Королев: факты и мифы - Ярослав Голованов

Приехавшая из Ташкента подруга рассказала ей, что на станции Тюратам она видела много военных и ей сказали, что там находится секретный ракетный полигон. Утром за завтраком Нина Ивановна напевала в кухне:

– Тюра-там, тюра-там...

Королев насторожился, «поднял уши», как сеттер при камышовом шорохе.

– Сереженька, а правда, что в Тюратаме ракетный полигон? – спросила Нина невинным голосом так, словно интересовалась, на месте ли в Ленинграде Медный всадник.

– Кто тебе сказал? – быстро спросил он.

– Да все говорят...

– Нет, кто тебе сказал?

Он допытывался очень долго...

Но в его отношении к секретности, воспитанной в течение многих лет не только врожденной дисциплиной и стремлением к порядку, но и крепко внушенным сознанием коварного вражеского окружения и атмосферой всеобщей подозрительности, было и нечто другое: Королеву нравилась секретность. Опять видим мы противоречия великого характера. Да, секретность тяготила его. И тем не менее ему нравился весь этот ореол таинственной значимости, окружавший его дела и его имя, делавший его непохожим на других – избранным невидимкой. Проезжая в «Чайке» по улицам Москвы, он ощущал себя шахом, который переоделся дервишем и растворился в толпе сограждан. Читая выпуски «белого ТАСС»223, в которых заказные обозреватели, называя Седова, Благонравова и даже Сисакяна, гадали, кто же из них таинственный «Главный Конструктор», он испытывал в большей степени не досаду и раздражение, а, скорее, сладкую истому и тайную радость от их неосведомленности. Наверное, он завидовал Курчатову, рядом с которым неотлучно находился его телохранитель Дмитрий Семенович Переверзев – «человек-тень».

Во время одной из встреч с Сергеем Павловичем я попросил его прочесть небольшое мое сочинение и высказать свое мнение. Он согласился.

– Куда вам привезти рукопись, – спросил я, – в Подлипки или домой? Мне домой удобнее, я живу рядом с вами...

– Да нет, домой не надо, – ответил Королев, помолчал и добавил, – тут такое дело было... Стреляли в меня...

– Как стреляли?! – я подскочил в кресле.

– В окно моего кабинета... Перед этим к дому подъехала машина и какие-то люди хотели пройти в дом: говорили, что они со студии документальных фильмов. Охрана их не пустила. Записали номер машины. Оказалось, что такого номера не существует... КГБ разбирается... Так что домой не надо, начнут к вам приставать: кто, да что...

Помню, я был поражен: надо же, в Королева стреляли!..

Уже после смерти Сергея Павловича я как-то рассказал об этой истории Нине Ивановне. Она рассмеялась:

– Ну, фантаст! Третий Стругацкий! Знаете, как было дело? Мальчишки из рогатки стреляли по окну спальни металлическим шариком, разбили только наружное стекло. Приезжали, действительно, из КГБ, исследовали этот шарик и установили, как и откуда им «стреляли», нашли еще несколько шариков около дома. Потом я позвала стекольщика, и на этом история «покушения» закончилась...

Ему хотелось, чтобы в него стреляли! Таинственные убийцы на таинственной машине, и стрельба, и баллистическая экспертиза КГБ – весь этот сплав былей, вымыслов и домыслов говорит о том, что какое-то, пусть во многом мальчишеское удовлетворение из своей «великой бесфамильности», он все-таки получал. Или, точнее, стремился получить.

Сказать, кому первому пришла мысль отправить женщину в космос, трудно: первые мысли редко оставляют документы. Николай Петрович Каманин приписывает эту честь себе. В дневнике от 22 октября 1961 года он пишет: «После полета Гагарина я уговорил маршала Вершинина, Королева и Келдыша дать согласие на набор небольшой группы женщин для подготовки к космическим полетам. Пока это дело продвигается с большим трудом... Королев категорически против, Келдыш – категорически против. Министр обороны Малиновский – категорически против... Вершинин меня поддержал, но говорит: „Что я сделаю, если все против! Ты сам знаешь, как начальство уговаривать!“

Тогда я предлагаю: «Разрешите, я поеду к Хрущеву!..»

Хрущев тут же позвонил Устинову, который курировал космические проблемы:

«Знаешь что? Есть такая идея: надо готовить к полету женщин. Нельзя допустить, чтобы американцы нас опередили. А они готовят. Тут у меня Каманин был, говорили на эту тему. Имей в виду, что и я поддерживаю эту идею!» И повесил трубку.

Не успел я приехать в Центр – звонят Устинов, Келдыш, Королев: «Давайте по этому вопросу собираться у Устинова!»

