Негласные войны. История специальных служб 1919–1945. Книга первая. Условный мир - Игорь Иосифович Ландер

страны Тихого океана и Южных морей, а “северного” — на Китай и Советский Союз. Армия якобы поголовно выступала за континентальные операции, а флот — за морские и островные, направленные против английских и голландских колоний. Судя по всему, любая из этих отчасти верных систем классификации страдает однобокостью и прямолинейностью, поскольку, например, дальнейшее развитие войны в Китае было невозможно без блокирования принадлежащей англичанам Бирманской дороги, что, в свою очередь, не исключало военного столкновения с Великобританией. До разгрома японских войск в инцидентах у озера Хасан и реки Халхин-Гол весьма вероятным следующим объектом для развития агрессии был СССР, однако после 1939 года японцам стало ясно, что достижение победы над ним является достаточно проблематичным. Несмотря на подписание прогерманским правительством Хирота 25 ноября 1936 года Антикоминтерновского пакта, планы завоевания Монголии, Сибири и советского Дальнего Востока пришлось отложить. Япония даже заметно свернула операции, проводимые в соответствии с изданной в 1932 году директивой генштаба под названием “Основные положения плана подрывной деятельности”, предусматривавшей:

“2. Для того, чтобы как можно скорее сокрушить боеспособность Советского Союза после начала военных действий, провести в жизнь следующие мероприятия:

1) Оказать поддержку движению за независимость Украины, Грузии и Азербайджана и организовать там волнения.

2) Эмигрантские антисоветские организации русских установят связь со своими единомышленниками внутри Советского Союза, будут способствовать созданию антивоенных настроений и составят заговор…”[388].

Оперативная работа велась в этом направлении главным образом в Маньчжурии, где в японские разведорганы глубоко проникла советская разведка, часто работавшая с других плацдармов. В 1927 году резидент ИНО в Сеуле И. А. Чичаев привлек к сотрудничеству работавшего на советском направлении в различных структурах спецслужб молодого японского офицера, хотя до некоторого времени формально не фиксировал акт его вербовки. Личность этого человека до сих пор не рассекречена, в документах он значится как источник “Абэ” или “132”. Известно, что именно с его помощью сеульская резидентура сумела добыть цитировавшийся ранее так называемый “меморандум Танаки”. С течением времени агент уже самостоятельно приступил к вербовкам и лично привлек к сотрудничеству не менее шести источников, в числе которых особо результативными были “Сай”, “Аи”, а также “Ким”, “Тур” и “Кан”. Они занимали выгодные в разведывательном отношении должности в главном жандармском управлении Кореи, являвшейся тогда колонией Японии, в штабе японской Корейской армии и в управлении делами генерал-губернатора. Позднее по настоянию резидентуры “Абэ” добился перевода в Харбин, где его служебные обязанности стали включать руководство агентурой на советском направлении, сбор политической информации, поддержание контактов с японской военной миссией, полицией и эмигрантскими организациями. “Абэ” обладал исключительными оперативными возможностями и являлся одним из наиболее ценных источников советской разведки в дальневосточном регионе. Он поставлял достоверную информацию о забрасываемых в СССР агентах, об угрожаемых провалах, о позиции японской стороны на переговорах о продаже КВЖД, о вербовке сотрудника резидентуры РУ КА, о дислокации и перемещении войск, а также обеспечивал проведение акций по компрометации и последующей высылке из Маньчжурии нескольких наиболее активных руководителей эмигрантских организаций. В 1938 году, после разгрома зарубежной сети внешней разведки в результате репрессий, связь с источником прервалась. В 1940 году к “Абэ” вернулись вновь, однако теперь интерес к нему был совершенно иным, поскольку НКВД заподозрил его в двойной игре. Анализ некоторых полученных материалов дал основание посчитать групповода подставленным советской разведке японским агентом, и в рамках линии на “чистку” зарубежной агентуры начальник внешней разведки Фитин подготовил докладную записку на имя наркома с предложением о его ликвидации. К счастью, по ряду причин эту идею не реализовали, а в 1945 году бывший агент попал в советский плен, где в результате нового, объективно проведенного расследования все обвинения с него были сняты.

“Абэ” являлся хотя и лучшим, но все же лишь одним из многочисленных источников харбинской резидентуры. Ее агентурный аппарат в основном вербовался из числа эмигрантов или бывшего персонала КВЖД, рассчитывавших таким путем получить советское гражданство и разрешение возвратиться на родину. Особого упоминания заслуживают источники “Осипов” и “Фридрих”. Первый из них служил в особом (политическом) отделе жандармерии и руководил сетью собственных агентов, что позволяло загранточке эффективно проводить контрразведывательные операции и обеспечивать свою безопасность. Связь с “Осиповым” была прекращена в 1938 году, после того как его руководителя репрессировали как врага народа. “Фридрих” также работал в жандармерии и в 1936 году попал под подозрение японской контрразведки. Несмотря на хорошо известное умение следователей добиваться показаний, агент смог выдержать тщательное дознание с применением пыток и очистился от всех обвинений. В дальнейшем резидентура сумела вывести его в Тяньцзин, а затем в Шанхай, где претензии к нему более не предъявлялись. К числу приоритетных направлений харбинской загранточки относилась также работа в среде эмиграции на Дальнем Востоке, в первую очередь по причине активного использования этого контингента японской разведкой для вербовок и дальнейшей заброски в СССР. Ведущим источником НКВД являлся “Браун”, занимавший посты в эмигрантской террористической организации “Братство русской правды” и дальневосточном отделении РОВС.

Разведывательная система Японии не уступала по активности советской, однако, в отличие от нее, в 1930-е годы она претерпела лишь незначительные структурные изменения по сравнению с предшествовавшим десятилетием. Так, разведка армии теперь состояла уже из отделов планирования, западного, китайского, СССР и исполнительного. Структура военно-морской разведки осталась практически прежней. 3-й отдел генерального штаба ВМС состоял из нескольких оперативных подразделений:

— секция США и колоний;

— секция Китая и Маньчжурии;

— секция Германии и Европы;

— секция Великобритании, Индокитая, Австралии и Индии;

— секция общих вопросов.

Советский Союз из-за крайней слабости своего флота на Тихом океане настолько не интересовал военных моряков, что те долго не могли решить, какая секция должна им заниматься, и в итоге эти обязанности возложили на единственного офицера из секции общих вопросов. Из Секции специальной службы выделился занимавшийся анализом перехвата Отдел оценки сигналов, значительно более результативный, чем криптографический. Зато, в отличие от структуры, методы работы японских спецслужб в предвоенный период претерпели значительные изменения, самым существенным из которых было признание главенствующей роли так называемой специальной разведки (радиоразведка). На втором месте по значимости располагались подрывные операции, связь с местными оппозиционными политиками и специальная пропаганда. Агентурные операции отныне отодвигались на третий план и зачастую представляли собой акции обеспечения работы на более важных направлениях. Так, силами разведки ВМС в конце 1937 года из консульства США в Кобе были похищены два американских кода.

Хидеки Тодзио

Одновременно заметно укреплялась контрразведка. Численность военной жандармерии Кемпейтай выросла до 50 тысяч человек, резко вырос статус ее начальника. Если руководившие ей с 1934