто тот мужчина? Он опасался отправлять экспедицию наверх, если возле сидят шпионы. Агенты неизвестного врага. Враг должен быть известен. Неизвестного очень трудно уничтожить.

Человек поравнялся с велосипедистами, что стояли перед входом в музей. Что-то сказал им, велосипедисты отвечали.

— Глупо, — сказал Берия, — подозревать меня в желании убивать местных жителей. Потому что мне нужен мир, населенный людьми. Чем их больше, тем лучше. Неужели вы этого не понимаете?

— Понимаю, — сказал Чаянов. — Расскажите мне, как идет подготовка к экспедиции.

— Что бы вы хотели узнать?

— Когда, сколько людей, где расположена цель вашего похода? И наконец, главное, о чем вы так упрямо не хотите рассказать нам, Лаврентий Павлович. Как вы сделаете, чтобы эти люди остались живы и выполнили задание?

— Наоборот, — улыбнулся Берия, поворачиваясь спиной к окну. Его силуэт казался Чаянову страшной карикатурой на человека, бочкой с большой затычкой. — Они должны знать, что, оставшись там, наверху, предав меня, они обязательно погибнут. У них должно быть одно желание — вернуться как можно скорее.

— Сколько же они там пробудут?

— Не больше трех дней. И это правда. Я нашел врача, который имеет вакцину.

— Вы не врете?

— Я не буду делиться с вами секретом. Не хочу, чтобы все стали бегать наверх на экскурсии. Но когда там, наверху, не останется живых, я сам организую вам экскурсии.

— Они вам поверят?

Это означало, что Чаянов поверил не до конца.

Лариса Рейснер вбежала в комнату. Рыжие, ничуть не потускневшие, коротко остриженные кудри туго закрутились.

— Дверь была открыта, извините, — сказала она. — Вы знаете, что шел дождь?

— Я промок, — сказал Берия. — Дождь мог быть радиоактивным.

— Но дело не в этом, — сказала Лариса.

Она замолчала, переводя дыхание, — в этом мире нельзя долго бегать.

— Что еще случилось? — спросил Берия капризно. Любое чрезвычайное происшествие касалось его, а он не выносил неизвестности. Он не любил, если узнавал о чем-то не самым первым.

— Там человек, чужой.

— Ну и что? Даже я не всех знаю, — сказал Берия.

— Вы не поняли, Лаврентий Павлович, это совершенно новый здесь человек. Он одет по-новому, это военный.

— И что же? — спросил Чаянов. — Я не понимаю.

— Он только что пришел… его увидели. И он начал стрелять.

— Что ты говоришь! — Берия направился к двери. Именно не пошел, не побежал, а направился, как положено выдающимся людям.

Он спешил навести порядок.

— Он не понимает! Он не понимает, что этот человек вышел из отверстия где-то рядом, совсем рядом…

Берия понимал куда больше, чем эти интеллигенты. Он знал, что сегодня не Новый год. И нигде нет Нового года, даже в чертовом Китае, даже у мусульман. Август месяц. Конец августа, скоро дети в школу пойдут.

Это означает, что нарушилось самое главное правило двух миров: переход возможен только в Юрьев день. У Берии была неплохая память, он помнил еще с детства поговорку: «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день». Эта поговорка знаменует собой отмену известного издавна правила отпускать крепостных к другому барину. Хотя за день многим не перебежать.

«Но если пошел дождь и кто-то провалился к нам в конце августа, то дела наши плохи. И раздумывать и планировать дальше нет смысла.

Все. Сегодня же. Завтра. Я не могу больше ждать…»

Берия сбежал по лестнице вниз. Велосипедисты стояли тесной группой, прислушивались.

Сзади послышались быстрые шаги. Лариса и Верховный спешили за ним.

Берия слушал.

Были слышны выстрелы.

Их здесь странно слышать. Природа оставила этот мир без огнестрельного оружия.

— Изготовиться! — приказал сержант.

По команде велосипедисты открыли багажники велосипедов и вытащили из них короткие черные арбалеты — самое мощное и редкое оружие, их положено иметь только полиции.

— Зачем он стреляет? — спросил Чаянов.

— Он стреляет в людей, — сказала Лариса. — Он бежит там, за Биржей.

Впереди пошли три велосипедиста и сержант — один велосипедист остался сторожить машину консула безопасности.

Открылся простор площади перед Биржей, прямо — Ростральные колонны и направо — мост к центру города.

Солдат стоял на ступеньках Биржи, оттуда ему было лучше видно вокруг.

На ступеньках неподвижно лежал человек.

Солдат нервно озирался.

Сержант скомандовал веселым голосом — давно ему не приходилось так командовать:

— Рассредоточиться! Номера первый — второй, заходь справа, третий — за мной перебежками!

От звука этого голоса Берия взбодрился. Началась славная охота на человека!

Велосипедисты двумя парами побежали к ступеням Биржи, так чтобы зайти к солдату с флангов.

В центре остались Берия и Чаянов с Ларисой, но они не спешили вперед. Они предпочитали быть наблюдателями.

Солдат не стрелял, ждал, пока враги подойдут поближе. А может, раздумывал, куда бежать.

— Может, спросить его, чего он хочет? — спросила Лариса.

— Сначала его надо уничтожить, — сказал Берия. — А потом будем разговаривать.

Но Лариса, как всегда, тут же сделала наоборот. Она взяла за обычай делать все поперек Лаврентию Павловичу. Настолько очевидно, что Берия даже подумал, не влюблена ли она в него. Так бывает с женщинами, которые не смогли побороть свою любовь и не смеют в ней признаться. Об этом ему рассказала когда-то чудесная птичка, весь организм вздрагивает и напрягается, когда вспоминаешь о ней.

Лариса быстро пошла вперед, она поднялась на несколько ступеней, солдат отступил чуть выше и смотрел теперь на нее.

— Эй! — крикнула Лариса. — Мы не желаем вам зла. Откуда вы, зачем к нам прибыли?

Солдат смотрел на нее. Слушал.

— Вы убили людей?

— Нет, — вдруг ответил солдат. — Я из части ушел, сил нет, как сержант Митяев меня бил, неуставные отношения, понимаешь, вот я и ушел из части. Что будет?

— Ничего не будет, — сказала Лариса.

— А я у вас одного убил, — сказал солдат, показывая автоматом на человека, лежавшего у его ног. — Я не хотел, думал, что он за мной.

— Ничего, мы разберемся, — сказала Лариса и пошла к нему. — Отдай мне оружие. Хватит убивать, правда? У тебя же мать есть. А невеста есть?

Солдат не знал, что ответить. При чем тут невеста, когда ты стоишь на верхней ступеньке гигантской лестницы, открытый, и не знаешь, кто тебя убьет.