К тому времени я уже 400 женщин отобрал из аэроклубов на местах. Из них мы выбрали 30, а в Москве уже отобрали пять человек».

У меня несколько настороженное отношение к дневникам Каманина: дневники так не пишутся. Но тут – масса деталей, и все вроде было очень похоже на правду. Возможно, все так и было, только не очень ясно, почему именно в октябре 1961 года он об этом пишет. Все его мысли и помыслы были тогда сосредоточены на травме Гагарина в Форосе, которая помешала Юрию явиться 17 октября на открытие XXII съезда КПСС, что вызвало гнев Хрущева. Ой, не до женщин было Николаю Петровичу 22 октября! В этот день Каманин не мог быть у Хрущева, и все эти телефонные перезвоны тоже вряд ли в этот день состоялись именно потому, что шел ХХII съезд КПСС. И Хрущев, и Устинов, и Келдыш, и Королев были на съезде, и всем им было не до каманинских идей.

Мысль о полете женщины в космос возникла действительно сразу после полета Гагарина – тут Каманин прав, а к лету 1961 года идея эта уже вызрела. На воздушном празднике в Тушине 9 июля парашютистки уже шептались о том, что в отряд космонавтов будут приглашать женщин. Королев попросил Сергея Николаевича Анохина «инкогнито» провести его на праздник (штрих к разговору о секретности). Они гуляли по ангарам, вспоминали Коктебель, смотрели технику. Потом Анохин пошел на трибуну, где собиралась авиационная «элита», и Королев, несмотря на «инкогнито», пошел вместе с ним. Никто Сергея Павловича не узнал. Анохину показалось, что он расстроился.

– Покажи мне Шихину, – говорил Королев Анохину, – мне нужна хорошая летчица...

Анохин Шихину не нашел и показал на красавицу-гимнастку, которая делала какие-то головокружительные упражнения, подвешенная тросом к вертолету:

– Зачем летчица? А эта чем плоха?

– Это все меня не интересует, – ворчливо буркнул Королев...

У Каманина, который работал в ДОСААФ, сохранились хорошие связи, и он мог быстро наладить отбор. Впрочем, связи здесь и не требовались: работать» на космос» готовы были все – от министров до уборщиц в планетариях, настолько это считалось престижным и даже почетным. Опять-таки, чтобы не ворошить всю страну, решили ограничиться просмотром аэроклубов в Центральной России: Москва, Ярославль, Рязань, Горький. Посмотрели сборную по парашютному спорту.

Отбирали по многим критериям. В том числе и по фотографиям. Около 20 девушек проходили медкомиссию в Центральном авиационном госпитале. После тщательного отбора осталось пятеро:

Еркина224 Жанна Дмитриевна,

Кузнецова225 Татьяна Дмитриевна,

Пономарева Валентина Леонидовна,

Соловьева Ирина Баяновна,

Терешкова Валентина Владимировна.

Подобно тому, как из мужской «двадцатки» выделилась «шестерка» первых, девичья «пятерка» превратилась вскоре в «тройку»: Пономарева, Соловьева, Терешкова. Сравнить их было трудно. У Соловьевой 900 парашютных прыжков, у Терешковой – 78, у Пономаревой – 10. Но Пономарева летчица, у нее 320 часов налета. Окончила МАИ, поступила в адъюнктуру Академии имени Жуковского. У Соловьевой тоже высшее образование: окончила строительный факультет Уральского университета. Но Терешкова другим сильна: рабочая девчонка с ярославского «Красного Перекопа», секретарь комитета комсомола...

Королев познакомился с девушками перед стартом Николаева и Поповича – тогда они впервые приехали на космодром. Говорил с ними не торопясь, обстоятельно, объяснял, что работа предстоит сложная, напряженная, но очень интересная.

– Я все понимаю, – сказал Главный без улыбки, – но давайте решайте сразу – или будем замуж выходить и детей заводить, или будем готовиться к полетам...

Королеву более других понравилась Терешкова, и он сказал об этом Карпову.

Выбор первой в мире женщины-космонавта отличался от выбора командира первого «Востока». Все уже ясно представляли себе, что значит стать космонавтом, тем более – первой в мире. Если при подготовке старта «Востока» Королев был убежден, что вслед за Гагариным полетят его товарищи, теперь такой уверенности не было. Полет женщины мог стать – и на девятнадцать лет стал – единственным. И это тоже обостряло ситуацию. Все понимали, что выбор впишет имя одной из девушек в историю, в то время как другие должны будут довольствоваться скромной ролью безвестных участниц эпохального события. И девушки тоже это понимали, что не делало их взаимоотношения внутри маленького коллектива простыми.